Чужестранка. В 2 книгах. Книга 2. Битва за любовь - Диана Гэблдон

Ночь была ясная, и лунный свет потоками вливался в комнату сквозь высокие окна. Я никак не могла уснуть и думала, что свет мешает уснуть и Джейми; он лежал тихо, но по его дыханию было ясно, что он бодрствует. Он повернулся на спину, и я услышала, как он хихикнул.

— Что тебя насмешило? — спросила я. Джейми повернул голову ко мне.

— Ох, я разбудил тебя, Саксоночка. Прости. Мне просто вспомнилось кое-что.

— Я не спала.

Я стала подбираться поближе к нему. Кровать была явно изготовлена в те времена, когда вся семья спала вместе на одном матраце; гигантская перина вместила в свои недра перья сотен гусей, и перебираться по ней с места на место было все равно что путешествовать в Альпах без компаса. Благополучно добравшись до Джейми, я спросила:

— О чем же ты вспоминал?

— Главным образом об отце. О том, что он говорил мне. — Он закинул руки за голову, задумчиво глядя на толстые балки, пересекающие низкий потолок. — Как это странно, — продолжал он, — пока отец был жив, я не слишком-то много внимания уделял ему. Но с тех пор, как его не стало, то, что он, бывало, говорил мне, оказывает на меня все более сильное влияние. — Он снова тихонько рассмеялся. — А думал я о том, как он выпорол меня в последний раз.

— Это так смешно? — сказала я. — Джейми, тебе кто-нибудь говорил о том, что у тебя совершенно особое чувство юмора?

Я попыталась нашарить под одеялами его руку, но отказалась от этой затеи. Джейми начал поглаживать меня по спине, я прижалась к нему потеснее и прямо-таки замурлыкала от удовольствия.

— Твой дядя бил тебя, когда следовало? — с любопытством спросил Джейми.

— Господи, конечно же, нет! Одна только мысль об этом привела бы его в ужас. Дядя Лэм не верил в пользу телесного наказания для детей, он считал, что их можно убедить словами, так же, как и взрослых.

Джейми издал горлом типично шотландский звук — в знак того, что подобная мысль ему смешна.

— Это, без сомнения, объясняет недостатки твоего характера, — высказался он и шлепнул меня пониже спины. — В твои детские годы тебе явно не хватало дисциплины.

— Какие же недостатки ты находишь в моем характере? — спросила я и при лунном свете достаточно ясно разглядела его ухмылку.

— Хочешь, чтобы я перечислил их все?

— Нет. — Я ткнула его локтем под ребро. — Расскажи мне о последней экзекуции. Сколько тебе было лет?

— Лет тринадцать, а может, четырнадцать. Тощий, длинный и в прыщах. Не могу припомнить, за что мне попало. В общем-то, мне чаще доставалось не за то, что я сделал, а за то, чего наговорил. Все, что я помню, это как мы оба кипели до бешенства. Тот самый случай, когда отец драл меня охотно, и с удовольствием.

Джейми притянул меня поближе и привлек к себе на плечо. Я погладила его плоский живот и пощекотала пупок.

— Перестань, щекотно. Ты хочешь слушать или нет?

— Конечно, хочу. А как мы поступим, если у нас будут дети, станем их убеждать или бить?

Сердце у меня дрогнуло, хотя пока что не было никаких признаков того, что этот вопрос когда-либо примет отнюдь не академический характер. Джейми накрыл мою руку своей, удерживая ее у себя на животе.

— Все очень просто. Ты будешь их убеждать, а когда не преуспеешь, я возьмусь за ремень.

— Я думала, ты любишь детей.

— Люблю. И мой отец любил меня, когда я не вел себя как идиот. И любил меня тогда, когда приходилось выбивать из меня дурь, если я вел себя по-идиотски.

Я перевернулась на живот.

— Ладно, расскажи мне о последней порке.

Джейми сел и взбил подушки, чтобы удобнее было лежать на спине; устроился и снова закинул руки за голову.

— Он отправил меня к забору, как это делал всегда, чтобы я, дожидаясь его, как следует почувствовал страх и раскаяние, но на этот раз он так рассвирепел, что сразу пошел за мной. Я перевесился через перекладину, а как он начал меня хлестать, стиснул зубы и решил, что не пикну — ни за что не покажу ему, как мне больно. Вцепился пальцами в забор так крепко, что остались следы от ногтей, лицо у меня — я это чувствовал — покраснело оттого, что я задерживал дыхание. — Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул его. — Обычно я знал, когда дело идет к концу, но на этот раз он не опустил руку и продолжал меня бить. Я больше не мог держать рот закрытым и начал стонать при каждом ударе, а слезы текли сами, как я ни мигал, чтобы их удержать.

Джейми лежал голый до пояса, почти светясь при луне, тонкие волоски серебрились, точно иней. У меня под рукой отчетливо бился пульс возле грудной кости.

— Не знаю, сколько времени это тянулось, наверное, не очень долго, но мне показалось — чуть ли не вечность. Наконец он остановился и заорал на меня, вне себя от злости, а я сам был так зол, что вначале не понимал его и только потом стал разбирать слова. Он ревел: «Будь ты проклят, Джейми! Ты что, не можешь крикнуть? Ты уже большой, даю слово, больше не стану тебя пороть, но неужели нельзя завопить разок, прежде чем я перестану! Мне же надо знать, что я тебя пронял!» — Джейми рассмеялся, и ровное биение пульса нарушилось. — Я от этих его слов до того ошалел, что выпрямился, повернулся к нему и заорал: «Так почему же ты мне не сказал об этом с самого начала, старый дурак?! Ай-ай-ай! Ой-ой-ой!» В следующую секунду я очутился на земле, в ушах у меня звенело, а челюсть ныла в том месте, куда он мне въехал. А он стоял надо мной, задыхаясь, волосы на голове дыбом, борода торчком. Потом он потрогал мою челюсть и говорит, а сам еще дышит со свистом: «Это тебе за то, что назвал отца дураком. Может, оно и вправду так, но неуважительно. Вставай, пошли умываться перед ужином». Больше он меня ни разу не ударил. Только кричал на меня, но я отвечал тем же — как мужчина мужчине.

— Хотелось бы мне знать твоего отца, — сказала я. — Нет, наверное, лучше не надо. Ему бы не понравилось, что ты женился на англичанке.

Джейми крепко обнял меня и укрыл одеялом мои плечи.

— Он бы решил, что я наконец набрался ума, — сказал он и погладил меня по голове. — Он отнесся бы с уважением к моему выбору, на ком бы я ни женился, но ты… — Он повернул голову и нежно поцеловал меня в лоб. — Ты бы очень понравилась ему, моя Саксоночка.

Про себя я назвала это посвящением в рыцари.

Глава 30 КВАРТАЛЬНЫЙ ДЕНЬ

В дверь негромко постучали, и вошла Дженни, неся перекинутое через руку фалдистое голубое одеяние; в другой руке она держала шляпу. Окинув брата критическим взором, она удовлетворенно кивнула:

— Рубашка достаточно хороша. Я выпустила запас в твоем лучшем кафтане, ты здорово раздался в плечах с тех пор, как я тебя видела в последний раз, — Она наклонила голову набок и немного подумала. — Дел у тебя сегодня, что называется, по горло. Присядь-ка, я приведу в порядок твои волосы, — Она показала на стул у окна.