Кровавое дело - Ксавье Монтепен

Эмма-Роза, после обморока от неожиданного свидания с матерью, скоро пришла в чувство.

Как ни тяжело было Анжель, но она покорилась предписанию врача. Первую ночь в доме madame Дарвиль она провела очень тревожно. Минутами она закрывала глаза от усталости и предавалась тяжелому сну, который длился недолго, а затем просыпалась, одолеваемая мрачными предчувствиями.

Она встала с постели при первых лучах утренней зари. Madame Фонтана, спавшая не лучше Анжель, тоже встала. К ним присоединилась и хозяйка дома. Она передала Анжель, что сказала сиделка, проводившая ночь возле Эммы-Розы.

Новости казались хорошими. Успокоительные капли, данные доктором, оказали свое действие. Больная спала спокойно еще до сей поры. Рене Дарвиль и Леон Леройе ушли на станцию навести справки. Начальник станции сказал им, что получил две депеши: одну — из Жуаньи, другую — из Парижа. Судьи извещали о своем прибытии на поездах, встречающихся в Сен-Жюльен-дю-Со в половине первого. Они, по всей вероятности, свидятся на станции.

— Я бы хотел послать папаше телеграмму, чтобы уведомить его об убийстве его друга, — сказал Леон.

— Позволите ли возразить? — спросил начальник станции.

— Конечно!

— По моему мнению, лучше подождать, пока не приедет суд.

— Почему?

— Потому что судьи не одобрят вас за распространение известия о совершившемся преступлении; они, может быть, намерены до поры до времени сохранить его в тайне. Послушайтесь меня, не извещайте вашего батюшку до тех пор, пока не откроете всего, что вы знаете, представителям правосудия.

Совет казался благоразумным, и Леон Леройе ушел со станции вместе с Рене. Подходя к дому madame Дарвиль, они встретили доктора, направлявшегося туда же, и сообщили ему о скором приезде судей. Доктор встревожился. Справившись, как провела больная ночь, он пошел в ее комнату.

Эмма-Роза только что проснулась. Врач бросил на нее быстрый взгляд, и выражение беспокойства исчезло с его лица — он нашел больную в гораздо лучшем состоянии, чем мог надеяться.

Девушка слабо ему улыбнулась.

— Доктор, — произнесла она тихим голосом, — мне это не во сне пригрезилось, не правда ли?

— О чем вы говорите, милое дитя?

— Мама в самом деле здесь? Была она вчера здесь, на том самом месте, где вы стоите? Я ее видела, целовала? Ее лицо представилось мне не в лихорадочном бреду?

— Нет, дорогая моя, вы не бредили, ваша мама здесь.

Эмма-Роза задрожала от радости, и ее бледное личико просияло. Доктор взял ее отечески за руку и сказал:

— Вчера вы были очень слабы! Увидев свою мать, вы пришли в такое сильное волнение, что у вас сделалась лихорадка, и я вынужден был просить madame Анжель выйти из комнаты.

— О! Я понимаю! Но мне кажется, что сегодня у меня нет лихорадки, и я жду не дождусь обнять ее. Позволите?

— Я вам позволю, только на двух условиях.

— На каких? Говорите скорее!

— Во-первых, обещайте мне остаться спокойной, совершенно спокойной…

— Даю слово!

— Во-вторых, удержаться от слез, которые уже стоят в ваших глазах и сейчас потекут.

В самом деле, жемчужные капельки уже висели на длинных ресницах Эммы-Розы.

— Но ведь это слезы радости, — возразила она.

— Все равно! Я не хочу, чтобы вы плакали.

— Хорошо, я плакать не буду, позвольте только мне увидеть маму.

— Вы ее увидите.

— Когда?

— Сейчас… Через несколько минут… И не забывайте, что малейшее волнение замедлит ваше выздоровление.

— Не забуду и буду вполне благоразумной. Доктор, где я?

— В Сен-Жюльен-дю-Со.

— В Сен-Жюльен-дю-Со? — повторила с удивлением Эмма. — У кого же?

— У madame Дарвиль.

— Я ее совсем не знаю, даже никогда не слышала ее имени.

— Однако ее сын — самый закадычный друг племянника madame Фонтана.

Эмма-Роза вспыхнула.

— Господина Леона? — прошептала она.

— Да, Леона Леройе. Ему вы обязаны жизнью, без него вы остались бы лежать под снегом или были бы раздавлены поездом. Вы помните, что с вами случилось?

Эмма-Роза задрожала и закрыла лицо руками.

— Помню ли я? О, да! И при одном воспоминании вся дрожу!…

— Так не надо об этом думать! Вы должны оставаться в полнейшем спокойствии, ни одна мысль не должна тревожить ваш мозг. Я хочу, наконец, чтобы вы вовсе не думали.

— Я не буду думать, по крайней мере постараюсь. Но вы обещали, что я увижу маму.

— Я пойду за ней.

— Ах, как вы добры!

Доктор вышел из комнаты и спустился вниз. Лицо его прояснилось, и Анжель с первого взгляда заметила эту перемену.

— Моей крошке получше, не правда ли? — воскликнула она, быстро идя навстречу доктору.

— Да, гораздо лучше, очень рад передать вам об этом. Спокойная ночь произвела отличное действие.

— Ах, доктор, как я счастлива! Позвольте мне сегодня утром увидеться с дочерью!

— Да, сударыня, я вас сведу к ней, madame Фонтана может вас сопровождать, но больше никому не позволю — mademoiselle утомится. Главное, прошу вас, будьте спокойны. Не задавайте вопросов, не позволяйте ей много говорить. Теперь, на пути к выздоровлению, могу признаться, как я сильно опасался в продолжение нескольких часов. Вчерашнее волнение барышни при виде вас могло быть смертельным.

Прекрасная Анжель и madame Фонтана последовали за доктором и вошли в комнату Эммы-Розы. Благодаря нескольким подушкам она находилась в полу-сидячем положении. Увидя мать, Эмма протянула к ней руки.

— Поцелуй меня, дорогая, поцелуй поскорее, — сказала она ей голосом, которому старалась придать твердость, — не плачь, успокойся, ты знаешь, так приказал доктор.

Анжель, сделав над собой героическое усилие, обняла дочь дрожащими руками.

— Берегитесь, — сказал врач, — не утомите ее.

— Доктор прав, мама, — произнесла Эмма, — мне гораздо лучше, но я еще очень слаба. Дай мне поздороваться с милой madame Фонтана.

Тетка Леона подошла к своей воспитаннице и поцеловала ее с глубокой нежностью.

— Если бы вы знали, как я счастлива видеть вас обеих, — воскликнула Эмма. — Не тревожьтесь обо мне. Все пройдет! Милосердый Господь, видимо, мне покровительствует. Мне бы надлежало быть убитой, но я жива, и рана заживет через несколько дней.

— Ты страдаешь, дорогая? — спросила Анжель, Целуя руки дочери.

— Немножко, гораздо меньше, чем вчера. Вчера я думала, что сойду с ума… Я ничего не помнила… так было смутно, и мне снились ужасные сны.

— Не надо об этом думать, — вмешался доктор, — я вас предостерегал…

— Повинуюсь, доктор. Но по крайней мере могу ли я думать о тех, кто меня спас и приютил, кому я обязана счастьем обнять маму?

— Нет… в настоящую минуту и о них нельзя. Позже вы их поблагодарите от всей души. Ваша признательность не уменьшится оттого, что будет выражена не теперь, а немного позже.

Эмма-Роза подняла на доктора свои чудные глаза.

— Господин Леон уехал? — спросила она.

— Нет, он еще здесь.

Девушка, обернувшись к матери, продолжала:

— Знаешь ли, мама, что без господина Леона меня не было бы в живых?…

— Знаю, голубушка, и будь уверена, никогда не забуду, никогда!

Казалось, мать поняла, что происходило в сердце дочери.

«Она его любит!» — подумала Анжель и перевела нежный взгляд на свое дитя.

— Мама, ты не уйдешь от меня, не правда ли? Обещаешь?

— Как прикажет доктор!

— Доктор, вы позволите мне уехать с мамой в Париж?

— Конечно, но немного позже. Всякое утомление опасно, а переезд тем более. Вы в дружеском доме, и хозяева считают за счастье оказать вам гостеприимство. Впрочем, ничто не мешает вашей маме остаться до того дня, когда вы в состоянии будете уехать в Париж или вернуться в Ларош к madame Фонтана.

— О, доктор! — с живостью вступила Анжель. — Я увезу дочь в Париж сейчас же, как только вы позволите ей пуститься в путь.

— Надеюсь, что вам не придется долго ждать: все идет хорошо.

— Тогда останется только одно тяжелое воспоминание о той страшной ночи, когда смерть была так близка, — проговорила Эмма и собиралась еще что-то сказать, но доктор ее перебил:

— Ведь мы условились, друг мой, не думать вовсе об этом. Не говорите больше, вы еще слабы.

В самом деле, девушка сильно побледнела, и капли пота выступили у нее на висках.

— Спокойствие! Ради Бога, спокойствие! — продолжал доктор. — Прошу вас, уйдите отсюда, — обратился он к Анжель и madame Фонтана, — девочке необходимо отдохнуть.

Обе женщины поцеловали девушку и пошли вслед за доктором, который послал к Эмме сиделку.

— Вы видите, сударыня, что ей гораздо лучше, — сказал он. — Полное выздоровление — только вопрос времени, конечно, если не случится каких-нибудь непредвиденных осложнений.

— Но, — возразила Анжель, — если судьи приедут сюда, они, без сомнения, захотят допросить мою дочь. Не подготовить ли ее?