От Сталина до Путина. Зигзаги истории - Николай Анисин

Искать нашу собственность за границей было трудно. Но еще трудней оказалось воспользоваться найденным, ибо закона о зарубежной собственности в РФ не было и, стало быть, не было инстанций, которые могли бы затребовать право на распоряжение нашей недвижимостью и использовать ее в интересах страны. Поэтому Руцкой берется за создание команды юристов, приступившей к разработке закона о зарубежной собственности. Проект закона много раз переделывался. Руцкой лично контролировал прохождение его в Верховном Совете и предпринимал максимум усилий для его скорейшего принятия. Но все его усилия перечеркнула пальба из танков.

После расстрела Дома Советов текст уже принятого парламентом закона исчез. Кстати, это был единственный закон, принятый парламентом единогласно (при одном воздержавшемся). Я недавно позвонил одному из разработчиков, Сергею Гайдаржи, с вопросом: можно ли хоть взглянуть на текст закона? Он ответил, что текста у него нет, а у кого он есть – ему неведомо. Сотрудничавшие с Руцким люди, похоже, основательно легли на дно и, вероятно, надолго, если не навсегда, запрятали всю информацию о заграничной недвижимости.

Можно, конечно, спорить: было или не было принятие закона о собственности причиной разгона парламента? Но бесспорно одно: отсрочка введения этого закона в силу очень нужна всемогущей приватизаторской мафии, ибо она открывает перед ней два надежных пути для сказочного обогащения.

Путь первый: безвозмездная передача нашей заграничной собственности иностранцам в обмен на взятки. Каким образом? Например, таким. 16 декабря 1992 года Ельцин и Коль подписали совместное заявление, где указывалось, что российская сторона передает немецкой стороне все объекты, построенные за счет СССР и находящиеся на земельных участках, принадлежащих Германии. Подчеркиваем: Ельцин официально уступает лишь то, что нами построено за сорок лет и построено на земле, которой владеют немцы. О той недвижимости, которая нами на законном основании конфискована, куплена и построена на принадлежащих нам землях, в заявлении не сказано. Но это обстоятельство для приватизаторской мафии ничего не значит, ибо перечень наших объектов у нас неизвестен, а их собственники, распоряжающиеся ими от лица государства, законом не установлены. И поэтому немецкая сторона может преспокойно прибирать к рукам всю нашу недвижимость, а соответствующие должностные лица с российской стороны могут так же преспокойно делать вид, что ничего противоправного в том не видят – потому, что им хорошо за это платят в твердой валюте.

Путь второй: совместное присвоение или использование нашей заграничной недвижимости зарубежным капиталом и российской бюрократией – напрямую или через ее ставленников. Таким, например, способом. В 1983 году правительства СССР и ГДР заключили соглашение о строительстве в историческом центре Берлина комплекса зданий Дома советской науки и культуры (ДСНК). В 1984 году специальной грамотой правительства ГПР правительству СССР предоставлялось право безвозмездно и на неограниченный срок пользоваться земельным участком, на котором вырос красавец ДСНК, и в том же году был подписан протокол о передаче Дома в собственность СССР. Итак, все мы двадцать лет назад стали владельцами целого комплекса зданий в самом центре Берлина и были ими до 6 мая 1992 года. В сей день миру явились семь документов: шесть договоров и одна доверенность. В договорах говорилось следующее: все здания и все имущество Дома советской науки и культуры безвозмездно передаются фирме «Фридрихштрассе 176–179 Грундштюксфервальтунгсгезельшафт МБХ».

Кто сделал фирме МБХ такой роскошный подарок за наш счет? Некий немецкий гражданин У. Хофман. Вы спросите: а причем здесь Хофман – не он является собственником ДСНК, а мы, которые никакой фирме свою недвижимость дарить не желаем. Все так. Но мы наше право на владение вынуждены отдавать правительству РФ, а оно, в свою очередь, уступило это право немецкому гражданину У. Хофману, и он от лица правительства и подписал договор о безвозмездной передаче ДСНК фирме МБХ.

Произошел обыкновенный грабеж. Всех нас просто-напросто взяли и обобрали. Кто лично руководил грабежом? Вице-премьер и большой друг Ельцина Михаил Полторанин. Именно им от лица правительства РФ господину Хофману была 6 мая 1992 года выдана доверенность на подписание договора о безвозмездной передаче ДСНК.

Грабеж состоялся, но не был доведен до конца. Случился маленький казус. Господин Полторанин поставил на доверенности Хофману печать не правительства РФ, а министерства, которое он тогда возглавлял. Немецкие юристы обратили на сей казус внимание и полюбопытствовали у другого вице-премьера правительства РФ – Шохина: правомочен ли Полторанин распоряжаться судьбой ДСНК? Шохину это не было известно, и он в свою очередь полюбопытствовал о том же у Ельцина, направив ему письмо. Ельцин, как оказалось, тоже впервые о том узнал. И что дальше? Правительство дарить ДСНК Полторанина не уполномочивало, Ельцин также не уполномочивал. Полторанин совершил подарок за наш счет по собственному желанию и, следовательно, совершил уголовно наказуемое деяние. Президент Ельцин обязан был по долгу службы приказать надеть на Полторанина наручники. Но вместо того он начертал резолюцию, которой повелел Шохину, Чубайсу и Полторанину найти согласованное решение.

После того Шохин пытается получить договоры о передаче ДСНК. Немецкий нотариус К. Келлер отписывает ему, что Полторанин запретил знакомить с договором третьих лиц без его письменного разрешения. Шохин, получив этот ответ, бьет челом перед Черномырдиным, и тот пишет бургомистру Берлина г-ну Дилгену, где сообщает, что правительство РФ никому и никогда не разрешало переоформлять ДСНК на некое германское общество с ограниченной ответственностью и просит не допустить переоформления. Подписавшись под этой просьбой, Черномырдин также обязан был позаботиться о наручниках для Полторанина. Но почему-то не позаботился. Это за него попытался сделать вице-президент Руцкой, обнародовав историю с преступным дарением ДСНК. Чем закончилась его попытка, известно: Ельцин указал передать Дом в ведомство Полторанина – Федеральный информационный центр, и историю с передачей ДСНК замяли. Руцкому же пришили уголовное дело со счетом в зарубежном банке.

Растранжиривать нашу зарубежную собственность у нас безопасно, разоблачать аферы – чревато расстрелом и тюрьмой. Судьба Верховного Совета и Руцкого доказывают последнее.

1994

Стихи Есенина – речи Сталина

Мы видим: палач надевает перчатки и входит в 5-й номер гостиницы «Англетер», где Поэт усыплен снотворным.

Нам дано понять: его умерщвление есть исполнение приговора. Кем вынесен приговор, мы должны решить сами.

Спектакль МХАТа им А.М. Горького «Версия “Англетер”» – не детектив. Он не раскручивает историю преступления от замысла до исполнения. Но вскрывает причины убийства, которое 70 лет выдавалось за самоубийство.

Все действо спектакля происходит в пятом номере и коридоре «Англетера». Но туда – за стены ленинградской гостиницы – постоянно врывается шум другого действа, совершаемого в Москве – XIV съезда ВКП(б).

На сцене – лишь два действующих лица: Сергей Есенин и Партия. Первое лицо играет один актер, второе – десять остальных.

У Есенина нет не только партбилета, но и паспорта. На нем висят семь уголовных дел за хулиганство. Но он живет в гостинице для партактива и пьёт в своём номере вино с этим активом. Его книги издаются. Ему предлагают возглавить журнал. Всё гладко у Поэта с Партией.

Но он кричит со сцены, что жаждущих получить от него по морде слишком много, что его толкают к хулиганству, дабы представить психобандитом, что за ним везде и всюду ведется слежка.

Верить ли нам актеру Валентину Клементьеву? Можно и не верить. Можно предположить, что его герой, известный дебошами в Европе и Америке, страдает раздвоением личности или паранойей – манией преследования.

Но Клементьев читает стихи Есенина. Последние, недавно написанные стихи, которые никак не оставляют шанса держать Поэта за психа. И когда он сдергивает скатерть с тарелками и бутылками, то демонстрирует не болезнь, а норов творца, не желающего быть птичкой в клетке: «Теперь, когда судорога душу скрючила, и лицо – как потухающий фонарь в тумане, я не строю себе никакого чучела. Мне только осталось – озорничать и хулиганить…»

На сцене МХАТа нет Есенина с раздвоенной личностью. Но есть раздвоенность Партии, которая и порождает её двойственное отношение к Поэту: внешнюю к нему благосклонность и тайную войну с ним.

Все, кто окружает Есенина в «Англетере», – либо члены Партии, либо тайные агенты её вооруженного отряда – ГПУ, известного ранее как ВЧК. Но что общего у горничной Вари и поэта Вани Чемодурова с журналистом Жоржем Филипповым и чекистом Яковом Блюменталем?