Журнал Наш Современник №4 (2003) - Журнал Наш Современник

Одновременно, создавая памятник-надгробие, он работал над последним памятником своей Пушкинианы. Здесь уже был заказ — от Министерства культуры, которое даже наперед оплатило работу скульптора. К образу Пушкина Олег Константинович обращался на протяжении всей жизни. Вначале это были миниатюрные бронзовые статуэтки (“Пушкин и Пущин”, “Пушкин и Гончарова”), затем памятники поэту, которые установлены в Пскове, Твери, Болдино, Долны (Молдавия), Мадриде (Испания), Куопио (Финляндия). Еще при жизни ваятеля искусствовед Е. В. Павлова писала: “Пушкиниана Комова характеризуется конструктивностью форм, изяществом ритма, непринуж­денностью композиции, ясностью пластического исполнения. Работы Комова узнаются по сдержанности и благородству трактовки образа Пушкина, его тонкой поэтической выразительности. Пожалуй, можно говорить о новом осмыслении Комовым задачи создания памятника поэту. Считая лирическую интонацию главной, скульптор находит соответствующую своей идее форму воплощения. Интимностью замысла объясняются небольшие размеры фигуры Пушкина (немного больше натуральной величины), невысокий пьедестал памятника, выбор позы. Комов каждый раз вводит какой-то элемент пушкинской эпохи: тумбу, решетку, скамейку, помогающие выделить памят­ник. Камерный вариант монумента, неуместный в сутолоке города, хорошо смотрится в селе, на фоне природы, или в городе, на тихой набережной между парком и рекой, удачно вписывается в современный пейзаж, органично входит в жизнь сегодняшнего дня”.

Последняя работа скульптора, названная им “Пушкин и Н. Гончарова”, сделанная в гипсе, по словам председателя Союза художников России академика В. М. Сидорова, “не имеет аналогов ни в русской, ни в мировой монументальной скульптуре” (см. 3-ю страницу обложки журнала “Наш современник”, № 7, 2002 г.). Олег Константинович успел сделать только гипсовую модель в натуральную величину, которая до сих пор стоит в его мастерской... никому не нужная, даже заказчику — Министерству культуры России. Были и возражения от “значительных лиц”: если памятник Пушкину, то почему с женой? Давайте тогда и Тургеневу присоседим Полину Виардо!.. Или: есть уже Пушкин Опекушина на Страстном бульваре, зачем Москве второй Пушкин, комовский? Правда, было экзотическое предложение из Южной Америки — выкупить модель, но наследники вежливо его отклонили. К нынешнему министру культуры обращаться не стали, решив, что это бесполезно или будет только хуже.

Задолго до 200-летнего юбилея поэта пушкинистская общественность обратилась к мэру Москвы Юрию Лужкову с просьбой установить памятник у храма Большого Вознесения, где состоялось венчание поэта. Как вариант — на Арбате. Ответы приходили, разумеется, не от самого мэра, а от чинов­ников, занимающихся монументальной пропагандой в столице. Ответы отрицательные. А вскоре в художественной среде прошел слух, что у Никитских ворот планируют установить другой памятник, композиционно очень похожий на комовский (модель побывала на разных выставках и была доступна для осмотра всем желающим), только явно не его, да и Натали там похожа на куклу Барби. Слух, к сожалению, оправдался.

Илья Комов: “Нам стало понятно, что Москва для последнего памятника отца закрыта. Скорее всего, навсегда. Может, это и хорошо. Когда я прохожу по Арбату, вижу, что для Пушкина и Натали, других невоплощенных памят­ников отца просто нет места: что там ни поставь — все будет смотреться пошлостью уже в силу окружения, самой атмосферы”.

Поскольку Министерство культуры заказывало памятник для Полотняного Завода, Комовы, Российская Академия художеств и дирекция Государст­венного музея А. С. Пушкина решили вернуться к варианту Полотняный Завод — Калуга. Ответ был стандартный: нет средств. Архитектурную часть Нина Ивановна готова сделать без гонорара. Перевести модель в бронзу и заказать камень для постамента, приплюсовав сюда монтаж и приведение в божеский вид места для памятника — все это могло бы стоить от 30 до 40 тысяч долларов. Для семьи Комовых — цифра фантастическая, в масштабах фирм, выкладывающих на шоу популярного артиста в 4—5 раз большие суммы, — это меньше стоимости одного “Мерседеса”.

Нина Ивановна Комова: “Я до сих пор не могу поверить, что Олега нет. Совсем. Кажется, что он там, в мастерской, работает. И тут же приходит мысль, что я обязана воплотить в жизнь все его проекты”.

Чем помочь ей, скульптору Комову, Пушкину, наконец? Кто способен это сделать?

Пока ответа нет...

 

Всеволод Воронин • Возвращение в Россию (Наш современник N4 2003)

Возвращение в Россию

 

  Б. Н. Tарасов. Куда движется история? (Метаморфозы идей и людей в свете христианской традиции). СПб.: Алетейя, 2001. — 348 с.

 

“Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства”, — эти гоголевские строки в свое время заучивал наизусть каждый советский школьник. Перечитывая их заново, понимаешь умом и чувствуешь сердцем, как важен бывает не скороспелый ответ, а правильно поставленный вопрос...

“Куда движется история?”. В новой книге Б. Н. Тарасова читатель не найдет простых ответов на сложные вопросы. Вместо них он услышит поистине уникальный диалог русских и европейских мыслителей — представителей христианской традиции, живших в разные века и эпохи. Иван Киреевский и Карл Ясперс, Лев Толстой и Блез Паскаль... Книга состоит из статей, посвященных историческому пути русской общественной мысли в XIX — начале XX века.

Величественную галерею образов русских деятелей открывают панорамные историко-психологические портреты двух выдающихся русских государей — Александра I и Николая I. Их имена стали олицетворением многих десятилетий русской истории XIX века, символом начавшегося в годы их царствований трудного осмысления вопросов: “Что такое Россия? Какой она должна быть?” Эти вопросы остаются для нас ключевыми и поныне... Император Александр I (“коронованный Гамлет”) — приверженец идей Руссо и других французских просветителей XVIII столетия, республиканец на русском престоле, симпатизировавший принципам Французской революции и утративший к концу жизни всякую надежду хотя бы отчасти осуществить свои политические намерения, завещал преемнику “вывести Россию на добрый путь”. Оценки личности Александра Павловича противоречивы и взаимоисключающи даже в устах одних и тех же лиц. А. С. Пушкин, называвший монарха “властителем слабым и лукавым” и в юности обрушивший на него поток беспощадных эпиграмм, в письме П. Я. Чаадаеву в 1836 году уже восторженно говорил о государе, блистательно победившем Наполеона, — об “Александре, который привел нас в Париж”. Князь П. А. Вяземский обессмертил свои воспоминания о самой загадочной и таинственной фигуре среди русских царей в знаменитых стихах:

 

Сфинкс, не разгаданный до гроба,

О нем и ныне спорят вновь, —

В любви его роптала злоба,

А в злобе теплилась любовь.

Дитя осьмнадцатого века,

Его страстей он жертвой был,

И презирал он человека,

И человечество любил.

 

По окончании “дней Александровых” страну ожидали “неисповедимые судьбины” и “непредсказуемая развязка” междуцарствия 1825 года, за которой маячили тени грядущих “великих потрясений” и разрушительных переворотов. “Незабвенный” Николай I, сменивший “благословенного” Александра, стал, по выражению Б. Н. Тарасова, “рыцарем самодержавия”. В его эпоху утверждаются прочные основы официальной идеологии, призванные вернуть русское общество к историческим традициям “святой Руси”: Православие, Самодержавие, Народность. И несмотря на то, что подлинное единение “религии, народа и государства” (с. 108) оказалось тогда задачей невыполнимой, именно вокруг этой формулы развертывались все последующие общественные споры о “будущности” России.

Страницы книги содержат многие неожиданные для массового читателя открытия. Глубоким философом и мыслителем, имевшим стройную систему представлений о России и ее роли в истории человечества, предстает Ф. И. Тютчев — защитник Божественной Монархии, никогда не отождествляв­ший свой идеал с современной ему действительностью императорской России. Автором книги напрочь уничтожается когда-то насаждавшееся представление о Тютчеве как выразителе сугубо официозной идеологии с эстетической примесью славянофильства. Указывая на разрыв между декларированной “официальной формулой” и подлинным положением дел, Федор Иванович писал, что присвоенное высшей администрацией право властвовать “исходит не от Бога, а от материальной силы самой власти, и что эта сила узаконена в ее глазах уверенностью в своей весьма спорной просвещенности... Одним словом, власть в России безбожна...”. Мечтая о воплощении своего идеала, Тютчев неоднократно резко критиковал тогдашнее петербургское правительство за “полнейшую бессознательность”, “безнадежную тупость” и “чудовищную подлость” его внутренней политики, игнорировавшей национальные интересы России и заводившей страну в тупик руками недобросовестного чиновничества. Единственным путем, спасительным для государства, он считал преодоление властью собственной “безнародности”, возрождение ее живой связи с народом, минуя посредничество “полуискусных” бюрократов и министров. Тютчев отказывался воспринимать народ как средоточие косности и невежества, как массу, живущую примитивным “инстинктом”. Любителям порассуждать о последнем он заявлял прямо и откровенно свой взгляд на народ: “инстинкт народных масс выше умозрений образованного люда”. Русское самодержавие должно стать “народным”: “чем народнее самодержавие, тем самодержавнее народ”, и в этом состоит “закон нашей возможной конституции”. Понятие “земство” в понимании Тютчева выступает синонимом слова “народ”, символом самоорганизации народа. В этом поэт расходился с главными идеологами “великих реформ”, находивших в земских учреждениях прежде всего орган “местной интеллигенции”. “Земству, одному всецелому русскому земству, принадлежит в будущем право народного представительства, — но дайте же время и возможность сложиться и устроиться”. Наконец, наперекор восторгам многих современников, ставивших России в пример Пруссию Вильгельма I и Бисмарка — последовательных, расчетливых и прагматичных объединителей Германии “железом и кровью”, Тютчев находил иные способы внутреннего сплочения русского народа, объединения всех славян — в духе истинного христианства: