Шулер с бубновым тузом - Наталья Солнцева

— Великий Копт недоволен, — торжественно провозгласила Глория и прыснула со смеху. — Ты его разочаровал, Рома.

— Плевать! — в сердцах выругался он. — Я бывший опер, а не мистик. Меня учили руководствоваться фактами, а не смутными догадками. Постой! — осенило его. — Мы забыли о встрече Берты Евгеньевны с этим самым Долговым!

— Почему же забыли? Я помню. Черный «фольксваген», крепкий сон Лизы… незаметная отлучка вдовы, о чем та помалкивает.

— Если Крапивина встречалась с Долговым, чтобы поговорить о сыне, то к чему такая секретность? Зато теперь ясно, что тогда в машине не было Анны Ремизовой. Иначе вдова не приняла бы тебя за нее. Хотя возможны варианты. Ремизова могла быть в гриме.

— Если бы да кабы… — задумчиво пробормотала Глория, блуждая взглядом по комнате. — Не в том суть… Бубновый туз! Что означает эта карта?

Лавров вышел из терпения.

— Тебе все равно, кто убийца? Сам Нико, его лживая мамаша или чокнутая подружка? Главное — какой-то туз! Я в шоке, дорогая.

— Это нормальное состояние.

Ее глаза задержались на картине, где была изображена встреча царя Соломона и царицы Савской. Бородач в расшитых золотом одеждах держал за руку даму с ликом средневековой мадонны. Казалось, из-под ее ресниц льется золотое сияние.

Полотно упало со стены в момент смерти хозяина дома карлика Агафона, багет треснул, и Санта впоследствии бережно склеил массивную раму. Обратно картину решили не вешать, и она стояла на специальной подставке, напоминая о том печальном и загадочном событии[13].

Глория не могла оторваться от царя Соломона.

— Что ты там увидела? — спросил Лавров. — Убийцу?

Ее внимание приковало к себе золотое украшение на груди царя.

— Смотри! — разволновалась Глория.

— Чего я там не видел?

— Это же Соломонов Пентакль! Знак Власти. По легенде, после царя Соломона им обладал Александр Македонский. А последний раз Пентакль видели у Чингиз-хана. С тех пор он исчез… и о нем ни слуху ни духу.

Начальник охраны лениво встал и подошел к картине. Роскошный наряд царя в самом деле украшал заключенный в круг Пентакль на толстой золотой цепи.

— Обыкновенная пятиконечная звезда, — пожал плечами Роман. — Делов-то! Звезды носили на буденовках красноармейцы, их можно увидеть и на погонах, и на знаменах. Их везде полно.

Он взял со стола большую лупу в бронзовой оправе и поднес к Пентаклю на груди Соломона.

— Звезда как звезда.

Но звезда была не совсем обычной: на ней виднелись едва заметные символы, тщательно, но очень мелко выписанные художником.

— Дай-ка! — Глория выхватила у него лупу и оторопело уставилась на Пентакль.

— Ты что, звезды не видела?

— Видела… не видела… Не видела! Только сейчас дошло… Ай да карлик! Ай, да Агафон! — лихорадочно забормотала она. — Подал-таки знак… Выручил!

Лавров обиделся. Ему за все старания никакой благодарности, а бывшему хозяину дома вон какие хвалебные оды. Где справедливость?..

Глава 33

Ночевать он уехал в Москву, раздосадованный и обескураженный. Роман чувствовал себя слепым, как крот. Они с Глорией видели и слышали как будто одно и то же, но выводы делали разные.

«Времени у нас в обрез, — заявила она, провожая его во двор к машине. — Завтра вылетаем в Симферополь».

«Куда-а?»

«Оттуда до Старого Крыма доберемся автобусом, — добавила Глория. — Или нет. Арендуем автомобиль, это будет надежнее. Крапивин и Анна Ремизова тоже едут».

«С нами?»

«Разумеется».

«Без них нельзя обойтись?»

«Нельзя».

«А если они откажутся?»

«Ни в коем случае, — уверенно заявила она. — Крапивин оставил нам телефон для связи, позвони ему сегодня же, как только доберешься до города».

Лавров почесал затылок. Неожиданный поворот!

«Я вообще-то работаю», — пробормотал он.

«Колбин тебя отпустит на пару деньков, я договорюсь».

«За кладом едем?»

Она прижала палец к его губам.

«Тихо, тихо! Это секрет…»

— За кладом, за чем же еще? — прошептал он, объезжая глубокую выбоину на грунтовке. — Меня не проведешь.

Проселочная дорога была пустынной. На небе блестел серп луны, цепляясь за верхушки елей. Хмуро шумел лес.

Лавров подумал, что надо хорошенько выспаться. Завтра его ждет тяжелый день. Глория на прощанье сунула ему целый список поручений, которые необходимо было выполнить до вылета. Он торопливо сунул его в карман, не потрудившись хотя бы пробежать глазами.

Сбавив скорость, он достал список и присвистнул:

— Ого! Где я все это возьму? Раздобыть два женских платья семнадцатого века, бархатное и простое… тюрбан… женскую шляпу с плюмажем… жемчуга… зеркало… свечи… два мужских камзола, парчовый и поскромнее… мужской берет с пером … Блин! Она что, с ума сошла?..

Роман притормозил, ругая на чем свет стоит всех Крапивиных и барышню Ремизову, с которой ему предстояло завтра познакомиться. Досталось и графине де Ламотт. Не наломай она в свое время дров, у него бы сейчас голова не болела.

Ладно, одежду и головные уборы можно взять напрокат… это не проблема. Главное, размеры указаны. Фальшивые жемчуга тоже найдутся.

— Зачем Глории этот маскарад? — пробурчал он. — Что она придумала?

Он опустил со своей стороны стекло и вдохнул ночную свежесть. Пахло хвоей, грибами и палой листвой.

— А камзолы для кого? — произнес он в темноту, полную тревожных ночных звуков. — Один наденет Крапивин, а второй?..

Глория лежала в постели и смотрела в потолок. Она вспоминала повешенного, который схватил ее за подол в странном саду из ее сна. Кто он? И кто та девушка, ведущая на поводке усмиренного льва?

…Лев неторопливо шествовал по дорожке между апельсиновых деревьев за своей укротительницей, как две капли воды похожей на Глорию. Она обернулась и произнесла:

— Ты — это я!

Глория испуганно шарахнулась в сторону и побежала в глубь сада. Ей казалось, что лев несется за ней сквозь заросли жимолости, она ощущала за спиной горячее дыхание зверя. Чья-то рука схватила ее за подол ночной рубашки.

— От себя не убежишь, — захихикал повешенный.

Его голова была на уровне ее колен, а волосы доставали до самой земли. Глория боялась наступить на них и топталась на месте.

— Я боюсь тебя, — призналась она, с опаской глядя на висящего человека.

— Ты боишься себя, — засмеялся он. — Это бессмысленно.

— Как же мне быть?

— В жизни, как и шахматах, жертвы неизбежны, — с этими словами повешенный дернул ее за подол.

Глория рванулась и, оставив в его руках лоскут хлопчатобумажной ткани, ломая жимолость, понеслась на свет дворцовых окон…

Звон разбитого стекла отрезвил ее, и она очнулась… в собственной спальне. На прикроватной тумбочке разрывался будильник. За шторами теплился розовый рассвет.

Глория не торопилась вставать. Она лежала, обдумывая завтрашние события. Не то чтобы она предвидела их, — будущее раскрывалось перед ней отдельными фрагментами, порой бессвязными. Ей предстояло принимать решение и действовать. Она чувствовала себя на перепутье, выбирая дорогу, по которой нужно идти…

* * *

Тем же утром в однокомнатной квартире в Лосе зазвонил телефон.

— Собирайся, Жанна, — после короткого разговора с Лавровым сказал Крапивин. — Мы сегодня же летим в Симферополь. Последним рейсом.

Она с недоумением воззрилась на него.

— Зачем?

— Потом узнаешь.

— Мне хочется спать.

— До вечера далеко. Сложишь сумку и ляжешь. Я тоже смотаюсь домой за вещами, и билеты взять надо.

Они с Жанной всю ночь глаз не сомкнули. Говорили о ее безрадостном детстве, о Валицком, который превратился в ее навязчивый кошмар, о графине де Гаше.

«Иногда мне кажется, что я — больная, разбитая старуха, умирающая в полном одиночестве, — жаловалась Жанна. — Я жду кончины, как избавления от земных страданий. Но страх продолжает преследовать меня».

«О чем ты думала перед смертью? — спрашивал Нико, теряя ощущение реальности. — Какой была твоя последняя мысль?»

«Не помню…»

Она силилась вызвать в памяти те бессознательные мгновения, но на ум приходил только страх, что и после смерти ее настигнет то, от чего она бежала.

«Так было с самого детства, — призналась Жанна. — Наверное, я родилась с этим. Я смотрела на себя в зеркало и с ужасом видела чужие черты. А когда мне исполнилось шестнадцать, начал появляться этот жуткий шрам на груди. Мама водила меня по врачам, но потом сдалась. Думаю, она втайне считала меня ненормальной. Когда она заболела, то больше всего переживала, что будет со мной без нее».