Чистый кайф - Анна Мишина

но уютной кухоньке.

— Ма, не суетись, — прошу ее, но та лишь улыбается.

— Сейчас накормлю тебя. Минуту.

После плотного ужина, пока Федор моет посуду мать присаживается рядом и вопросительно на меня смотрит, выжидает.

— Чего ты? — откидываюсь на спинку стула и упираюсь затылком о стену. — Спрашивай на прямую, не нужно немых вопросов.

— Что случилось? — замечаю, как Федор напрягся и стал тише звенеть посудой. Прислушивается.

— Я могу уйти, если мешаю, — подает он голос.

— Никто не мешает, что за глупости, — отмахиваюсь я.

— Я же вижу, не просто так приехал, — продолжает мать.

— Да, не просто так. Я уже и не помню, когда просто так мог приехать к тебе. А тут вон, — усмехаюсь, наблюдая, как мужичина вытирает полотенцем тарелки и расставляет их в шкафу.

— Только благодаря тебе я решилась на развод с твоим отцом, — отвечает она, снова наблюдая за мной.

— Благодаря ему, — киваю в сторону мужчины, — ты решилась на это. Я тут и рядом не стоял.

— Ром, — одергивает меня Федр.

— Да-да. Совет нужен. Я тут, собственно как и всегда ерундой страдаю. Но сейчас я и правда не знаю как себя вести. Сегодня были похороны Вилевского, — говорю, так как знаю, что мать знает их семью.

— Давид?

— Да и именно сегодня я узнал, что у меня есть дети. Да, мам, ты оказалась права. Двойняшки мои. Вера сама сегодня мне все рассказала.

— Да ты что? Но я чувствовала, ведь как чувствовала, — вскочила со стула и довольная обняла Федора. — У нас внуки есть, представляешь? Двое прекрасных малышей.

— Мам? — усмехаюсь я, но мне совсем не весело. — Я не знаю, что мне делать, понимаешь? Им по два года, я многое пропустил.

— Ты наверстаешь, — а после моего сумбурного рассказа в общих чертах, произносит. — Ведь только два года. Ромочка, ты главное не руби с плеча. Маленькая влюбленная девочка наделала глупостей, ее можно понять. Да и ты хорош, аболтус. Но главное, что сейчас все выяснилось, а не когда им исполнилось по восемнадцать. Или вообще не выяснилось. Ты у меня умный мальчик, Ром. Ты справишься, — говорит, не останавливаясь. — Главное понять чего ты сам хочешь. Либо жить вместе и воспитывать детей, но без любви, сам понимаешь, никуда. Либо помогать ей растить малышей.

— Да что ты с ним как с полоумным, — за ее спиной встает Федор и укладывает свои крупные ладони на плечи ей. — Будь мужиком, Роман. Любишь? Значит, бери все в свои руки пока эта девчонка еще себе чего не на придумывала. Ты же знаешь, им нельзя давать время на размышления. Вообще нисколько, иначе быть новой катастрофе. Просто бери ее в оборот и находи общий язык с детьми. Ради их вы должны попробовать ступить на путь перемирия.

После разговора мать стелет мне раскладушку на кухне. Тут реально мало места и я ни фига не понимаю, как она перестроилась после жизни в роскоши на вот такую, простую.

Улегся в этот советский гамак и долго пялился в потолок, то и дело, наблюдая за светом от фар машин, скользящему по потолку.

Многое прокрутил в голове. Ведь сон не шел, а ребра и позвоночник неласково давали понять, что утром я буду настоящей развалюхой.

Федор прав. И мне нужно брать все в свои руки. Хватит Вере все тащить на себе. Хочет она этого или нет, но с моим решением ей придется смириться. Потому что я наконец готов. Да, черт возьми, я готов взять на себя ответственность за детей, за нее. Я люблю ее. И больше бегать от этого не намерен.

Глава 55. Вера

Как только его машина скрылась за поворотом, я пошла домой. Опустошенная, в полном раздрае. Меня молча встречает нянечка. Да, слова сейчас будут очень не уместны. Я закрываюсь в ванной, и долгое время стою под теплыми струями воды. Все. Вот и все. С этого момента нужно учиться жить по-другому. Без отца. С выговоренной правдой. Теперь никакая недосказанность не мучает мою совесть. Все. Баста карапузики.

Выхожу из душа, оставляя лужи воды на полу, закутавшись в махровый халат, и на голове делаю импровизированный тюрбан из полотенца. Сейчас чаю глотну и отдыхать, пока няня не ушла, могу немного позволить себе побыть в тишине.

Без лишних слов Людмила Борисовна заварила мне ромашковый чай с медом. И отправилась будить детей.

— Мы погуляем, поиграем, а ты Верочка отдохни, — с этими словами она скрылась за дверью детской.

А я, взяв в руки горячую чашку, отправилась в спальню. Открываю дверь на лоджию и поставив посудину на столик, набираю маму.

— Верочка, все в порядке? — тут же интересуется, как только отвечает.

— Да мам, все сносно. Я хотела спросить тебя, — сажусь в плетеной ротанговое кресло и укрываю ноги покрывалом. — Как ты там одна?

— Мне оставили Артемку. Так что я не скучаю, — представляю, как она грустно улыбается.

— Мы на выходных приедем, мам, — отпиваю горячего чая.

— Как у вас дела с Ромой? Он на тебя так смотрел…

— Я все ему рассказала. Но теперь точно не знаю, что будет дальше. Совершенно не представляю.

— Дай ему время. Он парень не плохой. Всегда мне симпатизировал. Так что, главное Вера сама не рефлексируй. Ты сделала все, что должна была.

— Я сделала все, чтобы усложнить нам жизнь. А сейчас лишь то, о чем папа просил. Я обещала. Поэтому… Он был прав. Наверное на то и даны родители, чтобы наставлять на путь истинный.

— Он желал тебе только счастья. Вер, думаю, он гордился бы тобой, — а после минутного молчания продолжает. — Очень сложно говорить о нем в прошедшем времени. Мне не хвтает его. Он был прекрасным мужем, — тяжело вздыхает, сдерживая слезы.

— Мам, я люблю тебя, — по щеке скользит слезинка.

— И я тебя очень люблю. Пойду я ужин готовить для Артема, а то он со своими гаджетами про еду совсем забыл, — и мы прощаемся, обещая созвонится на следующий день.

Вечер проходит с грустью в сердце. Машка пару раз звонила и порывалась приехать, но у меня совершенно нет настроения, слушать ее болтовню.

Людмила Борисовна вечером помогла уложить детей, которые перед сном подрались из-за игрушки. Впервые такое случилось.

А потом ночь… длинная, нескончаемая. И это самый настоящий ад, потому что воспоминания нахлынули с сумасшедшей силой. Папа, мама, семья. Школа, поступление. Радости семейных праздников. Ну как? Как мы будем жить без него?

Как уснула, не помню. Но вот звонок в дверь как нарочно не хочет замолкать, а я точно знаю,