Забайкальское казачество - Николай Смирнов

Шли с соблюдением всех мер предосторожности: авангард, боковые пешие дозоры по хребтам.

В 10 утра произошла встреча с разъездом противника из 12 драгун, которые, увидев казаков, немедленно скрылись. Предполагая, что за разъездом следует японское боевое охранение, на равнине за Сюяном сотни развернулись в лаву и прошли 5 верст, ожидая встречи с противником.

1 мая удалось установить, что японцы занимают линию Шахедзы — Фынхуанчен, а их левофланговая застава находится в Ляоляо.

Достигнув Дагушаньских сопок, казаки осмотрели рейд и гавань, не обнаружив ни одного корабля, с которого бы высаживался десант.

Японские разъезды, время от времени появляющиеся перед фронтом отряда, быстро исчезали.

Установив, что у Дагушаня высадки десанта нет, отряд 2 мая вернулся на бивак в районе Сюяня.

В первый день разведки отряд прошел 55 верст, во второй — 70, а на третьи сутки — 30 верст, всего 155 верст. Кони под седлом пробыли 53 часа, одна треть пути пройдена казаками пешком по хребтам, сопкам, ущельям.

И это только одна рядовая разведка, одна из сотен, которые еще ждут казаков в течение войны, и проходила она без боя, маневра во фланг и тыл противнику, без преследования, атаки или отражения наступления, а сколько их будет потом со всем этим?

Через три-четыре месяца со дня начала войны от непрерывного лазания по юрам форменная одежда казаков пришла в негодность, Подкова еле выдерживала 5 недель, после чего надо было снова перековывать коней.

«Кроме внешнего вида казака резал глаза новому человеку не из казачьей среды, — напишет в воспоминаниях Рейтерфен, — вид казачьей лошади, за которой не было абсолютно никакого ухода, кроме как дать корм. Забайкальские казаки просто не привыкли заботиться о своей лошади, да и что заботиться о ней, если она и так чувствует себя неплохо. Ни одна лошадь в мире не вынесла бы такой адской работы при таком уходе. Благодаря ей, „забайкалке“, русская армия в Маньчжурии сохранила кавалерию».

Слова офицера-драгуна, привыкшего к седлу породистого боевого коня, — лучшее доказательство той роли, которую сыграла эта невзрачная, но сверхвыносливая порода лошади, на которой воевали забайкальские казаки. Этому удивительному существу воздадут должную похвалу все офицеры-кавалеристы, участники войны с Японией, менявшие своих чистокровных коней на косматую, невзрачную «забайкалку».

В первых числах мая полк получил задачу занять Ситхучензу, войти в соприкосновение с противником и наблюдать за его действиями.

Выполняя эту задачу, полк медленно отходил на Ляолинский перевал и к 5 мая вышел к деревне Седцхоте, восточнее Сюяна, где соединился с 1-м Читинским полком. В этом же месте 1-я и 2-я сотни 1-го Верхнеудинского полка присоединились к своим товарищам.

5 мая была получена телеграмма от командующего армией с предложением пробраться в тыл противника и дойти до Селюджана (Селинчжаня), Фынхуанчена, Пьямыня и Тонсанчендзы, чтобы определить силы противника, районы его сосредоточения и степень готовности к продолжению боевых действий. Были собраны все офицеры и вызваны добровольцы для выполнения этой рискованной задачи. Вызвались идти в разведку все находящиеся в строю офицеры 1-го Читинского полка: подъесаул Сарычев, сотники Шильников и Сараев, хорунжий Токмаков и прикомандированные к полку штабс-ротмистр Брауншвейг, штабс-капитан Потоцкий и поручик Святополк-Мирский; от Верхнеудинского полка был только хорунжий Фишев, который и вышел.

В разведку были назначены из добровольцев: штабс-ротмистр фон Брауншвейг, штабс-капитан Потоцкий, поручик Святополк-Мирский, хорунжие Токмаков и Фищев.

Потоцкий, Святополк-Мирский и Токмаков выступили вместе с 30 казаками. Однако с таким количеством людей пробраться через японское сторожевое охранение было невозможно, поэтому приняли решение отправить казаков обратно. Остались при Святополк-Мирском — урядник Старицын, а при Потоцком и Токмакове — урядник Мунгалов и приказный Пинигин.

Пробравшись через густую цепь часовых, Потоцкий и Токмаков в течение 8 мая наблюдали движение обозов и тысячи кули (китайские носильщики) по дороге из Шахедзы в Фынхуанчен. Убедившись, что армия Куроки сосредоточивается в районе Фынхуанчена — Пьямыня, они ночью на 9 мая пошли обратно к месту, где их ожидали Мунгалов и Пинигин. На месте обусловленной встречи казаков не оказалось, так как, обнаруженные японцами, они вынуждены были уходить от преследователей. Но каждый раз, как только преследование прекращалось, верные казаки возвращались, рискуя жизнью, на указанное место для встречи офицеров. Убедившись, что соединиться с офицерами не удастся, Мунгалов и Пинигин 12 мая вышли к отряду.

Испытав массу опасностей в тылу японцев, 11 мая Потоцкий и Токмаков благополучно вернулись к отряду, доставив важные сведения об армии Куроки.

Неудача постигла двух офицеров: фон Брауншвейга и Святополк-Мирского. Первый не дошел до Селюджана, а второй около самого Фынхуанчена попал в плен. Пройдя через все злоключения плена, этот русский офицер из старинного княжеского рода России проявил величайшую верность своему воинскому долгу и присяге, его подвигами восхищались японцы, а пример поведения в плену достоин того, чтобы рассказать об этом подробно.

Вот краткая история его подвига: 7–9 мая вел разведку лагеря японцев, уходил от преследования, был ранен; 10 мая взят в плен солдатами 3-го японского полка; вечером этого же дня был доставлен в главную квартиру армии Куроки; 11 мая представлен генералу Куроки на допрос; 11 мая, ночью, совершил побег, но был пойман и 12 мая посажен в тюрьму города Шахедзы; 25 мая из тюрьмы через китайца послал в штаб армии донесение о результате разведки (донесение было получено); 2 июня отправлен в Японию и помещен в госпиталь; 28 июня переведен в помещение для военнопленных «Какайдо», откуда 6 июля с четырьмя товарищами бежал. Среди бежавших был и забайкалец, казак 2-го Аргунского полка Василий Полухин; 12 июля был пойман и отправлен в тюрьму города Мацуяма, где пробыл три месяца. На обещание администрации тюрьмы выпустить его, если даст слово не бежать, ответил, что такое слово будет противоречить присяге, где повелевается «переносить голод, и холод, и всякую нужду, и не щадить живота своего до последней капли крови».

Начальник над пленными в городе Мацуяма, полковник Кооно, похвалил его за твердое исполнение долга и написал об этом случае японскому военному министру, который потом сообщил о поведении русского офицера в плену в Россию; 21 декабря 1904 г. вновь бежал в группе из 6 человек, среди которых тоже были забайкальцы — казаки 1-го Читинского полка Михаил Жарков и Алексей Крикунов, попавшие в плен при попытке прорваться через японские заставы с целью разведки, и казак 4-й сотни 1 — го Верхнеудинского полка, защитник Порт-Артура, Михаил Измайлов, попавший в плен из-за предательства генералов Стесселя, Фока и других, сдавших преждевременно город-крепость; 26 декабря 1904 года в 6 верстах от берега и шхуны, на которой они хотели бежать, были схвачены; 21 января суд в городе Вентутзы приговорил Святополк-Мирского к повешению, замененное по ходатайству товарищей и французского консула 15 годами каторжных работ, замененных в свою очередь 15 годами тюрьмы. В тюрьме Святополк-Мирский отказался поменять офицерский мундир на одежду арестанта. Будучи переодет силой, разделся донага и отказался принимать пищу. Добившись возвращения мундира и узнав, что вновь готовится его переодевание в тюремную одежду, подал просьбу о замене тюремного заключения смертной казнью. После этого переведен в тюрьму города Токио, откуда был выпущен в октябре 1905 года.

Надо отметить, что положение русских военнопленных в Японии, можно смело сказать, было неплохим. Офицеры получали ежемесячно от русской казны 50 рублей жалованья, имели вестовых из числа пленных рядового состава, получали почту и книги, которые, правда, подолгу задерживались в японских канцеляриях в ожидании цензуры. Охотно давали читать японцы подпольное издание «Революционная Россия». Как бы то ни было, терпеть можно было, тем более что, кроме сказанного выше, в распоряжении пленных офицеров были бильярд и теннис, разрешалось пользоваться садом для прогулок, каждый имел отдельную комнату, иногда разрешали выходить в город, на работы никто не привлекался. Можно было спокойно дождаться окончания войны и уехать на родину. Однако побеги русских из плена были очень частым явлением. Не все решались на это, так как по японским законам за побег грозило тюремное заключение на длительные сроки, но смельчаки находились. Среди них почти в каждой бежавшей группе были казаки-забайкальцы.

Испытывая огромные трудности в чужой стране, бежавшие стремились к морю, чтобы, захватив шхуну или баркас, морем добраться до материка, а потом пешком выйти к своим.