Нет повести печальнее на свете... - Георгий Шах

Ром пошел рассказать о решениях «военного совета» отцу. Старший Монтекки чувствовал себя лучше, но все еще не вставал с постели. Он молча выслушал сына и спросил:

— Ты уверен, что вы поступаете правильно?

Рома поразила эта отрешенность. Раньше отец с его твердым и властным характером не допустил бы, чтобы кто-то распоряжался в его доме. Теперь он воспринимал происходящее покорно и безразлично, как бы передоверяя сыну свои хозяйские права. Болезнь вконец его измотала.

— У нас нет другого выхода, — ответил Ром. — Даст Колос, отобьемся.

— Я не о том, сынок. Все мы смертны, и чему быть, того не миновать. — Рома больно кольнула мысль, что отец с таким равнодушием рассуждает о судьбе своих близких. — С тех пор как меня стукнуло, я все думаю: отчего разрушилась наша жизнь? Не хочу лишний раз упрекать тебя, но признай: виной тому твоя безрассудная страсть к мате. Я предупреждал, ты не захотел слушать. И вот результат: я — полуразвалина. Геля нет, мать поседела от горя, да и вам с Улой, если уцелеете, бедствовать в изгнании. Ничего не останется от семейства Монтекки — ни дома, ни сада…

Рому хотелось закричать, что все не так, нельзя смотреть на мир через замочную скважину, что чувство, родившееся у них с Улой, как камень, кинутый в болото, дало выход чистой воде… словом, пересказать мудрые поучения, слышанные от Дезара и глубоко запавшие в его сознание. Но он сдержал себя: какой смысл говорить об этом надломленному человеку, упорствующему в своем заблуждении? К тому же у отца есть своя правда. Что стоят самые возвышенные абстракции по сравнению с суровой жизненной реальностью! Он лишился всего, и по моей вине.

— Но бог с ним, с нашим благополучием, — сказал олдермен, словно угадав мысли сына. — Не считай, что я эгоист, трясущийся над своим добром. Больше всего меня тревожит, чтобы ты, мой первенец, единственная моя надежда, не встал на путь и опасный и неправедный. Ведь от кого вы собираетесь обороняться, против кого готовы пустить в ход оружие? Против клановых патриотов, в том числе своих, агров. Чего же вы хотите, разрушить нашу систему, лишить людей того, что составляет смысл их существования — профессии? Так не один наш дом, можно пустить по ветру все, что нажито нашими предками за столетия, превратить Гермес из цветущего сада в пустыню. Опомнись, Ром, пока не поздно, гони прочь всю эту свору универов, которая задурила тебе мозги! Не забывай, что ты потомственный агр.

— Прости, отец, — сдержанно возразил Ром, — но я не могу отречься от людей, которые пришли на выручку нам с Улой. — Он отвел глаза, не выдержав просительного и осуждающего отцовского взгляда. — Мы хотим перевезти тебя в безопасное место.

— Нет уж, сынок, позволь мне умереть под родной крышей. Что ж, ты такой же упрямец, как и я. Горько мне говорить это, но вас сомнут, и правильно сделают.

Он отвернулся к стене, давая понять, что говорить им больше не о чем. Ром постоял несколько секунд и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Ему было нестерпимо жаль отца, и он чувствовал себя настоящим преступником.

…Ром отбросил мрачные мысли, поднялся, постаравшись не разбудить товарищей, вошел в дом и полез на крышу, где у них был учрежден наблюдательный пост. Здесь он застал Бена не стоящим, а лежащим «на часах» — тот мирно спал. Ром осторожно извлек у него из-под руки бинокль и стал осматривать окрестности. Все казалось покойным, даже слишком. Ах да, ведь сегодня воскресенье, к тому же необычное — день святого Разума, который гермеситы проводят обычно по домам, в семейном кругу. Вдобавок раннее утро.

Заметив какое-то движение у одного из домов на той стороне улицы, он насторожился. Двое мужчин стояли, прислонившись к стене, явно стараясь не выдавать своего присутствия. Ром заново обозрел ближайшие строения и обнаружил еще три такие же пары. Сомнений не оставалось: неприятельские пикеты, взявшие под наблюдение все подступы к их крепости.

Растормошив Бена, он кинулся поднимать на ноги остальных. После короткого совещания решено было проверить намерения кланистов. Метью предложил отправить «на разведку» робота, но Сторти не согласился на том основании, что беднягу просто разнесут на куски. Самым естественным нашли выход хозяйки дома за покупками. Синьора Анна спокойно прошла мимо пикетчиков, которые, по обычаю, поздравили ее с днем Разума. Обороняющиеся, находясь начеку, занялись выполнением порученных им заданий.

Часам к двенадцати перед домом собралась изрядная толпа. Несколько чейзаристов несли портреты своего вождя и транспаранты с лозунгами: «Да здравствует профессиональный кланизм!», «Разобьем головы универам!», «Гермес — истинным гермеситам!». У всех были нарукавные черные повязки и значки в петлицах с миниатюрными буквами ПК. Центурионы и декурионы проверяли готовность своих отрядов. К активным действиям не приступали, видимо, за отсутствием команды. Там и здесь образовались импровизированные митинги, ораторы подогревали энтузиазм своих соратников, на все лады повторяя тезисы речей Первого консула. Вдобавок боевой настрой чейзаристов подняла ячменка, раздаваемая бесплатно и в неограниченном количестве.

Первым лишился терпения тот самый горячий физ, который усердствовал на сходке у дома Чейза. Выскочив вперед, он заорал:

— Эй вы, паршивые универы, выходите сами, не то мы вас выкурим!

Метью, стоявший на балконе, не замедлил вступить в перебранку:

— Согласен выйти к вам, синьор, только при одном условии.

— Какое еще условие?

— Поцелуйте меня в…

— Ах ты, дерьмо собачье!

— Сам ты… — Мет выругался так изысканно, что вызвал уважительное одобрение даже у некоторых своих противников. Чувствуя, что дуэль этим оружием не сулит ему лавров, физ перевел обмен любезностями в высокие сферы.

— Ты предатель!

— Может, скажешь, кого я предал? — спокойно поинтересовался Мет.

— Свой клан, разумеется.

— А тебе какое дело до моего клана? Ты что, агр?

— Нет, слава богу, я физ.

— Считаешь, значит, что физы выше агров?

— Тут и говорить нечего. Сравнил атом с навозом.

— Выходит, агры, по-твоему, навозные жуки? Как же ты, сукин сын, берешься выступать от их имени! — Мет возвысил голос. — Есть среди вас агры? Как вы позволяете, друзья, поносить свой клан?

В толпе поднялся галдеж. Сознательно или бессознательно Мет нащупал у чейзаристов самое слабое звено. Тут ему на подмогу пришел Ром. Приняв эстафету, он сказал:

— Я и мои товарищи не против профессионализма. Мы любим свое дело и готовы служить ему так же преданно, как и каждый из вас. В отличие от тех, кто дурит вам головы, мы хотим лишь, чтобы люди всех специальностей были равны. Так записано в конституции Гермеса. Так чего же вы от нас требуете? Зачем пришли сюда, вместо того чтобы провести с близкими праздничный для всех гермеситов день?

В стане кланистов наступило замешательство. Кто-то выкрикнул:

— Правду он говорит! Что нам здесь надо? Пошли по домам.

Несколько человек сразу же последовали этому призыву. Видно было, что к ним хотели присоединиться немало других — то ли потому, что вняли доводам Рома, то ли им просто надоело торчать на солнцепеке. Однако группа активистов предотвратила повальное дезертирство, прибегнув к уговорам и угрозам. На смену осрамившемуся физу был выставлен более опытный полемист — не кто иной, как сам ректор Веронского университета. Сперва он постарался укрепить дух кланистской армии.

— Синьоры, я бил и никогда не считал, что билы лучше агров или хуже физов. Молодой Монтекки в этом смысле совершенно прав. Но своей риторикой он пытается укрыть истинную проблему. Мы сочли своим гражданским долгом выступить в защиту самого принципа профессионального кланизма. А что такое любовный союз между агром и матой, как не злостный подрыв этой основы нашей жизни! Посмотрите, к каким тяжелым последствиям он уже привел, расколов граждан нашего города, которые всегда жили дружной семьей. Мы за равенство между кланами, но против того, чтобы под таким предлогом разрушались сами кланы.

Посыпались одобрительные возгласы.

— И еще. Мы не жаждем крови. Здесь собрались цивилизованные люди, не какие-то бандиты. Давайте же скажем этим обманутым молодым людям, попавшим под пагубное влияние универов: признайте свое заблуждение, порвите противоестественную связь с еретиками, вернитесь в свои общины — и честные граждане примут вас в объятия.

Слышите, Ром Монтекки и Ула Капулетти? — ректор повернулся к дому, на балконе которого собрались теперь все его обитатели. — От имени этих добрых патриотов я предлагаю вам достойный выход. Вы мои студенты, и я верю, что разумное начало, заложенное педагогами, возьмет в вас верх над темными инстинктами, что добродетель восторжествует над пороком!

Несмотря на несколько необычный слет, напоминавший скорее церковную службу, чем речь на митинге, выступление ректора произвело сильное впечатление. Доверие к его словам внушалось и импозантной внешностью, и широкой личной известностью в городе. Как жалко, что нет Дезара, который мог бы лучше всех ему ответить! Сторти хотел было взять эту задачу на себя, но Ром знаком дал понять, что будет говорить сам.