Кучум (Книга 3) - Вячеслав Софронов

завертеть его и достать сбоку, со спины. Но их противник был готов к подобному, потому что они вдруг рассредоточились, раздвинулись, не сбивая строя, только слышались команды на незнакомом языке.

-- Немцы! Точно немцы, -- крикнул кто-то из-за спины и, обернувшись, Ермак увидел того самого толмача, что совсем недавно допрашивал ускользнувшего от них пленника.

-- Бери того, что слева, -- крикнул он толмачу и рванул коня чуть правее, сшибся с передним всадником, не ожидавшим удара и не успевшим прикрыться длинным щитом. Копье Ермака угодило ему в грудь и переломилось у самого наконечника. Стальные доспехи он вряд ли пробил, но всадник, перевернувшись через голову, полетел на землю и тяжело шлепнулся, ударившись головой о камень. "Один готов", -- отбросил Ермак бесполезное копье, выхватил саблю. Рядом проскочил другой воин с перьями на шлеме и остроносой мордой на забрале. Он пытался достать Ермака копьем в голову, но тот легко увернулся и полоснул саблей по вытянутой руке. Сталь скрежетнула по железной рукавице, копье выпало из руки противника, раненая рука обессиленно опустилась вниз.

Сшиблись остальные казаки с латниками, орудуя копьями и саблями. Но лишь одного латника удалось им вышибить из седла. Тех спасала прочная броня. Казаки же ловко уворачивались, соскальзывая под брюхо своих коней, проскакивая мимо смертоносных длинных копий. Однако, двоих казаков латники сумели достать, сбросить на землю. Прорвав казачий строй, они скакали теперь прямо к домику. Оттуда забухали выстрелы и трое из немцев тяжело откинулись назад, начали сползать с седел. Но не успели казаки перезарядить пищали, как немцы были у дома, засверкали сабли, длинные мечи. Казаки защищались, выставив пищали. Ермак и остальные казаки поспешили им на выручку и увидели, как распахнулась дверь, из дома выскочили два человека, среди которых был и недавний пленник, забрались на коней позади латников, и те поскакали в сторону Ревеля.

Когда Ермак подскакал к рыбацкому дому, то увидел двух казаков, лежавших на песке с разрубленными головами, другие в растерянности смотрели на мертвецов, держа в руках разряженные пищали.

-- Откуда они только взялись? -- с недоумением спросил кто-то в общей тишине. -- Налетели, как с неба упали...

-- Немцы... -- уважительно добавил другой. -- То тебе не ногаи.

-- Атаман, догонять будем, пока недалеко ушли? -- сдерживая разгоряченного коня, спросил Яков Михайлов.

-- Нам разведывать велено, а не гоняться за разными там... Сколько убитых?

-- Восьмерых положили, гады.

-- А мы ихних сколько?

-- Ты одного из седла вышиб, да ребята двоих подстрелили. Значит, трое всего.

-- Это в первый-то день... Н-да... И сразу восемь человек потерять. А дальше, что будет? -- Ермак как и все был ошеломлен той уверенностью, с которой немецкие латники впятеро меньшими силами напали на них, увели из-под самого носа своих лазутчиков и, пройдя словно

раскаленный нож через масло, скрылись. Сталкиваться с чем-то подобным ему пока не приходилось. Он оглядел приунывших казаков, тихо проговорил:

-- Вечная память товарищам нашим, -- широко перекрестился, -- здесь хоронить станем или в лагерь отвезем, чтоб батюшка отпел?

-- В лагерь, в лагерь. По-христиански похоронить надо, а не как собак в землю зарыть, -- зашумели казаки.

-- Ладно, делайте носилки, везите в лагерь. Подбери людей себе и оставайтесь здесь, -- кивнул он Гавриле Ильину. -- Всем пищали зарядить и едем дальше. Да держитесь орлами, а не курицами мокрыми, -- прикрикнул на казаков, заметно приунывших после первой потери.

-- А не зря те двое в домике сидели, -- высказал свое мнение Яков Михайлов, когда они ехали по прибрежной косе, построившись по два в ряд. -Явно высматривали чего-то. Так я думаю. А как они пальбу учинили, то те, рыцари, на подмогу им и пришли. Значит, неподалеку хоронились.

-- Может быть, может быть, -- вполголоса отозвался Ермак, думая о чем-то своем.

-- Слышь, Тимофеевич, не нравится мне все это. Ненашенская земля. Все не так.

-- Где она нашенская земля? На Дону? На Волге? Там ногаи, крымчаки под боком. В Москве? Кому ты там нужен...

-- И сам не знаю. Но не по душе мне война эта.

-- Не раскисай, как кисель. Повоюем и обратно подадимся.

За два дня, что они провели в разведке, латники им больше не встречались. Наверное, те двадцать человек были отправлены из Ревеля для наблюдения за русским войском и обнаруженные казаками скрылись в городе. Зато часто натыкались они на пустые домики, где не было ни единой живой души. Изредка виднелись в море паруса ад небольшими лодками, что направлялись в сторону Ревеля и близко к берегу не подходили. Лишь к вечеру навстречу им попались трое нищих слепцов, шедших положив руки на плечи один другому, ощупывая дорогу длинными посохами и чутко вслушиваясь в долетающие до них звуки.

Услышав топот казачьих коней, они сошли с дороги и, низко кланяясь, протянули руки за подаянием, что-то лопоча на своем языке.

-- Чего они говорят? -- спросил Ермак толмача Григория Пережогина.

-- Подаяния просят. Чего же еще. Спрашивают, как к Ревелю пройти, -неохотно ответил тот. Вид убогих слепцов никак не поднимал настроение.

-- Накормите их, -- крикнул Ермак и, не останавливаясь, поехал дальше, вглядываясь в узкую тропу, петлявшую вдоль побережья. От встречи со слепцами стало совсем тоскливо и накатило ощущение собственной ненужности, никчемности на этой земле, куда они пришли воевать, непонятно за что, и вряд ли кому из них война пойдет на пользу.

"Если бы Евдокия не ушла от меня, ни за что не поехал бы в чертову Ливонию. Так бы и жил в казачьей станице", -- вздохнул он.

Вернувшись к вечеру второго дня в лагерь, казаки узнали, что и другие сотни, разъехавшиеся по окрестностям Ревеля, сталкивались с небольшими конными отрядами закованных в броню рыцарей. Они смело шли на сшибку и легко прорубались сквозь казачьи ряды, неуязвимые в своих доспехах для сабель и копий. Правда, нескольких латников сумели взять в плен и свели в шатер воеводы Ивана Юрьевича Голицына, где им учинили допрос. Все они грозили карами небесными русскому войску, а один проговорился, мол, в помощь осажденным спешит из Швеции ихний главный воевода, который разгонит русских как мух, слетевшихся на лакомый кусок.

Ермак с интересом наблюдал, как из нескольких пушек, что были втащены мужиками на большой земляной холм, насыпанный вручную за несколько дней, начали пристреливаться по городским стенам, выбирая наиболее уязвимые места. Хруст дробящегося под ядрами камня доносился даже сюда в лагерь.

В ответ осажденные стреляли по русским пушкам, но их ядра не долетали до насыпного холма шагов на сто, взрывая каменистую землю, разлетаясь мелкими осколками. Но на всякий случай посошные мужики ставили перед пушкарями бревенчатую стену, укрепляя ее подпорками, оставляя лишь небольшие бойницы для жерл орудий. Ермак насчитал еще четыре холма, насыпаемых мужиками в разных местах поближе к городским стенам. От работников шел пар, они чего-то выкрикивали, подбадривая друг друга, и поминутно косились на городские бойницы, откуда звучали редкие оружейные выстрелы. Но уже с десяток убитых мужиков лежало у подножия холма, но на них никто и не смотрел, словно так то было и положено.

Все говорили о прибытии в лагерь самого царя вместе со старшим сыном, но государь так и не доехал до Ревеля, возможно, оттого, что заранее предполагал неудачу его взятия. Главные осадные воеводы -- Иван Васильевич Шереметьев (по прозванию Меньшой) и Федор Мстиславский -- ходили по лагерю понурые и со дня на день откладывали решающий день штурма.

-- В Ревеле засело тысяч пятьдесят ратников, -- рассуждал на очередном военном совете князь Шереметьев, -- у многих из них пищали. Они перебьют половину моих воинов еще на подступах к стенам. А там их с топорами встретят немцы, шведы, чухонцы. Ко мне приводили нескольких пленных: ругают нашего царя, плюются, но на нашу сторону переходить не желают. Говорят, мол, против русских драться будем сколь сил есть, но ворота не откроем.

-- По моим сведениям, они от того такие храбрые, что ждут из Швеции подмогу -- войско под предводительством воеводы Делагарди. Он ранее многие битвы выиграл. Надо решать: или встречу ему готовить, укрепления рыть, конницу супротив него выставлять, или же город спешно брать. Иначе стиснут они нас, как баба чугун ухватом берет, зажмут с двух сторон.

-- Болтают, будто у них свой воевода из смердов объявился, -- добавил один из осадных воевод, -- они его Аннибалом прозвали. Лют и жесток тот мужик, как зверь какой. Нашенских ратников, кого в полон схватят, по живому ножами режут, кости от мяса отделяют.

-- Тьфу ты, -- топнул ногой Шереметьев, -- ты детей малых иди попугай россказнями своими. Решать надо, на какой день взятие назначать, а ты, воевода, сказки сказываешь.

Порешили начать взятие города на третий день ранним утром. Ратникам накануне выкатили дубовые бочки старого меда, воеводы велели кашеварам приготовить знатное угощение. Не умолкало буханье пушек, к которому все давно привыкли и обращали внимание не более, чем на зудение комара. Пушкарям удалось пробить ядрами брешь в стене, стыкующейся с главными воротами Верно, туда и направят утром воеводы основной удар.