Тайная помолвка - Вера Крыжановская-Рочестер

Это подкрепило ее, и на минуту она успокоилась, но вскоре тревога снова овладела ею. Что значит это заключение? О, если бы по крайней мере ее ребенок был с ней, тогда она перенесла бы все. Этот живой портрет человека, которого она боготворила, дал бы ей силы и мужество.

Падение чего-то, брошенного в открытую дверь балкона и упавшего к ногам молодой женщины, заставило ее вздрогнуть. Она нагнулась и подняла камешек, к которому была привязана записка. С удивлением развернула она ее и прочла следующее:

«Милостивая государыня! Я здесь, у вашего балкона, и, если вы нуждаетесь в помощи против слишком суровых мер вашего мужа, я готов служить вам.

Гильберт Петесу».

Руфь радостно вскрикнула и выбежала на балкон.

– Вы здесь, Гильберт? – прошептала она.

– Да, здесь, к вашим услугам. Скажите только, как в случае надобности пробраться к вам, – ответил голос из чащи деревьев.

– Я еще не знаю, что меня ожидает. Я заперта, и пробраться ко мне нелегко: гардеробная на замке. Направо, в углублении флигеля, занимаемого жильцами, обыкновенно стоит лестница, вы…

Шум замка за спиной в дверях будуара прервал ее слова. Она поспешила вернуться в комнаты и, вдруг ослабев от охватившего ее страдания, опустилась в кресло.

Когда молодая женщина поспешно вернулась в комнату, Гильберт понял, что она услышала шаги мужа. Не теряя ни минуты, он велел Николаю оставаться в кустах, меж тем как сам с быстротой кошки влез на большое дерево против балкона. Скрытый в густой листве, он мог прекрасно видеть и слышать все, что произойдет.

Не найдя Руфь в будуаре, Самуил вошел в спальню. Он был бледен, как призрак, и мрачно глядели его большие глаза. В нескольких шагах от жены он остановился и глухо сказал:

– Я пришел узнать от тебя самой, каким образом ты сделалась любовницей князя Орохай?

Руфь встала и, стараясь схватить руку мужа, прошептала, умоляюще смотря на него:

– Ах, Самуил! Сжалься надо мной, не заставляй меня вспоминать прошлое. Прости меня!

Самуил отшатнулся с отвращением.

– Пожалуйста, без комедий. Я пришел говорить о деле, а не глядеть на сцены. Сознайся, негодная, во всех подробностях своей бесстыдной связи.

Его движения, холодные, жестокие слова привели ее в негодование, и лицо ее вспыхнуло. Она была возмущена человеком, который никогда не любил ее и безжалостно осуждал.

– Хорошо! – сказала она со сверкающим взглядом. – Я скажу всю правду, но прежде всего о тебе самом, виновнике моего унижения. Зачем, любя другую, ты женился на мне? Когда через неделю после свадьбы я узнала, что ты обрек меня на жизнь домашнего животного, я просила отпустить меня, дать мне свободу, ты не согласился, ты оставил меня, ты приковал меня к себе, платя мне за безумную любовь, которую я, несмотря ни на что, к тебе питала, холодностью, презрением, упорно удаляясь от меня и грубо отталкивая меня всякий раз, как я пыталась к тебе приблизиться. Вечно одна, осужденная на скуку, я впервые узнала безумную ревность. Твое вечное отсутствие зародило во мне подозрение, что ты посещаешь другую женщину. Я искала в твоем кабинете доказательств этой связи и случайно нашла записку, потерянную Джеммой Торелли. Рассчитывая тебя поймать, я отправилась на маскарад, а одинаковый рост и черные глаза Мефистофеля ввели меня в заблуждение. Вот почему, по-прежнему надеясь разоблачить тебя, я очутилась в кабинете ресторана. Узнав свою ошибку, я умоляла князя, не называя, однако, себя, отпустить меня, и в тот день вернулась домой незапятнанной, ибо князь – человек чести и удовольствовался моим обещанием, что я позову его, если буду чувствовать себя несчастной. Я поклялась себе никогда этого не делать, так как хотела остаться честной, и, когда ты сказал мне, что уезжаешь в Париж, я просила тебя взять меня с собой, боясь долгого одиночества и искушающих мыслей. Ты тогда жестоко отказал мне, как будто моя просьба была для тебя оскорблением. Жена была всегда лишней в твоей жизни. Тебе ни разу не приходило в голову, что это несчастное существо могло желать чего-нибудь более роли экономки, что у нее есть сердце, чувства, которые ты в ней пробудил, никогда не удовлетворив их, что у тебя есть обязанности относительно меня и что если ты отказывал ей в любви, то мог, по крайней мере, заменить это чувство дружбой. Увлеченная негодованием и оскорбленной гордостью, я стала видеться с князем… Его любовь льстила мне и приводила меня в упоение, я излила на него все чувства, с которыми до сих пор не знала, что делать. Да, я обесчещена, я погибла. Но я не упала бы так низко, если бы человек, клявшийся перед Богом любить меня и заботиться обо мне, руководил мною, поддерживал меня, вместо того чтобы отталкивать и презирать… Больше мне нечего сказать тебе. Подумай, имеешь ли ты право быть мне строгим судьей…

Руфь замолчала, задыхаясь от волнения. По мере того как она говорила, лицо Самуила бледнело все более и более, каждое из ее обвинений как обухом ударяло его по голове, неподкупный внутренний голос шептал ему: «Все это правда». Но как она осмелилась мстить ему, выбрав себе в любовники человека, которого он смертельно ненавидел? Бешенство, кипевшее в нем, ослепило его и заглушало чувство справедливости и жалости.

– Удивляюсь искусству женской тактики, которая сумела повернуть оружие и из подсудимой сделать себя обвинительницей, – насмешливо сказал он. – Конечно, чтобы тебе быть невинной, преступником должен остаться я. Ведь я заставил тебя пасть так низко, внушил тебе мысль взять себе любовника и наделить меня незаконным ребенком. К сожалению, я не могу признать себя столь виновным! Я дал тебе все, исключая мою любовь, но многие женщины не встречают любви в жизни. Мало ли жен, которые ищут ее и находят в обязанностях матери и хозяйки дома цель своего существования! У тебя был ребенок, мог бы быть и другой. Воспитание их в спокойной и богатой обстановке могло быть не менее ценно, чем романтические бредни. Но довольно о прошлом, надо говорить о будущем. Ты уличена в преступной связи с гоем, а Леви свидетель тому, что я застал тебя на месте преступления. Я мог бы развестись с тобой и отослать тебя к твоему отцу, но для тебя так же, как и для меня, скандал был бы ужасным делом, и я твердо решился не делать себя предметом насмешек. Позор не должен выходить за эти стены, и я даю тебе лучший выход, которым ты охотно воспользуешься, если чувство собственного достоинства и стыда не совсем угасло в тебе.

Он пошел в будуар, принес оттуда лист бумаги, чернила и перо, затем налил вина в стакан и всыпал в него белый порошок, который достал из кармана.