Пальмы, солнце, алый снег - Анна Литвиновы

Впрочем, тут же смутился, виновато взглянул на меня, забормотал:

– Пардон, мадам, беременных я в виду не имел.

Но мне было совершенно плевать, что несет этот циничный идиот.

– Значит, она поправится? – радостно выдохнула я.

– Безусловно, – заверил он. – Сейчас отнесем ее в номер, она отдохнет, отоспится и проснется совершенно здоровой. Обещаю: часов через десять пойдете вместе пить кофе – и красавица наша будет с неприкрытым интересом выслушивать ваши рассказы. О том, что она ночью натворила.

Он достал из кармана рацию, забормотал:

– Двоих и носилки в триста седьмой. – Кинул быстрый взгляд на меня и добавил: – И еще крепкий чай для второй дамы.

– Чай у меня и у самой есть, – вздохнула я.

И грустно взглянула на кипятильник и заварку, которые Ярослава как раз перед своей истерикой так и бросила на комоде…

Яков Анатольевич, дипломированный психолог, бывший руководитель тренинга

Он приехал в «Тропики» на рассвете.

Таксист подогнал машину прямо ко входу, украшенному искусственными пальмами. Они горели яркими люминесцентными цветами – такими нелепыми в неверном свете начинающегося зимнего дня.

Яков Анатольевич протянул водителю тысячерублевую купюру. Спросил:

– Достаточно?

– Маловато будет, – покачал головой таксист. Покосился на фальшивые пальмы и сострил: – Я ж вас из тюряги прям в тропики привез!

Гвоздицина передернуло. Он молча бросил водиле еще одну купюру, пятисотрублевую. Вышел из машины, от души шваркнув дверью. Водитель вслед матюкнулся, а Яков Анатольевич отстраненно, будто не о себе, подумал: «Зачем я грохнул дверью? А сам подопечных учу: сдерживать эмоции, не выплескивать их так глупо…»

Но после двух ночей в жуткой тюремной камере он вдруг понял: все его теории, вся его наука, все тренинги не стоят выеденного яйца…

– Вы к кому? – строго спросил Гвоздицина охранник на входе.

Раньше, до тюрьмы , Яков Анатольевич десятки раз входил и выходил с территории отеля, и ему ни разу не задали ни единого вопроса. Но сейчас от него, видно, такой запах исходит – запах поражения, неудачи, – что охранник счел своим долгом проявить бдительность.

– Я… к себе, – растерянно пробормотал Гвоздицин. И, как в тумане, вспомнил: когда ему возвращали документы, среди них вроде бы была карточка гостя? Наверное, ее и нужно продемонстрировать охраннику?

Страж внимательно всмотрелся ему в лицо и вдруг выдохнул:

– А, это вы! Но вас же… – Он сбился, замялся.

– Да. Меня выпустили. Под подписку, – униженно отчитался Гвоздицин. – И я приехал сюда за своей машиной. И за вещами.

– Что ж, проходите… – неохотно позволил охранник. – Но насчет вашего номера… я не уверен, что он остался за вами.

– Спасибо, я разберусь, – торопливо кивнул Гвоздицин.

Как хорошо, что еще так рано! Зимний рассвет – это восемь часов утра, а завтрак только с девяти, и отдыхающие пока еще крепко спят. И никто не увидит, как некогда осанистый, уверенный в себе психолог униженно и робко семенит по направлению к жилому корпусу.

И ему действительно повезло – он никого не встретил.

А на женскую фигурку, в удивлении взирающую на него из окна третьего этажа, внимания, конечно, не обратил.

Алена, молодой специалист, 221-й день

В начале девятого я наконец забралась в постель, бессильно раскинулась под одеялом, привычно погладила живот, передавая привет Пузожителю. Малыш в ответ торкнулся еле-еле – тоже устал, бедняга.

– Сейчас будем спать, – заверила я его.

Только уснуть не получалось. Психические заболевания, видно, заразны – меня, как и Ярославу, стали глюки преследовать. Не покидало ощущение: та мужская фигура, которую я увидела из окна… Что, робко подволакивая ноги, проследовала в жилой корпус… Это не кто иной, как Гвоздицин.

«Да ладно, что за ерунда? Он же в тюрьме! – уговаривала я себя. – Откуда ему тут взяться, тем более в такую рань? Сто процентов: показалось!»

Но человеческий организм, особенно у беременных, – штука странная. Вроде я и убедила себя, что обозналась, а заснуть все равно не получается. Тревожно на душе – особенно после всех тех глупостей, что наговорила Ярослава… И понимаешь вроде, что моя новая подруга несла явный бред, а все равно пытаешься вытащить из него рациональное зерно, разложить все по полочкам.

Значит, Гвоздицина она знает пятнадцать лет, и все эти годы он для нее кто-то вроде наставника и духовника. Устроил на незаконное усыновление ее ребенка, а потом, наверняка под гипнозом, пытался ей мозги вправлять. Внушал разную ахинею насчет избранности, особого пути, ошибочности материнских инстинктов… Вот подлюга! Я, конечно, и сейчас себя многоопытной женщиной не назову, но все-таки мне уже двадцать пять, и я прекрасно помню, насколько глупей и податливей была в свои восемнадцать. И попадись на моем пути такая харизматичная личность, как Гвоздицин, – тоже наверняка бы попала в его адепты. А Ярьке, бедной, еще тяжелее, чем мне, пришлось – у меня-то хоть предки нормальные, и прописка, и все московские блага, а она оказалась в столице одна-одинешенька…

Ну, ладно. Раз все равно не спим – рассуждаем дальше. Значит, слушала-слушала Ярослава Гвоздицина, пела-пела под его дудку, а теперь наконец прозрела. Как она сказала? «Я только сейчас поняла, какая он сволочь». И что же получается: она взялась ему мстить? Решила подвести под тюрьму? Но не слишком ли сложный она выбрала способ мести? Убивать участников тренинга таким образом, чтобы в убийствах обвинили психолога… Идея, вполне достойная сумасшедшей. Одна нестыковка: Ярьку-то, несмотря на ее вчерашний припадок, я безумицей по-прежнему не считала. Отельный врач, циник, прав: она – истеричка. И нервы у нее ни к черту. Но на сумасшедшую, лишившую жизни многих – чтобы отомстить одному, – она совсем не похожа…

А вот анонимные послания в «Молодежные вести», о которых мне рассказывала Наташка Нарышкина, Ярослава отправлять вполне могла. Рассуждала, наверное, так: «Журналисты темой наверняка заинтересуются, поднимут шум, пойдут статьи – и о подвигах Гвоздицина узнает максимально много народу».

Хорошо. Допустим. И Ярославу, когда она придет в себя, я насчет этих писем подробнейшим образом расспрошу.

Но тогда остается единственный – и главный! – вопрос: «Кто убил? Антона, Александру, Андрея Степановича?.. Неужели все-таки Гвоздицин? Но мне явно показалось, что именно он сегодня заходил в жилой корпус. Если он убийца – зачем в таком случае его отпустили?!»

…А сна уже совершенно ни в одном глазу, и Пузожитель отдохнул немножко под теплым одеялом – начал прыгать, требовать завтрак. Может, и не пытаться пока уснуть? Не зря же я где-то читала, что дневной сон возможен только с тринадцати ноль-ноль?.. Вот и погуляю до часу дня. Позавтракаю, схожу в интернет-кафе – посмотрю, не отписалась ли мне Наташка Нарышкина. Скорее всего, конечно, моя вчерашняя версия, что Ярослава когда-то была пациенткой Гвоздицина в психиатрической лечебнице, дала полный пшик, но вдруг?.. Или, может, Нарышкина еще чего-нибудь ценного нарыла?..

– Пойдем, Малышок, на завтрак, – обрадовала я Пузожителя. – Гренок дам. И сосисок с кетчупом. Хочешь?

…Входила я в ресторанный зал с надеждой: а вдруг Ярослава уже оклемалась? И сейчас окликнет меня от «нашего», в уголке у окна, столика?

Но, увы, моей подруги в ресторане не оказалось, за нашим столиком обжирались бесплатными круассанами три толстые тетки, и мне пришлось завтракать в одиночестве. И с горя, наверное, я налопалась так, что здесь же, в зале, начала клевать носом. И Пузожителя разморило: он в моем животе перемещался медленно, словно пенсионного возраста кашалот.

Так что в интернет-кафе я шла совсем без настроения – только потому, что уже решила. Ни в свой живой журнал не заглянула, ни очередные отзывы на стишок не стала читать – сразу полезла в почту. И обнаружила письмо от Нарышкиной, отправлено вчера, то есть уже сегодня, в 2.40. Ого, а у Наташки, видно, тоже была бессонная ночь!

...

Привет, зануда!

Скажи спасибо, что моя мама – гинеколог, и с детства меня учит, что капризы беременных – закон для всего их окружения.

Однако ликуй. Я твое поручение выполнила (посмотри, кстати, злыдня, на время отправления этого письма!!! С тебя не два торта – три! Четыре! Пять!!!).

Итак. В 1975–1976 годах господин Гвоздицин действительно работал в психиатрической больнице № 1 города Николоямска (Свердловская область). Сначала ординатором, с января 1976 года дослужился до палатного врача. Вел до сорока пациентов одновременно.

Теперь про госпожу Шмелеву.

Во-первых, она родом совсем из других краев. А главное, в 1976 году ей было всего два года!!! И находиться на излечении в психиатрической больнице для взрослых она никак не могла!