Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

– тошнит, просто у человека с натренированным вестибулярным аппаратом это начинается не сразу, и Гагарину (в этом смысле) повезло, что его полет был не слишком продолжительным. А Титова – тошнило. Терешкову – тоже. И так далее. Захлебнуться рвотой внутри шлема – дело тридцати секунд; отсылаем читателя к книге Мэри Роуч “Packing for Mars” [3], где такого рода перспективы описаны с подобающей скрупулезностью.

Часа за два до обеденного гонга Королев, развлекая мающегося без дела Гагарина, уже закупоренного в корабле, напоминал ему о разнообразии выбора – “колбаса, драже там и варенье к чаю”, “63 штуки, будешь толстый” и т. п. – пока, дойдя до идеи использовать все это изобилие в качестве закуски, а затем сообразили, что диалог фиксируется: “Зараза, а ведь он записывает ведь всё, мерзавец. Хе-хе”[29] [15].

“Чтобы крошки и пыль от пищевых продуктов не попали в дыхательные пути” [82], еда – сытная, но не особенно вкусная, по отзыву Каманина [9] – была упакована в тубы, на манер зубной пасты: плавленый сыр, шоколадный соус, кофе с молоком. Хлеб был напечен небольшими буханочками-шариками по 9 граммов максимум: целиком в рот [93]. Гагарин остановился на следующем меню: щавелевое пюре с мясом, мясной паштет и шоколадный соус [92]. Начал, однако, он с тубы, где был черносмородиновый сок с мякотью: “Была установлена возможность питания человека в космосе – может проглотить или нет?” [94].

Пока Гагарин воевал со своими тубами, жители Земли узнали, что началась космическая эра. В 10.02 диктор Левитан возвестил “о первом в мире полете человека в космическое пространство” и голосом, звучащим как орган, грянул: “С человеком на борту!”

Помимо технических данных – период обращения вокруг Земли 89,1 мин, минимальное удаление – 175, максимальное – 302, Левитан уведомил, как зовут человека и в каком он звании; Гагарин тогда еще не знал, что он уже майор – благодаря Хрущеву, который настоял на немедленном повышении. Маршал “Малиновский сказал, довольно неохотно, что даст Гагарину звание капитана. На что Никита Сергеевич рассердился: «Какого капитана? Вы ему хоть майора дайте»[30]” [71].

Разумеется, бухнуть во все колокола до того, как Гагарин приземлится живым, было крайне рискованно – не дай бог разобьется? – но если не сообщить о полете задолго до его завершения, то “зарубежный мир может дискредитировать результаты и истолковать их как подлог” [69].

На случай катастрофы заранее были составлены тексты сообщений и о неудаче. “Короткое – на случай гибели космонавта при выводе его на орбиту или на старте. И второе – в случае невыхода на орбиту, но при нештатной посадке на какой-либо иностранной территории или в акваторию Мирового океана. В нем содержалось обращение ко всем государствам, в частности к тому государству, на территории которого мог приземлиться космонавт, с просьбой оказать содействие в его розыске и возвращении” [105].

Надо сказать, именно на последнем, “послеобеденном” этапе полета вероятность того, что придется вскрывать “черный конверт”, оказалась наибольшей.

Пора было выводить человека на борту с орбиты – и поэтому над Африкой должна была включиться тормозная дистанционная система; если бы она не послушалась, то Гагарин в “Востоке” вращался бы вокруг Земли еще недели три – вторую половину этого затянувшегося полета мертвым.

Постепенно спутник затормозил бы сам, зацепившись за атмосферу: на не слишком высоких орбитах аппарат не летает в космосе вечно, а опускается все ниже – пока, наконец, притянутый земной гравитацией, не обрушивается на землю, сгорая в атмосфере, если у него нет защитной термооболочки. Оболочка у “Востока” была – но где именно он приземлится, рассчитать было невозможно; “по теории вероятностей – в океане!” [21]. На этот случай в кабине, кроме десятисуточного запаса пищи и воды, был еще и 40-килограммовый “носимый аварийный запас” (НАЗ) – еда-вода на трое суток, надувная лодка (она же кровать), радиопередатчик “Пеленг” [24], секстант – для определения координат приземления, ракеты и дымовые патроны – подавать сигнал, сухое горючее, порошок для окраски воды или снега – чтоб увидели поисковики [63], пистолет и охотничий нож (“медведи и волки удостоверений не читают” [36]), порошок от акул [79] – которых, как ему сказали на лекции, надо отпугивать “ударяя по воде “плоскими предметами”. На случай приземления в Заполярье космонавтам объясняли, что “белого медведя можно есть всего, кроме печени – она ядовита. Правда, нам рекомендовали в него не стрелять, даже если захочется съесть, так как убить его из пистолета трудно, а раненый он опасен [16]”.

Гагарин прекрасно знал, что можно и чего нельзя делать в случае приземления за границами СССР. Можно – показать выданный “конверт с обращением от имени Правительства СССР с просьбой помочь гражданину Советского Союза вернуться домой” [79], на требование назвать свой адрес указать “Москва, космос” [16]. Нельзя – “называть место старта; сообщать данные, касающиеся носителя и других технических средств (можно рассказывать данные по оборудованию кабины в объеме, опубликованном в открытой печати); рассказывать о военных и гражданских руководителях; сообщать сведения об институтах, военных и гражданских учреждениях и т. д.; давать письменные объяснения устройства и выполнять какие-либо схемы корабля” [16].

К счастью, ТДУ включилась и отработала планово.

Проблема в том, что, когда сорокасекундное торможение прекратилось, произошло “возмущение после воздействия тормозного импульса” [4] – и “закрутка” аппарата: корабль принялся вращаться вокруг своих осей, очень быстро. Гагарин чувствовал себя примерно так, как белье в стиральной машине, работающей в режиме “отжим”, – и наблюдал, как Земля проскакивает у него в иллюминаторе. Чтобы объяснить, на что похоже это кувыркание [32], он придумал особый термин: “Получился «кардибалет»: голова-ноги, голова-ноги с очень большой скоростью вращения. Все кружилось. То вижу Африку (над Африкой произошло это), то горизонт, то небо. Только успевал закрываться от Солнца, чтобы свет не падал в глаза. Я поставил ноги к иллюминатору, но не закрывал шторки. Мне было интересно самому, что происходит” [24].

Это вращение продолжалось долго, десять минут, которые были физически очень неприятны для Гагарина и, похоже, испугали его: он не просто крутился – но понимал, что, похоже, команда на разделение частей корабля – спускаемого аппарата от приборно-агрегатного отсека – не прошла, автоматика – не сработала.

Так он и доложил – тормознуть тормознуло, а разделения – нет.

Близким знакомым он якобы конфиденциально рассказывал, что оказался “на волосок от гибели” – и даже сообщил Земле о нештатной ситуации [32]; однако, судя по его подробному докладу, Гагарин не счел нужным паниковать и отбил ключом “ВН” – все нормально [24]. Это свидетельствует о его изрядном хладнокровии – поскольку он понимал, что формально что-то пошло не так – и это может запустить цепочку событий, ведущую к катастрофе.

На его счастье, не разъединившиеся кабели между приборным отсеком и спускаемым аппаратом все же сгорели в плотных слоях атмосферы.

Вопрос о задержке с разделением и кручении аппарата по осям при спуске – считать ее