Спасти СССР. Инфильтрация - Михаил Королюк

Ваня с некоторой робостью изучил винный раздел меню и попросил рислинг.

– Э-э-э… ты уверен, что хочешь к баранине именно белое сухое? – уточнил я и, увидев, как он замялся, повернулся к официанту: – Красное сухое какое есть?

Хмыкнув и закатив глаза к потолку, тот перечислил:

– «Медвежья кровь», «Саперави» и «Каберне».

– «Каберне» – молдавское?

– Мм… Да.

– Вот его, – я оценивающе посмотрел на своего вероятного агента на галере, – двести грамм ему. А мне – чай с лимоном.

Шурпа оказалась неожиданно добротной – с хороводом рубленой зелени поверх мутноватой наваристой похлебки; сквозь зелень яркими пятнами просвечивала крупно нарезанная морковь. Пошуровав ложкой, обнаружил четвертинки картофеля, дольку репы, зеленую алычу и дымящуюся ароматами восточных специй реберную часть – и все это великолепие за восемьдесят пять копеек. Мне стало немного стыдно за разыгранное представление.

– Эх, хорошо… – С довольным прищуром я изучил добросовестно обглоданные и местами изжеванные ребрышки и пододвинул блюдо со вторым. – Ну-с, продолжим… Слушай, Ваня, а чего тебя по фамилии кличут местные, это же небезопасно, наверное?

Он стремительно покраснел:

– Да… это не фамилия – кликуха. – Чуть поколебался, но вино и сытость сделали свое дело, и он продолжил: – Я как-то вначале чуть перебрал и спьяну ляпнул, что в школе хотел стать космонавтом. Вот… прилипло. – Он делано беззаботно гоготнул.

– Не самая плохая мечта, – заметил я серьезно, посыпая хлеб крупной солью. – Я бы даже сказал – достойная.

Ваня покатал между пальцами хлебный мякиш, с тоской посмотрел на улицу, потом натужно рассмеялся:

– Мечта должна кормить! Иначе на фига она нужна?

– Думаешь, космонавтов не кормят? – преувеличенно удивился я. – Так это не так. Мне тут недавно тубы с едой для космонавтов предок привез с комбината в Бирюлеве, очень даже ничего… Особенно клюквенный жидкий мармелад, такого и на Западе нет.

– Так это сколько ждать, пока так накормят.

– Ну если ждать, тогда конечно… Можно и не дождаться.

– Тебе легко рассуждать, – неожиданно зло сказал Гагарин. – Сколько ты сегодня расфукал? Около трехсот? Институт уже тебе выбрали?

– Но-но, полегче на поворотах, Вань… Эти деньги не с кистенем по подъездам собирались. А в институт я в любой… ну почти в любой и сам без блата поступлю, не дурак, чай. – Я повернулся, одергивая себя, – что-то из роли гадкого столичного сноба выпадать начал: – Официант, счет! Хочу проверить, что у вас в школе по математике было…

Тот же день, 18:50

Ленинград, Измайловский проспект

Пакет с джинсами запихал в щель между стропилом и обрешеткой в самом темном углу чердака, туда же пошли банки с голландским пивом, кока-колой и подсоленным кешью, а также распечатанный блок лимонного «Ригли» и небольшая плоская бутылка мятного ликера, которую я, не сдержавшись, вскрыл и парой глотков продегустировал. Внушительную плитку пористого французского шоколада и большой набор голландских фломастеров – одних голубых и сиреневых оттенков аж четыре штуки! – заботливо припрятал в тумбу стола, под самый нижний ящик. Остатки денег сложил в конверт, приклеенный к днищу этого же ящика. Ну-с, вроде все.

Радостное возбуждение от удачного шопинга постепенно сменялось тревожной задумчивостью. Что-то не нравится мне моя реакция на открывшиеся возможности. Как бы на Западе потреблятство с головой не захлестнуло… Столько простых и понятных желаний можно легко реализовать, да не по одному разу… Как бы не забыть про цель.

Мотнул головой, сбрасывая наваждение, крутанул пару раз руками – и упал-отжался. Ну-ка двадцаточку с хлопками, пошел!

Отдышавшись, с ненавистью посмотрел на письменный стол – девятый день, как папа Карло, строчу материалы для Управления по борьбе с наркотиками, набралось уже почти семьдесят станиц с двух сторон. Непривычное к таким нагрузкам запястье правой руки начинает противно ныть, прося пощады, к концу первого часа писанины. А до клавиатур – как до Луны, двадцать верст и все лесом.

Все-таки заставил себя сесть и взяться за авторучку:

«Грисельда Бланко. После арестов тридцати членов ее группы в Нью-Йорке в апреле 1975 года перебралась в Майами и в настоящее время является важным посредником между группой Пабло Эскобара и наркосетями в США, фактически выполняя роль крупнейшего приемного хаба кокаина на Атлантическом побережье. Ключевыми сотрудниками группы являются…»

Еще немного, еще чуть-чуть… Через час-полтора я закончу эту мутотень, а когда родители пойдут на боковую, закроюсь в ванной «немного попечатать фотографии». В итоге информация с этой толстой пачки бумаги переместится в рулон фотопленки. И можно свиданку Синти назначать.

Среда 20 апреля 1977 года, 12:45

Ленинград, Красноармейская улица

Взяв привычный борщ и гуляш из говядины с двойным пюре, занял один из немногих свободных столиков и по которому уж разу принялся проверять на прочность задуманный алгоритм связи с ЦРУ. Тут, как у минера, ошибок быть не должно, это не продажа золотого червонца и не поход на галеру, где можно, в случае чего, косить под малолетнего дурачка.

Размещение закрытых постов наружного наблюдения мне в общих чертах известно, поэтому основную угрозу представляют пикеты и подвижные наблюдатели. Еще бы проконтролировать, не взяли ли Синти в «вилку» и нет ли опережающего наблюдения в парке… Уж больно она с реакцией на иероглиф подставилась. Но тереться рядом с ней опасно. Съездить посмотреть издали на ее пробежки?

Тут мое одиночество грубо прервали – на стулья напротив вспорхнули две смутно знакомые семиклассницы и, запивая молоком присыпанные сахарной пудрой булочки, начали со смешками строить мне глазки. Я принял глубоко задумчивый вид и срочно заинтересовался дефектами покраски на стене за их спинами.

Не тут-то было. Девочки, как выяснилось, были настроены серьезно, и меня начали играть, вовлекая в разговор. Особенно старалась ширококостная русоволосая хохотушка. Я пригляделся – в будущем ей светит превратиться в знатную пышку. А вот ее подружке, кареглазой хрупкой брюнетке, предстоит стать интересной. Пока же, конечно, только гадкий утенок с умненькими и почему-то слегка печальными глазками.

Эх, девоньки-девчонки, не до подрастающего поколения мне сейчас, у меня сеанс одновременной игры с КГБ и ЦРУ, обе партии в дебюте. Только е2-е4 сделал, а нервы уже в животе в комок перекрутились…

Тот же день, 14:45

Ленинград, Красноармейская улица

– Девочки, газеты и марганцовку принесли? Белые передники снимаем, оставляем в классе, портфели тоже здесь пусть лежат. Отлично… – Наша классная, Зинаида Эриковна, переоделась в синий рабочий халат и оживленно засучила рукава. – Сегодня на Ленинском коммунистическом субботнике нашему классу доверили окна в столовой. Девочки моют, мальчики меняют воду. Делать всего ничего, по окну на пару. – Она хитровато улыбнулась, блеснув золоченой коронкой. – Все свою пару знают? Ну тогда пошли…

По дороге я первым делом оттер Лейта от Томы, и он скользнул куда-то вбок, в сторону Яси, унося в выразительных еврейских глазах «грусть осенних дней и слезы матерей». Ну даже в мыслях извиняться не буду, на войне как на войне.

Девчонок загнали на высокие, по грудь, подоконники, и веселье началось. Парни обрадованно суетятся вдоль стен с алюминиевыми кастрюльками, за водой и обратно, по дороге с интересом поглядывая на открывающиеся при взгляде снизу дали. Пунцовеющие комсомолки разрываются между необходимостью мыть стекла и одновременно яростными взглядами контролировать стратегически важные участки пола за спиной. Правда, не все – Кузя величественно игнорирует снующих понизу лилипутов. Молодец, не жадная…

Я посмотрел на прикусившую уголок губы Тому и негромко сказал:

– Слезай, я помою, у тебя голова от высоты закружилась.

Секунд пять она непонимающе смотрела на меня, потом, наградив благодарным взглядом, кивнула и радостно соскочила на стол, а с него, опершись на мою руку, на пол. Под удивленные взгляды и перешептывания класса я залез на ее место.

Делов-то… Окно одно помыть, ха! Зачарованно понаблюдал, как несколько крупинок марганцовки, оставляя в воде густо окрашенные хвосты, опускаются, покачиваясь, на дно кастрюли. Взболтал ветошью порозовевшую воду и решительно прошелся по внешней стороне окна. Прополоскал тряпку – и еще раз. «Правду» в комок – и тщательно, до скрипа, протираю стекло. Немного мешают частички отваливающейся с рамы старой покраски, но боже, все бы мои проблемы были такой сложности…