Противостояние. Армагеддон - Стивен Кинг

Она взвизгнула, отшатнулась и сшибла прикроватный столик. Его расчески, щетки, будильник, небольшая кучка мелочи, несколько булавок для галстука и запонок со звяканьем упали на пол. Теперь она почувствовала запах, омерзительный запах разложения, и последняя защитная дымка вокруг нее рассеялась. Теперь она знала правду. Она упала на колени, обхватила руками голову и зарыдала. Она хоронит не какую-нибудь куклу ростом с человека, она хоронит своего отца, и последнее — самое последнее — человеческое свойство, которое от него осталось, это крепкий, ядовитый запах, распространившийся теперь по комнате. А скоро и он исчезнет.

Постепенно она пришла в себя, и к ней вернулось сознание предстоящей работы. Она подошла к нему и перевернула его на спину. Он издал еще один рыгающий звук, на этот раз тихий и угасающий. Она поцеловала его в лоб.

— Я люблю тебя, папочка, — сказала она. — Я люблю тебя, Фрэнни любит тебя. — Ее слезы капали на его лицо. Она сняла с него пижаму и одела его в лучший костюм. В нижнем ящике, под носками, она нашла его военные награды и приколола их к пиджаку. В ванной комнате она нашла детскую пудру «Джонсон» и напудрила его лицо, шею и руки. Сладкий, ностальгический запах пудры вновь заставил ее заплакать.

Она завернула его в скатерть, достала швейный набор матери и зашила саван. С трудом ей удалось медленно опустить его тело на пол. Приподняв верхнюю часть тела, она очень осторожно опустила его по лестнице. Потом она остановилась передохнуть. Воздух выходил у нее из легких с короткими, жалобными стонами. Головная боль стала еще сильней.

Она протащила тело по прихожей и через кухню, а потом вытащила его на крыльцо. Вниз по ступенькам. Теперь снова надо отдохнуть. Земля была освещена золотыми лучами заходящего солнца. Она села рядом с телом отца, положила голову на колени и снова дала волю слезам. Щебетали птицы. Наконец она смогла вытащить его в сад.

К четверти девятого все было кончено. Она изнемогала от утомления. Волосы повисли спутанными крысиными хвостами.

— Покойся в мире, папочка, — пробормотала она. — Пожалуйста.

Она оттащила лопату обратно в мастерскую отца. Пока она поднималась по шести ступенькам крыльца, ей пришлось отдохнуть два раза. Не включая света она прошла через кухню и сбросила свои теннисные туфли, прежде чем войти в гостиную. Она рухнула на кушетку и немедленно уснула.

Во сне она вновь поднималась по лестнице, направляясь к отцу, чтобы исполнить свой долг и похоронить его надлежащим образом. Но когда она вошла в комнату, то скатерть уже была на нем, и ее горе уступило место какому-то другому чувству… очень похожему на страх. Она пересекла погруженную во мрак комнату, не желая этого делать, с одной лишь мыслью о том, что надо бежать отсюда, но не в силах остановиться. Скатерть призрачно светилась в сумерках, и внезапно она поняла: то, что там лежит, — это не ее отец. И то, что там лежит, вовсе не мертво.

Что-то — кто-то, исполненное омерзительного веселья, было под скатертью, и лучше ей расстаться с жизнью, чем сдвинуть ее, но она… не могла… остановиться.

Ее рука вытянулась, замерла над скатертью и резко отдернула ее.

Он усмехался, но она не могла разглядеть его лица. От этой ужасной усмешки ее захлестнула волна ледяного холода. Да, она не могла разглядеть его лица, но чувствовала, какой подарок преподнесло это кошмарное видение ее неродившемуся ребенку — перекрученную пуповину.

Она спасалась бегством, из комнаты, из сна, просыпаясь, ненадолго выныривая на поверхность…

В три часа ночи она ненадолго очнулась от сна — ее тело, плавало в пене ужаса, а сон уже распадался и терял связность, оставляя после себя лишь чувство обреченности, напоминавшее прогорклый привкус во рту, который остается после какого-нибудь протухшего блюда. В промежутке между сном и бодрствованием она подумала: «Он, это он, Ходячий Хлыщ, человек, у которого нет лица».

Потом она снова заснула, на этот раз без снов, и когда она проснулась на следующее утро, ночной кошмар не всплыл у нее в памяти. Но когда она подумала о ребенке у себя в животе, ее немедленно захлестнуло яростное желание встать на его защиту. Глубина и сила этого чувства смутили ее и немного испугали.

Глава 28

Вечером, накануне той самой ночи, когда Ларри Андервуд спал с Ритой Блэкмор, а Фрэнни Голдсмит спала одна и видела во сне свой загадочный, зловещий кошмар, Стюарт Редман ожидал Элдера. Он ждал его уже три дня, и на этот раз Элдер его не разочаровал.

После полудня двадцать четвертого Элдер приходил с двумя медбратьями и забрал телевизор. Но Стью телевизор был уже не нужен — все равно по нему передавали всякую запутанную чушь. Все, что Стью было нужно, — это стоять у зарешеченного окна и смотреть на город у реки.

Дым больше не поднимался над трубами текстильной фабрики. Цветастые пятна краски на реке исчезли, и вода очистилась. Большинство машин, выглядевших сверху как игрушечные модельки, разъехались со стоянки у фабрики и не вернулись обратно. За вчерашний день, двадцать шестое июня, из города выехало всего лишь несколько машин, да и тем пришлось пробираться между брошенными автомобилями, как горнолыжникам на слаломной трассе.

Город расстилался под ним как рельефная карта. Он выглядел абсолютно опустевшим. Сегодня в девять часов утра городские часы, отсчитавшие время от его заточения, пробили в последний раз. Весь день сегодня горело какое-то здание — то ли придорожное кафе, то ли универсальный магазин на выезде из города. Ни одна пожарная машина не появилась. К вечеру руины еще дымились, несмотря на прошедший днем небольшой дождик.

Стью предполагал, что Элдер отдал приказ убить его — почему бы и нет? Ну, будет одним трупом больше. Он знал их маленький секрет. Они не сумели найти лекарство и не смогли понять, чем его тело отличается от тех людей, которые умерли от этой штуки. А мысль о том, что вряд ли он найдет кого-нибудь, кому он сможет рассказать их маленький секрет, вряд ли придет им в голову.

Стью знал наверняка, что герой романа или телевизионной передачи обязательно нашел бы способ убежать отсюда. Черт, да и в жизни такие люди встречаются, но он к их числу не принадлежит. В конце концов он решил, что ему остается только одно — ждать Элдера и постараться быть готовым ко всему.

Медсестры называли Элдера доктором, но он им не был. Он был на середине пятого десятка, обладал тяжелым взглядом и не имел чувства юмора. Ни один из докторов до Элдера, не нуждался в том, чтобы держать Стью под прицелом. Стью испугался Элдера, так как понял, что не имеет смысла что-то обсуждать с этим человеком или умолять его о чем-нибудь. Элдер ждал приказов. Как только они поступали, он их выполнял. И ему никогда не пришло бы в голову усомниться в их разумности в свете свершающихся событий.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});