Красные и белые - Олег Витальевич Будницкий

истерическое состояние, был очень возбужден, не мог спать, постоянно кричал, отдавал какие-то команды… Есть версия, что он был отравлен, что некий большевистский агент якобы заразил его палочкой Коха. Но эта версия никаких документальных подтверждений не нашла. Через полтора года после смерти, в октябре 1929-го, тело генерала Врангеля перезахоронили в Белграде. Все-таки там, в Сербии, оставалось много бывших воинов русской армии, и в Сербии к нему относились с большим пиететом. Там его прах и покоится.

«ОСТРОВ КРЫМ», ОСЕНЬ 1920 ГОДА

О Белом движении, как и о многих других явлениях Гражданской войны, мы знаем в значительной мере по воспоминаниям его участников. Благо в эмиграции времени для создания мемуаров было более чем достаточно. Самые объемистые и наиболее информативные написал генерал Деникин – пятитомные «Очерки русской смуты». Генерал Врангель «ответил» двухтомными «Записками». В Берлине в 1920–1930‐е годы вышел двадцатидвухтомный «Архив русской революции», издававшийся правым кадетом Иосифом Гессеном. Основное содержание «Архива» составили мемуары о недавнем прошлом. «Ответом» «Архиву» справа стал семитомник «Белое дело», выходивший в 1920‐е годы в Берлине под редакцией близкого к Врангелю генерала Алексея фон Лампе. И это лишь вершина айсберга.

Однако воспоминания, как точно писал в свое время князь Петр Вяземский, – это «обдуманное воссоздание жизни». Прошлое часто предстает в них таким, каким хотелось бы его видеть мемуаристу, а не таким, каким оно было на самом деле. Однако существуют и альтернативные источники, создававшиеся в то время, когда история «делалась», когда еще не стала историей, а была настоящим. «Письма – больше, чем воспоминанья, на них запеклась кровь событий, это – само прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное», – лучше Герцена не скажешь.

Конечно, и здесь есть свои но – цензура внутренняя и внешняя (особенно в военное время), вынужденная краткость, ограниченность сведений, просто неумение ясно излагать свои мысли. Таково подавляющее большинство писем. Но не в том случае, о котором пойдет речь. Ибо автором письма, обширные фрагменты которого будут приведены ниже, был Василий Маклаков, один из самых блестящих русских людей ХX века. Маклаков, прежде чем уйти в политику, был одной из самых ярких звезд русской адвокатуры. В 1905 году участвовал в создании партии кадетов, был депутатом Государственной думы II, III и IV созывов. Будучи членом ЦК партии кадетов, которая считалась партией левых либералов, находился в ней на самом правом фланге. Считался одним из лучших – многие считали его самым лучшим – ораторов России. Был ярким публицистом, блестяще говорил по-французски. В 1917 году Временным правительством был назначен главой русской дипломатической миссии во Франции, но прибыл к месту назначения на следующий день после большевистского переворота. Несмотря на то что Маклаков оказался послом без правительства, французское правительство считало его законным представителем России, которая «была и будет». Де-факто (а в случае с правительством Врангеля и де-юре) представлял в Париже интересы всех антибольшевистских правительств.

Маклаков дважды ездил в Россию: один раз в 1919 году, к Деникину, другой раз – в Крым, к Врангелю. По итогам этой поездки он составил неформальный «отчет» в виде длиннейшего (в оригинале – свыше 50 машинописных страниц) письма своему другу и во многом единомышленнику российскому послу в Вашингтоне Борису Бахметеву. По сути, это письмо – «моментальный снимок» врангелевского «острова Крым», последнего бастиона и последней надежды Белого движения. Термин «остров Крым» навеян романом Василия Аксенова, и использовать это название, когда речь идет о событиях прошлого, неисторично. Но в данном случае оно уж больно хорошо и точно, и надеюсь, читатели меня простят. По счастью, Маклаков диктовал, а не собственноручно писал свои письма (печатать на машинке он не умел). По счастью – во-первых, потому, что его почерк был чудовищен, и его корреспонденты, если письма были написаны им самим, чаще догадывались (с разным успехом) о содержании писем, нежели могли разобрать их текст. Во-вторых, то, что письмо писалось под его диктовку, в какой-то мере позволяет ощутить своеобразие маклаковской речи.

Семнадцатого сентября 1920 года парижская газета «Последние новости» проинформировала читателей, что накануне российский посол в Париже выехал в Крым и пробудет там около недели. Шестого октября там же появилось сообщение, что Маклаков выехал из Севастополя в Париж, 7 октября он добрался до места, а 13‐го появилось скупое, в три абзаца, интервью посла. В нем Маклаков констатировал, что «положение в Крыму благополучно. Многое издали трудно понять; отдельные факты, вне обстановки, представляются только иллюстрацией к предвзятым выводам. А к ним мы всегда были склонны».

Итак, 21 октября 1920 года, через две недели после возвращения, Маклаков воспроизвел свои впечатления и размышления о Крыме в письме к Бахметеву. Привожу обширные и наиболее интересные фрагменты этого письма:

Я вернулся из Крыма с очень сложным впечатлением, во всяком случае не похожим на прошлогоднее впечатление от Деникина. Характерной чертой прошлого года было полное несоответствие между моими поверхностными впечатлениями и настроениями людей, с которыми я там на месте беседовал; там были спокойны и оптимистичны, мне же казалось, что они сошли с ума. Там обижались, если я выражал сомнение, что они будут в Москве к январю, мне же казалось, что все там накануне катастрофы. Правда, я хранил смутную веру в то, что у них превосходная армия, но эту веру я мог питать только оттого, что сам этой армии не видел. Теперь все как раз наоборот: я ехал туда без всякого оптимизма; напротив, меня провожали напутствия политических единомышленников, которые предсказывали, что Врангель опять уже попал в колею Деникина и разделит его участь; там, на месте, среди наших единомышленников, я тоже встретил много малодушия в отличие от прошлогоднего оптимизма. И в то же самое время я пессимизма не вынес; я очень ясно вижу трудности, которые громадны; но потому-то я и не вынес пессимизма, что я ясно вижу, как, в отличие от прошлого года, все деятели в Крыму превосходно понимают эти трудности и по мере сил с ними борются; впервые мы и они говорим на одинаковом языке. Если даже мы можем быть и не всегда согласны, то язык у нас все-таки один, и если даже мы не согласимся, то понять друг друга можем…

Прежде всего, необходимо сказать несколько слов о личности тамошних деятелей; для такой маленькой территории они имеют свое значение.

Врангеля я раньше не знал; это человек очень колоритный и живая противоположность Деникина. Врангель представляет любопытный