Томчин - Иван Петров

Почему‑то у меня государство Си Ся никак с мужским психотипом не ассоциируется. Как Си Ся – так сразу она. А ведь в ней миллионов десять народу живет и половина из них мужчины. Наверное, это потому, что характер их политики – женский. Нелогичный в чем‑то. Повоевала Си Ся года три с Цинь. По своему почину. Я мог приказать, есть такой пункт в нашем договоре, но – зачем, если сами инициативу проявили? Сами воевали, сами добычу получили. Молодцы. Но за все хорошее приходиться платить и Цинь, в прошлом году, пыталась изнасиловать Си Сю на полянке. Не получилось. Погналась Си Ся за обидчиком: может – костюм порвать хотела, может – плюнуть ему, гаду, в рожу, пока я его за руки держу. А обидчик развернулся на своей территории и ткнул Си Сю ножом в живот. Корпус тангутский под Динси положил. И мне в задницу нож воткнул, почти дивизию уничтожил. Какая у нас реакция должна быть? Разная? Я ошибки учел, новых допускать не собираюсь, воюю дальше. А Си Ся решила в переговоры за моей спиной с Цинь вступить, новый союз против меня создавать хочет. Как это в мужском обществе называется? Ладно, пусть будет – слабая женщина. Но, я бы добавил – на передок.

Самое смешное, что Цинь Си Се на встречу идти совсем не собирается. Си Ся, по‑женски, не в курсе, а надо бы разведку завести, чтобы сдуру серьезным людям под руку не гадить. Горит циньское сердце обидой на Си Сю, а разгром корпуса подтверждает сердцу, что все совсем не безнадежно. Не будь монголов, имела бы Си Ся проблемы на свою вздернутую задницу. В общем, хочет Си Ся иметь китайцев – будут ее иметь китайцы. Есть у меня такая Черная Армия, под командованием знаменитейшего уже в Китае генерала Ши Тяньсяна. Я бы сказал, что это пешие монголы, настолько мне не стыдно за ее боевые успехи. Раз китайцы, ребята, то их, естественно, много. Сто тысяч в этой Армии и пока она у Мухали месяца на три свободна. Связываться с ней никто не хочет. Сходит эта Черная Армия к столице Нинся и, еще разок, подпишет наш договор, раз память у Си Си такая короткая, девичья. А что такое сто тысяч китайцев на полях, когда они только едят и ни фига не работают, пусть Си Ся посмотрит. Если уж так, невтерпеж, пусть с империей Сун контачит. Та с удовольствием против Цинь хоть с чертом договор заключит. Места надо знать.

Самый неутомимый у нас в этом году – это император киданей Елюй. Его уже два раза корейцы били. Нашел себе человек развлечение: раз в полгода ходить бить корейцев. И никак ему этого сделать не удается, все наоборот получается. Бьют его корейцы и как‑то по‑тихому. Вроде и шума не слышно, битв гремящих, а ползет уже от границы Кореи Елюй, за спину держится. Или за голову, что у него там – ниже спины? Хоть бы письмо корейцам написал, объяснил, чего его туда к ним тянет? Может, они сами отдадут, а то ведь совсем уже на императора не похож, гладиатор травмированный, на нем заживать не успевает. А много раз битый император теряет почтение у своего народа и может умереть от профессиональной болезни вождей. Зарежут.

Прибыл наш дорогой товарищ Жуков – всеми любимый коллега Собутай. Хоть с коня сошел, а то и мне бы досталось. Ишь, как хочется о выполнении приказа доложить. Чувствуется, повоевал – где‑то под тысячу народа не хватает.

Ладно, проблему с отщепенцами он решил, но при этом маленькую войну начал. Сыновей Токтоа догнал и уничтожил на реке Чуй. Приказ выполнил. На реке Иргиз куманы оказались недовольные. Не понравились им методы внушения Собутая, не благородно он себя повел. Это да, но мы его еще будем воспитывать. В общем, шутки шутками, а война у нас теперь с куманами. Побил их пару раз Собутай, а потом и они его разок побили. Тогда он домой поехал, от границы – далеко, решил возвратиться. А в оправдание говорит, что сам наши границы раздвинул, но показать, насколько, не может, карты нет. Так что придется нам по местам его похода Зучи сгонять, с его дивизией. Пусть посмотрит и объяснит, что наш славный генерал с ноль классами образования объяснить нам не может. Так вернее будет. А пока – пусть отдыхают. Нелегкое это дело: предателей истреблять и границы расширять.

И генерал Ши Тяньсян отчитался. Здесь все штатно. Взял несколько городов, осадил столицу Си Ся, провел переговоры, все им объяснил, переподписал договор и удалился. Сейчас отчитывается. Вот – все бы так. Где тут Собутай? Позовите, пускай послушает.

И аккуратный Мухали потихоньку город за городом у Цинь откусывает, городок за городком, тихо и не торопясь. Нормально ведет дела. На такого друга можно положиться.

Поздней осенью прибыл Зучи. Он дошел до мест, где Собутай разгромил меркитов, хотел двигаться дальше, но на него напала армия Мухаммада. Именно на него напала, боевые действия начались неожиданно. У Мухаммада было около сорока – пятидесяти тысяч, большинство пешие, легкая кавалерия. Не смотря на мой приказ не вступать в боестолкновения, Зучи ничего не мог сделать, войска было уже не расцепить, висели на плечах. Тогда он принял решение наступать, у него половина кавалерии тяжелая, рыцарская. В атаке практически неудержима местными.

Пять тысяч рыцарей – этого сейчас ни у кого почти нет. За трое суток непрерывных боев потерял более двух тысяч личного состава, потери противника оценивает в двадцать – двадцать пять тысяч. После подхода конных куманов принял решение отступить. Его больше не преследовали. Пленные, канглы и карлуки, говорят, что войска возглавлял сам Мухаммад. Подробностей не знают, шел к меркитам. Как такое может быть, Мухаммад должен находиться с армией под Багдадом? А границы действительно раздвинули, до самых кочевий куманов. По‑моему, сейчас нам это радости не принесло. Тут не знаешь, что с хорезмшахом делать. Не до куманов.

В Кашгар, в бывшую столицу государства кара‑китаев, пришел очередной караван шпионов от Мухаммада, совсем запоздали, уйти уже не успеют – перевалы закроются. Зимовать останутся здесь, может, так и было задумано. Уже не таких наглых прислал и товар привезли нормальный. Учится Мухаммад, дрессирует разведку помаленьку.

Вот и кончается последний мирный год. Такой вот – мирный. Зато с семьей не расставался. Во всем можно найти что‑то хорошее. Главное, не надо вешать нос.

Махнул рукой на все и решил нарисовать себе на память портреты Хулан и Бортэ. Бумаги у канцлера набрал, тушь двух цветов: обычную и красную (для императорских документов, наверно) и приступил. Был о себе лучшего мнения. Первую кипу бумаги извел меньше чем за неделю. И тушь, соответственно. Постоянно лезут в голову образы из прошлого и накладываются на наброски. Один раз отпустил себя, просто: ну на, на, рисуй! И занялся оттачиванием здания биржи на стрелке Васильевского с ростральной колонной на ее фоне.

Была же мысль, а я ерундой занимаюсь.

Так два месяц и убил, пока, наконец, удовлетворительный вариант получился. Но – не то это… Совсем не то. Раньше легкость линии была, а теперь куда‑то исчезла. А старательный рисовальщик из меня никакой. Не вышло ничего – плохие копии с совершенных оригиналов матери природы. Нет души. Только похожи. Рвать не стал, оставил на память Есун и Есуген. Пусть хихикают. А то все рычал на них, из юрты выгонял. Не вышло из меня художника. И на что, дурак, рассчитывал?

Мухаммада не было на Иргизе. В это время он находился во главе своих сил, выступивших на Багдад. В поход было отправлено около шестисот тысяч воинов, из них четыреста тысяч всадников. На Асадабадском перевале вблизи Хулвала сначала пошел, а потом просто повалил густой снег и ударили морозы. Три дня армия замерзала, пали все верблюды, многие воины отморозили себе руки и ноги, а снег все не прекращался. Наступление было сорвано. Местные племена кочевников и курды бросились уничтожать разрозненные беспомощные войска отступающих. Хорезмшах спасся и сейчас находится на дороге в Нишапур.

Захваченные нами в битве при Иргизе пленные принадлежали к тому же роду канглов, из которого происходит Теркен‑хатун, мать Мухаммада. Похоже, это она прислала войска в поддержку меркитов и куманов. Кто командовал – не известно, но были распространены слухи, что во главе сам Мухаммад. Кстати, куманы и кипчаки – одно и то же. Название кипчаки пришло к нам по линии гурганийской агентуры, так там называют племя родственников матери хорезмшаха, активно внедряемое ею на все государственные должности. Куманы, судя по всему, те, кто не покинул степь и ведет прежнюю кочевую жизнь. Мама сама решила нас повоевать. А у сына проблемы. Потерь не знаю, но, скорее всего, армия у него ополовинена и за год восстановлению не подлежит. Надо продумать. Предмет есть?

По весне отправил посольство без подарков, со скромным текстом пожелания взаимных успехов и развития торговли. Ждал реакции Мухаммада на прошлогодний инцидент. Никакой реакции. Мухаммад, уже больше месяца, находился в Самарканде и, по‑моему, совсем не знает, чем без него здесь занималась матушка. Формальный, ни к чему не обязывающий, ответ и подтверждение согласия на обмен караванами. Живем уже совсем рядом, посольство за месяц обернулось. Кажется, после Багдада ему сейчас ни до чего.