Ветер военных лет - Глеб Бакланов

Однако удерживать этих рвущихся из последних сил гитлеровцев нам было также нелегко. Но нельзя было и оставить сандомирский плацдарм. Повторяю, он имел огромное стратегическое значение, и нашим боям командование фронта уделяло серьезное внимание. В тот кульминационный момент битвы за плацдарм нашей армии, сыгравшей, могу сказать, решающую роль, были созданы просто невиданные условия, позволявшие нам маневрировать мощным артиллерийским огнем и наносить массированные артудары. В качестве примера приведу хотя бы такие данные. В ходе этих пятидневных боев мне, как командиру дивизии, для обеспечения перелома в ходе боя командармом были последовательно приданы и подчинены взятые с других участков и непосредственно из резерва фронта семь истребительных противотанковых полков, две артиллерийские бригады, полк реактивной артиллерии, танковый батальон.

Не остался я без поддержки и в самый острый момент, когда противник, пытаясь вырваться на шоссе Стопница — Станцуви, разрезать дивизию на две части и овладеть переправой на реке Сходня, в районе Стшельце, ценой огромных потерь вклинился в нашу оборону на во семь километров. При этом острие фашистского удара пришлось как раз на тот участок, непосредственно за которым находился мой наблюдательный пункт. Фактически НП остался без всякого прикрытия: у нас за спи-пои стоял лишь медсанбат. Мы не покидали своего наблюдательного пункта до последней возможности и ушли только тогда, когда танк противника начал стрелять прямой наводкой и мы увидели вспышку у стрелявшего танка, а за спиной разрывы перелетевших снарядов. Один из них едва не угодил прямо в куст, за которым в машине сидел поджидавший меня водитель Федоров. Вот тогда-то командир корпуса ввел в бой свой второй эшелон — 97-ю гвардейскую стрелковую дивизию, силами которой удалось предотвратить попытку немцев разрезать дивизию пополам и уничтожить ее.

Не могу не отметить, что в ходе боев на сандомирском плацдарме еще раз блестяще проявился военный талант командарма Жадова, который лично распоряжался вопросами распределения и использования резервов, перемещения частей на наиболее уязвимые участки фронта и концентрации в нужный момент и в нужном месте большого количества артиллерии с целью нанесения массированных артударов.

Разумеется, помимо умелого, я бы сказал, талантливого руководства, помимо маневрирования артиллерийскими частями, вернее, вместе с этим в успешном завершении пятидневных боев на сандомирском плацдарме огромную роль сыграл подлинный героизм личного состава артиллерийских частей и пехоты. Не привожу конкретных примеров лишь потому, что тогда пришлось бы либо писать решительно обо всех, чего не позволит объем этой главы, либо не упомянуть слишком многих героев, что было бы просто несправедливым. Не боясь выглядеть излишне патетичным, скажу, как командир: «Спасибо вам, артиллеристы и пехотинцы, так безупречно сражавшиеся под Сандомиром, честь вам и слава на вечные времена!»

Возвращаясь к рассказу о пятидневных боях за сандомирский плацдарм, отмечу, что солдат, который уверял меня, что немец «преть» из последних сил, был совершенно прав. Видимо, в самом деле танковые и мотострелковые дивизии, которые гитлеровцы вводили в бой, пытаясь отбросить нас за Вислу, были изрядно обескровлены. Атаки постепенно теряли остроту, а затем противник перешел к обороне. Мы же нашли в себе силы в течение двух суток вернуть шесть — восемь потерянных километров и заняли ранее отведенный нам участок обороны.

Таким образом, к концу августа линия фронта стабилизировалась. Сандомирский плацдарм остался за нами.

Побежали дни и недели, до краев заполненные трудоемкой и кропотливой работой по укреплению нашей обороны. Главная задача заключалась в обеспечении глубокого эшелонирования наших рубежей.

Создание прочной линии обороны не являлось само целью. Оно обеспечивало нам возможность серьезно подготовиться к будущему наступлению. Ради этого наступления мы работали день и ночь. Главным образом — ночь.

Едва из низинок навстречу опускающейся откуда-то с неба ночи начинал подниматься туман, наша линия обороны странно оживала. Почти такая же бесшумная, как и днем, она начинала шевелиться, двигаться, тормошить засыпающую землю. Тихо переговариваясь, бойцы готовили огневые позиции для артиллерии, которые она должна была занять к началу наступления, маскировали их молодыми березками и осинами.

Узкие лесные тропинки превращались в дороги, ведущие к складам боеприпасов, ремонтировались разбитые бомбежками другие подъездные пути, подвозились снаряды, подгонялась боевая техника.

И все-таки главным оставалась работа с людьми, настоящая боевая подготовка. Пользуясь ночной темнотой, мы снимали полки, занимавшие первую линию обороны, выводили их в тыл своих дивизий и там учили наступать, наступать смело, но расчетливо, подчиняясь приказу, но и проявляя личную инициативу. Во время учений, когда в «боевых» действиях участвовали не только пехота, артиллерия и танки, но и штурмовая авиация, создавалась полная боевая обстановка. Мы требовали от личного состава предельного напряжения сил, выполнения всех заданий на максимуме возможностей. Конечно, мы очень уставали. На сон часто оставалось не более двух-трех часов в сутки.

Но и в эти часы не всегда удавалось заснуть вследствие нервного напряжения этих дней и физического переутомления. Ворочаясь без сна с боку на бок, я думал: «А как же трудно бойцам и командирам?» — и находил успокоение в знаменитом суворовском афоризме «Тяжело в ученье — легко в бою». Конечно, те учения, которые мы проводили, были совершенно необходимы. Полученное пополнение часто составляли новобранцы, мало обученные и необстрелянные. Пустить их в бой без нужной подготовки значило поставить под угрозу результат задуманной операции и понести потери, которых можно было бы избежать.

Здесь, на сандомирском плацдарме, осенью 1944 года у меня произошла одна из самых дорогих фронтовых встреч — с любимым другом детства Колей Шуруповым.

Но прежде чем рассказать об этой встрече, мне следовало бы вернуться во двор большого каменного дома на Ново-Басманной улице в Москве. И вернуться на пятьдесят лет назад, в первые послереволюционные годы, чтобы читатель знал, кто такой Колька и кем он был для меня в годы нашего детства.

…Мы жили в одном дворе. Дома наши, три одноэтажных деревянных флигеля, стояли позади большого здания бывшей Торговой школы, выходившего непосредственно на Ново-Басманную улицу. В первую мировую войну в школе был госпиталь, а затем, после революции, — военная школа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});