«Грант» вызывает Москву - Василий Ардаматский

Он круто повернул и, дойдя до перекрестка, прижавшись к стене дома, стал наблюдать за улицей. Оттуда, от горящего дома, доносились неразборчивые крики. Потом к центру города промчался мотоциклист, а минут через десять к горящему дому проехала пожарная машина и за ней машина «скорой помощи».

«Всё. Связи нет, — думал он, машинально идя к своему дому. — Связи нет… Связи нет…» — Он думал о главном и еще не сознавал в этот страшный момент, что не стало веселого, неунывающего Кирилла.

Глава 39

За час до полудня Федорчук и Юля вышли на улицу — ничего особенного, просто муж с женой решили прогуляться по случаю воскресного дня. Они степенно и неторопливо обойдут свой квартал и у последнего поворота пройдут мимо Григоренко. Федорчук, не останавливаясь, скажет одно только слово: «Ждет», — и они пойдут дальше, к своему дому. Там они сядут у ворот на скамеечку и будут мирно беседовать, пока не увидят вдали приближающегося Шрагина. Тогда на скамеечке останется одна Юля, а Федорчук пройдет в сад — там его пост во время встречи Шрагина с Харченко.

На эту последнюю встречу с Харченко Шрагин шел, как всегда, собранный и уверенный в правильности своего решения.

И Григоренко, стоявшему, как положено, на перекрестке, и Юле, сидевшей на скамеечке, и Федорчуку, который встретил его в садике, — всем Шрагин хотел бы сказать: «Все в порядке, дорогие друзья, мы действуем…» Но он прошел мимо них молча.

Харченко сразу угадал настроение Шрагина и тоже держался уверенно.

— Горючее заправлено, мотор проверен. Осталось включить первую скорость, — сказал Харченко, улыбаясь. Уже несколько дней специально не брившийся, он неровно зарос темной щетиной. На нем была куртка, перешитая из старого армяка, и громадные новые сапоги. Свои каштановые вьющиеся волосы он остриг под машинку.

— Маршрут похода изучили? — спросил Шрагин… — Как стихи, даже все деревни запомнил.

— И по резервным маршрутам тоже?

— А как же… Если поход зависит от этого, считайте, что я по ту сторону фронта. А донесение у меня тут… — Харченко постучал пальцем по лбу и отдал текст донесения.

Шрагин поджег его и, когда бумага догорела, бросил в печь. И эта прошедшая в молчании простая процедура вдруг приобрела какую-то почти мистическую значимость, будто с этой исписанной бумагой сгорело все, что было периодом подготовки, и с этой минуты Харченко был уже в походе. Они долго молчали.

— Я знаю, Павел Петрович, как вам будет трудно, — первым рушил молчание Шрагин. Он хотел сказать Харченко «ты», но не мог пересилить себя. — Опасности вас ждут буквально на каждом шагу. Но земля, по которой вы будете идти, все-таки наша, родная. И наши люди вам будут помогать. И земля и люди… — Шрагин остановился, ему показалось, что он говорит совсем не теми словами, которые сейчас уместны.

— Я хочу сказать… — начал Харченко. — Для достижения цели я сделаю все. И если я все же не дойду, знайте — я погиб, как положено… каждому из нас.

— К чему этот разговор? — спросил Шрагин.

— Потеряться страшно, Игорь Николаевич, — не сразу ответил Харченко. — Какая-нибудь полицейская сволочь кончит меня в неизвестной деревушке… Даже могилы не будет. А у меня старики, я у них один-единственный.

— Вы не можете потеряться.

— Согласно плану похода я зайду к родителям Григоренко, — продолжал Харченко. — Хочу оставить у них записку, чтобы они прислали ее после войны моим старикам. Можно?

— Только сами спрячьте ее получше, — сказал Шрагин. Пора было прощаться. Шрагин встал. За ним поднялся Харченко.

— Вам надо хорошо выспаться, — сказал Шрагин.

— Не спится что-то…

— Все будет хорошо. Только поскорее возвращайтесь, — суховато и просто сказал Шрагин, будто речь шла о мирной командировке.

— Хотелось бы там, за фронтом, погулять малость без оглядки на гестапо, — попытался шутить Харченко.

— Ладно, вместе потом погуляем, — сказал Шрагин и вдруг запоздало улыбнулся шутке Харченко. Это сразу сблизило их. Они обнялись и несколько мгновений молча стояли, прижавшись друг к другу.

— У нас очень тяжело, — сказал Шрагин, освобождаясь от объятий.

— Знаю.

— И тем больше наши надежды на ваш поход.

— Сделаю все.

— Я сообщил о вашем походе. Дано указание ждать ваших позывных военной разведке всех фронтов. Вам немедленно окажут помощь…

— Все ясно, — сказал Харченко, протягивая руку. — До свидания.

— Да, до свидания, до скорого свидания, мы вас ждем, — быстро сказал Шрагин, сильно сжимая руку товарища.

В окно Шрагин видел, как Харченко проходил через сад, как его остановил Федорчук. Они обнялись, расцеловались трижды крест-накрест, Федорчук подтолкнул Харченко в спину и потом еще долго смотрел на закрывшуюся за ним калитку.

— Дойдет, Игорь Николаевич, дойдет, — сказал Федорчук, входя в дом. — И в честь его похода я подпалю свою нефтебазу. Увидите, что не зря я упросил вас оставить меня в городе.

Федорчук рассказал о своем плане. Он уже достал несколько бутылок с горючим, предназначавшихся для борьбы против танков. Горючку, слитую в ведро, он подожжет с помощью запального шнура.

— Пока шнур сгорит, я убегу, — закончил он свой рассказ. — И не только моих следов не останется, всей базы не найдут. Там же, кроме нефти, прорва бензина, керосина.

Они тщательно обсудили план диверсии, и Шрагин утвердил его с одним лишь условием, что Федорчук приступит к делу, только когда будет уверен в успехе каждого своего шага.

Договорились о встречах и явках на ближайшее будущее. Федорчук передал Шрагину подробное донесение Юли о разговоре летчиков в ее ресторане.

— Спасибо ей большущее, — сказал Шрагин. — Она всегда очень много важного передает.

Федорчук покраснел и тихо сказал:

— Я скажу ей… — Он молча прошелся по комнате и спросил: — Когда уходят наши?

— Я еду на несколько дней в Одессу. Попробую связаться там с подпольем, — может быть, решим перебраться туда, а не к партизанам. На эти дни вы остаетесь за меня, Григоренко предупрежден. Главное — осторожность…

На рассвете Харченко отправился в поход.

Он шел с Зиной, а впереди по обеим сторонам улицы шли Дымко и Григоренко. Перед мостом Григоренко перешел через улицу, и они вместе с Дымко остановились у перекрестка, делая вид, будто читают наклеенные на стене объявления. Остановились возле них и Харченко с Зиной.

— Гляди, подходящее объявление, — Дымко подтолкнул Харченко и прочитал: — «Располагая собственным домом и желанием счастья, пожилой мужчина ищет надежную спутницу жизни». Ты располагаешь желанием счастья?

— Еще как! — отозвался Харченко.

— Значит, порядок, — улыбнулся Дымко. — И мы все располагаем. Счастливого тебе пути.

Дымко и Григоренко, не оглядываясь, пошли обратно в город, а Харченко с Зиной направились к мосту. На случай, если их остановят, у Зины очень надежный документ — справка о работе на бирже. Харченко должен был сыграть роль рабочего, которого она наняла помочь ей принести дрова.

Но они беспрепятственно миновали мост, поднялись на взлобок берега, обошли территорию лагеря и там, где дорога вырывались на степные просторы, простились. Зина вдруг заплакала.

— Ну, чего ты, дурная! — растерялся Харченко.

— Сама не знаю, — всхлипнула Зина.

Харченко обнял ее и поцеловал в щеку. Она опять заплакала. Тогда он взял ее за плечи, повернул лицом к городу, подтолкнул легонько, а сам зашагал по вязкой дороге. Минут через десять он оглянулся: Зина стояла на том же месте и махала ему платком. Он пошел еще быстрее, потом снова оглянулся. Зина все еще стояла там, но лица ее уже он не мог разглядеть, видел только белое пятнышко платка…

Сверяясь по солнцу, он шел на северо-северо-запад с расчетом сначала попасть в район Харькова. В первый день он прошел не больше тридцати километров. Весеннее солнце растопило снег, но еще не успело высушить землю. Иди по дороге, иди по целине — везде ноги по щиколотку вязнут в липкой грязи. И неотрывно гляди на зеркальные оконца луж — все равно не заметишь, как окажешься по колено в холодной воде.

Никаких опасных встреч в первый день не было. Впрочем, он старательно обходил стороной все селения. А на одиноком, затерянном в степи хуторе, куда он решился зайти попросить воды, старушка накормила его вареной картошкой и дала в дорогу еще две ржаные лепешки. Хар-ченко сказал ей, что идет из плена к своим старикам под Киев.

— Может, и мои вот так идут домой, храни их господь, — тяжело вздохнула старушка, вытирая сухие, выплаканные до дна бесцветные глаза.

Ни одного немца Харченко пока не видел — эта полоса степного юга лежала в стороне от дорог войны. Но то и дело он читал прилепленные к телеграфным столбам краткие объявления-приказы: