Александр Дюма Великий. Книга 1 - Даниель Циммерман

Практическая сторона: «я нашел одного из моих друзей — служащего в военном министерстве: три раза затевалась отставка, уже должны были послать, потом она пропала, разорванная или сожженная им. Словом, муж не приехал».

Литературная сторона: он угрожает Мелании смертью, если она согласится делить супружеское ложе с капитаном. И прежде чем вылиться в поступок, угроза эта была использована среди других строф для написания предисловия к изданию «Антони»:

О горе, горе мне, кого небо в этот мирБросило, как гостя, чуждого своим законам!Мне, кто не умеет, страдая от глубокой боли,Долго терпеть, не отмстив за себя!

Горе! Ибо голос, далекий от голосов земных,Мне молвил: «Смерть тебе нужна для счастья!»И этот голос помог понять мне тайнуИ преступления, и наказанья…

Явись же, ангел зла, чей глас меня призвал,Тебе явиться время, так как знаю,Что жизнь свою тебе отдам и душу, если б верил,Что есть во мне душа… за кровь ее!

Воздержимся от собственных комментариев, поскольку комментарии Александра гораздо интереснее: «Что скажете об этих стихах? Они безбожны, богохульны, атеистичны и <…> слишком посредственны, непростительно посредственны, будь они написаны с холодной головой. Но они написаны в момент страсти, в один из тех моментов, когда тебе необходимо выкричать свою боль, сказать о своих страданиях на ином, чем обычный, вульгарный, языке. Вот почему, надеюсь, они заслужат двойного прощения поэтов и философов», а, может быть, даже и тех, кто таковыми не является.

Энтузиазм Гареля преуменьшился после чтения «Христины» перед реперткомом Одеона. Приняв пьесу лишь с исправлениями, назначив Тиссо и Сент-Бёва советниками, Комитет рассердил Александра. Пришлось искать его, чтобы подписать договор, в котором он потребовал обязательства поставить пьесу за шесть недель, в противном случае он отдает ее в Театр-Франсе. Тогда Гарель организует 5 декабря новую читку, на этот раз для актеров, к которым он добавляет Жюля Жанена, «будущего короля критиков». «Читка имела большой успех; однако Гареля продолжала мучить одна идея, о которой я узнал лишь на следующий день.

На следующий день он явился ко мне с первыми лучами солнца, чтобы предложить мне со всей прямотой и откровенностью переложить «Христину» в прозу», таким уж был дальновидным этот Гарель, директор театра. К несчастью, в то время Александр еще не усомнился в своем поэтическом гении: «Само собой разумеется, что я рассмеялся ему в лицо, а после того выставил его за дверь».

Пьесу начали репетировать. М-ль Жорж играет Христину, Локруа — Мональдески, Лижье — Сантинелли, а м-ль Нолле — Паулу, переодетую в пажа. «Очевидно, небу было угодно, чтобы та, для кого была написана эта последняя роль, не сыграла бы ее!» Во всяком случае, Вирджиния Бурбье уже ушла из Комеди-Франсез и отправилась играть во французском театре Санкт-Петербурга[69]. Таким образом, все свое свободное время Александр может теперь совершенствоваться в своей роли маниакального любовника Мелании, в результате чего она вскоре забеременеет.

Цензура запрещает «Христину». Гарель откладывает репетиции. Александр сердится, снова предлагает свою драму в Комеди-Франсез, которая не прочь ее поставить, но только после «Эрнани». К началу января 1830 года ситуация, таким образом, заблокирована вдвойне. Чтобы ее освободить, Александр пытается вернуть себе права на пьесу. Он возбуждает против Гареля дело и проигрывает его 9 февраля[70]. Он пытается также воздействовать на одного из цензоров по имени Брифо, автора бессмертного «Нинуса II» и нескольких стихов, прославляющих то Наполеона, то Бурбонов. «Впрочем, этот господин Брифо был отличным человеком и не слишком гордился тем, что ничего не сделал, преимущество, которое из многих его собратьев сделало наглецов.

Мы много спорили не о литературных, но о политических пороках несчастной «Христины». Казалось, она была ими переполнена. <…> Особенно строка, которую Христина произносит о своей короне:

— Это королевская погремушка из моей колыбели!

казалась этим господам чрезмерностью. Этим стихом я подвергал угрозе легитимность, божественное право, наследование!» Другая страшная угроза монархии: Христина посылает свою корону Кромвелю, который отдает ее в переплавку. «Напомнить роду человеческому, который как будто забыл историю, что посланное существует и представляется предметом пагубным и провоцирующим пожар». Поскольку вежливые дискуссии с Брифо ни к чему не вели, Александр снова напяливает на себя облачение достойного поэта со старенькой мамой на иждивении, ухаживает, о! абсолютно платонически, за вдовой, которая каждый год получает от Французской академии приз за добродетель. От вдовы он получает рекомендательное письмо к Лурдейксу, главному цензору. «Свидание наше было коротким. После пятиминутной беседы, обоюдно сухой и недоброжелательной:

— Словом, сударь, — говорит он, — все, что вы можете еще сказать, бесполезно: пока старшая ветвь на троне и пока я в цензуре, труд ваш будет приостановлен.

— Отлично, сударь, — отвечаю я, откланиваясь, — я подожду!»

Но сколько времени проходит после этой реплики, столь же язвительной, сколь и глубокой? Александр слишком нетерпелив, чтобы дожидаться следующей революции. Он решает действовать через тупые головы цензоров. На этот раз не при помощи герцога Орлеанского, от которого Полиньяку нечего ждать, а при посредничестве «милейшей и умнейшей мадам дю Кейла». В связи с «Генрихом III» мы видели, как один «умный» министр смог вдохнуть разум в короля, неужели способна на меньшее та, что создает и пересоздает целые министерства. Итак, 15 марта «Христина» снова поступает к цензорам «без особых изменений», даже в стихе о королевской погремушке, даже в посылке короны Кромвелю не содержится теперь ни малейшей опасности для королевской власти. Но за всеми возможными случайностями остается неразгаданной томительная загадка: какую тонкую диалектику употребил Александр, чтобы заинтересовать своей пьесой мадам дю Кейла?

Несколько раньше, 25 февраля 1830 года, состоялась премьера «Эрнани». Достаточно взять любой учебник литературы по вашему вкусу, чтобы вспомнить все подробности этого «Жемапа» романтизма с красным жилетом Теофиля Готье вместо штандарта. Разумеется, не следует игнорировать и контратаки классицистов, однако в целом публика, вот уже год как познавшая дерзость «Генриха III», практически была завоевана. И дабы окончательно закрепить успех, бородатые и длинноволосые антиконформисты из Молодой Франции в большом количестве явились сыграть роль мощной и полной энтузиазма клаки. Александр, конечно же, в зале со своим оглушительным голосом и не менее оглушительными аплодисментами. В то же время, поскольку он присутствовал на репетициях «Эрнани», между ним и актерской игрой образовалась некоторая дистанция. И для него главный спектакль происходил не на сцене, а в зале. В своих «Мемуарах» он описывает потрясающую сцену, в которой маразматическому Парсевалю де Грандмезону вместо «глупейший старик» послышалось «старый ас в метании пик», и он громко выразил свое возмущение тем, что Эрнани подобным образом характеризует человека, который ему в отцы годится! На что сосед академика, сторонник романтизма, столь же глухой, хотя и не достигший еще столь преклонного возраста, резко его оборвал, возразив, что «ас в метании пик» — сказано отлично, так как к этому времени карточная игра была уже изобретена. «Понятно вам теперь, что ни тем, кто нападал, ни тем, кто защищал подобным образом, возразить было совершенно нечего».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});