Эпопея любви - Мишель Зевако

Панигарола вдруг остановился, и кучер понял, что они добрались до места. Он огляделся и в ужасе перекрестился:

— Кладбище Избиенных Младенцев!

Монах открыл карету и вынес на руках тело Алисы де Люс. Он положил покойницу у низкой кладбищенской ограды и постучал в окошко прилепившейся к стене кладбища хижины.

Кучер с ужасом воззрился на ту, кого он счел новобрачной. Порыв ветра откинул с ее лица капюшон-рясу, и кучер понял, что перед ним покойница. Он прошептал дрожащими губами молитву, что есть сил хлестнул лошадей, и карета, словно подхваченная ураганным ветром, с грохотом унеслась в ночь.

На стук Панигаролы отозвался из хижины дрожащий голос.

— Кто там еще?

— Мне нужен могильщик.

Из дверей хижины вышел старик с чадящим светильником в руках. Он с изумлением посмотрел на неожиданного гостя, разбудившего его в такой час.

— Преподобный Панигарола! Вы?! И в таком наряде…

— Ты меня знаешь?

— Кто не знает вашего преподобия? Ваши проповеди все слышали.

— Хорошо, раз ты знаешь, кто я, то поймешь, что меня ослушаться нельзя. Бери лопату и пошли…

— Стало быть, копать… — боязливо произнес старик.

— Да, копать! Копать могилу… — сказал монах таким тоном, что у могильщика кровь застыла в жилах.

Старик затрепетал, холодный пот выступил у него на лбу. Голос Панигаролы не походил на человеческий: так заговорил бы покойник, будь у него дар речи. Могильщик покорно схватил кирку и лопату. По знаку своего мрачного посетителя старик отпер ворота кладбища.

Панигарола поднял Алису на руки и понес, с неизъяснимой нежностью прижимая к своей груди. Он обнимал ее так, как обнимает пылкий влюбленный невинную девушку, только что признавшуюся ему в любви. Он баюкал ее, как баюкает неутешная мать только что скончавшегося младенца.

Могильщик остановился и медленно начал рыть могилу. Через час яма была уже довольно глубока. Все это время маркиз де Пани-Гарола, первый возлюбленный Алисы де Люс, простоял у края ямы, держа на руках любимую. Его глаза были прикованы к лицу Алисы, он даже не моргал.

Могильщик трудился над могилой, молнии мертвенным светом озаряли кладбище, ветер ломал деревянные кресты, падавшие с звучным треском, а Панигарола стоял так целый час, как живое воплощение скорби и отчаяния.

Старик закончил работу; монах спустился в яму и уложил Алису в могилу. Он заботливо закрыл ей лицо капюшоном рясы, завернул тело в монашеское одеяние и вылез из могилы. Растерянный могильщик, седые волосы которого развевались на ветру, удивленно указал рукой на труп и спросил:

— Как? Так и хоронить? Без гроба?

— Гроб не нужен, — ответил Панигарола.

— Без савана? Ее и прикрыть-то нечем…

— Сейчас прикроем…

Могильщик не понял, что хотел сказать монах, схватил лопату и собрался уже закидывать тело землей, но Панигарола схватил его за руку:

— Подожди!

Старик остановился, а монах продолжал:

— Она не одна будет в этой могиле.

— А еще-то кто? — пролепетал могильщик.

— Я…

Могильщик даже зашатался от ужаса, он уже не пытался понять, ему казалось, что он спит и во сне его мучают кошмары.

— Уходи, — сказал Панигарола, — вернешься через час. И тогда… тогда ты, не заглядывая в могилу, засыплешь ее. Там будут два трупа: ее и мой… Засыплешь нас обоих. Возьми вот это…

Монах протянул старику тяжелый кошелек, наполненный золотом, целое состояние. Могильщик схватил кошелек и немного успокоился.

— Это мне? Чтобы я молчал? — спросил он, и глаза его алчно блеснули.

Панигарола отрицательно покачал головой.

— Стало быть, это плата за труды.

— Если проболтаешься кому-нибудь, тебя повесят. А за труды тебе не положено, на то ты и могильщик.

— Тогда кому золото?

— Слушай… Может, завтра, может, через неделю, а может, и через месяц сюда придет ребенок, мальчик, черноволосый, черноглазый, худенький и бледный… на вид ему — лет шесть. Ты возьмешь его за руку, отведешь к могиле и скажешь: «Здесь лежит твоя мама. Ты ее искал?» Сделаешь?

— Дело нетрудное.

— Ребенка зовут Жак Клеман.

— Жак Клеман, я запомню. Пусть приходит, молится, дело святое.

Панигарола удовлетворенно кивнул.

— А теперь уходи. Помни, что обещал, и возвращайся через час.

Могильщик, не сводя глаз с монаха, попятился. Панигарола, стоявший на краю ямы, напоминал призрак, вышедший из могилы и готовящийся вернуться обратно, в загробный мир. Старик, несмотря на леденящий душу ужас, почувствовал, что уйти не может. Он отполз в сторону, вцепился в деревянный крест на одной из могил и оттуда стал смотреть. Блеснула яркая молния. В свете ее могильщик различил фигуру человека, падающего в могилу… Потом тьма накрыла кладбище. Полыхнула еще одна молния, и старик ясно увидел, что у края ямы уже никого нет.

Панигарола лежал в могиле, лицо его было обращено к лицу Алисы. В руке монах держал кинжал: он боялся, что смерть наступит не сразу, и хотел ударить себя в грудь клинком. Панигарола поднес к губам перстень и высыпал в рот остатки белого порошка. Все это монах проделал машинально. Затем он положил голову Алисы на свою правую руку и внимательно взглянул ей в лицо. Ни любви, ни ненависти уже не было в этом взгляде: только жалость.

В двадцати шагах, вцепившись пальцами в основание креста, лежал измученный могильщик — лежал и ждал. Прошел час, затем другой. Буря стихла, гроза прекратилась. И лишь с рассветом, когда лучи восходящего солнца залили чистое, словно отмытое грозой небо, старый могильщик подполз к краю могилы и заглянул туда. Он не мог оторвать взгляд от увиденного, как будто завороженный трагическим кошмаром, который вдруг обрел реальность.

Два трупа лежали лицом к лицу, глаза их были широко распахнуты, губы приоткрыты. Казалось, они улыбались друг другу, нашептывая нежные слова. Старый могильщик сбросил с плеч потрепанную овчину и прикрыл лица мертвых. Потом он торопливо закидал могилу землей.

XXII. Любовные приключения Пипо

После исчезновения шевалье де Пардальяна его пес Пипо, без сомнения, стал одним из самых активных, деловых и беспокойных обитателей Парижа.

Этот пес, хитрец до мозга костей, воришка до глубины души, всегда готовый стянуть, что плохо лежит, обрел во дворце Монморанси настоящий собачий рай. С помощью интриг, обмана и изворотливости Пипо втерся в доверие к дворцовому шеф-повару. Бедный повар был не слишком-то проницателен, и Пипо убедил его, что питает к нему безграничную собачью преданность. Это был обман чистой воды! Повара Пипо откровенно презирал, а вот кухню любил.