Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века) - Владимир Мавродин

Решающую роль играет крупное боярство, имеющее собственные дружины. Так, например, в летописи упоминается о Ратиборовой чади, состоявшей из вооруженных слуг и мелких вассалов знатного и богатого боярина Ратибора, с которой приходилось совещаться Мономаху.[669]

У Яна Вышатича, даньщика Святослава, была своя дружина из отроков.[670]

Как мы видим, никакого вывода о «демократизме» Ольговичей, о связях их с «общиной», с «демосом», отсюда сделать нельзя. Напрашивается иной вывод — о существовании прочных связей между различными группами феодального лагеря в Северской земле, тогда как другие области древней Руси являются ареной борьбы между ними. Так, в Галиче мы отмечаем сперва разгром городских низов и смердов объединенными силами князя и боярства, а затем борьбу между княжой дружиной и князем, с одной стороны, и боярством — с другой. В Ростово-Суздальской земле «земское» боярство «старых» городов падает, разгромленное укрепившим свое могущество на основе эксплуатации смерда княжим дружинным боярством. В Новгороде существует приоритет веча, возглавляемого городским патрициатом, «советом господ». В отличие от этих трех земель, Чернигово-Северская земля являет собой картину единения «земского» боярства и городской знати, фактически управляющих «землей» путем веча, с князем и княжой дружиной.

Постепенно стирается грань между «земским» и дружинным боярством. Например, кто такие кметы курского князя Всеволода? Профессионалы-воины, — так их рисует «Слово о полку Игореве». Но они же и «куряне», курское ополчение, воины города, стоящего на границе степей, жители которого естественно должны были быть хорошими бойцами. Где здесь кончается «земское» боярство, земское ополчение и начинается княжая дружина — установить трудно. Кметы — «земские» дружинники. «Кмет», как указывает Барсов, в древности переводится на греческий язык тем же словом, что и «быль», «боярин».

Кметы — «доброименитые», такими, по крайней мере, считает их летопись. В Новгородской I летописи под 1187 г. есть два варианта одного рассказа. В первом говорится, что в битве «паде голов о сте къметьства», в другом слово «кметство» заменено «доброименитых».[671] Кметы — мелкие, зажиточные хозяйчики, превращающиеся или уже превратившиеся в феодалов. У западных славян термин «кмет» означает служилого однодворца, в Сербии — начальника, старосту, на Украине — зажиточного крестьянина. Но даже если не все кметы уже стали феодалами, то путь один — к служилому люду, землевладельцу, феодалу типа позднейшего «комонства», «всадников», мельчайшего дворянства. Поэтому «кметы», генетически связанные с «земским» мельчайшим боярством, стремясь к укреплению своей власти и обогащению, пытаются добиться этого, опираясь на князя и входя в его дружину. Так, по крайней мере, было в Северской земле.

Понятно, почему князья в свою очередь ценили «кметов», а это подтверждают и летопись, и «Слово о полку Игореве».[672] А кто такие черниговские «были»? Нам они представляются выходцами из местных родовитых бояр, но составляющими «переднюю дружину». Мы можем, таким образом, констатировать быстрое развитие в XI в. на территории Днепровского Левобережья, в землях Черниговской, Переяславльской и Новгород-Северской, княжего феодального хозяйства и освоение князьями огромных земель. Растет княжий домен — вотчина «Русской Правды». Наряду с этим явлением мы наблюдаем развитие боярской земельной собственности, собственности «земских» и дружинных бояр, постепенно сливающихся в единый класс феодалов. Многочисленное «земское» боярство, правда, не столь богатое и сильное, как в Галиче, заставляет князя считаться с собой. Многочисленные города в свою очередь подчеркивают силу «земли», и к местным господствующим слоям следует причислить и городскую знать, не только феодалов города, но и купечество. «Народоправства» вече Северской земли не знало, и чаще всего не «людье» переяславльские, курские, черниговские решали дела своей земли, а «земская» феодальная и, отчасти, купеческая верхушка.

Никаких «народных» интересов «общины», городской и земельной, как это утверждали Д. Багалей и П. Голубовский, Ольговичи не отражали, но, как это мы увидим далее, они не прочь были демагогическими приемами привлечь на свою сторону народные массы Киева, Новгорода, Смоленска тогда, когда готовились сесть на княжий стол в этих крупнейших городах Руси. Наоборот, для Ольговичей характерно стремление сплотить, консолидировать пестрый лагерь феодалов и этим предотвратить борьбу внутри него, раздиравшую одно время Галичско-Волынское и Ростово-Суздальское княжества. Отсюда и их «областнические» тенденции, тяготение к «земле» и «земяному строению». Стремление местных бояр отделиться от Киева укрепляло Ольговичей и усиливало их самостоятельность. Ольговичи всегда выступали не за народные низы, а против них.

Не случайно чернигово-северские князья и их «мужи» выступают в роли подавителей первых восстаний смердов и горожан, протекавших в оболочке восстаний волхвов.[673]

2. Обособление Чернигово-Северской и Переяславльской земель

Быстрый рост феодального землевладения в XI в., развитие и укрепление феодальных отношений, отразившиеся в «Русской Правде» Ярославичей, подтачивали «империю Рюриковичей» — Киевское государство и способствовали ее дроблению.

К. Маркс указывает: «При Ярославе… начинается закат готической России. История этого заката, еще больше, чем история завоевания и образования государства, доказывает исключительно готический характер империи Рюриковичей. Несообразная, нескладная и скороспелая империя, составленная Рюриковичами из лоскутьев, подобно другим империям аналогичного происхождения, распадалась на уделы, делилась и подразделялась между потомками завоевателей, была раздираема феодальными войнами и теряла целые области вследствие интервенции соседних народов…».[674]

С XI в., после смерти Ярослава, начинается период феодальной раздробленности, «когда Россия была раздроблена на множество самостоятельных полугосударств».[675]

Носителями тенденции феодального раздробления земель выступали феодалы: князья, бояре, дружинники и т. д.

Их земельные владения, огромные хозяйства, большое количество всевозможного рода челяди, закабаленных людей и т. п. приковывали их взоры к «земле», диктовали их «земские» интересы, отрывали их от Киева — «мати градов русских», и все больше и больше дела «Руси» уступали свое место делам «земли».

Слияние «земского» и княжего дружинного боярства, влияние первого на князя обусловливали «земскую», узкоместную, политику большинства князей.

Мы уже подчеркивали процесс интенсивного развития феодальной земельной собственности и феодальных форм господства и подчинения в Северской земле XI–XII вв.

Не случайно летопись так подробно останавливается на хозяйстве северских князей Ольговичей, подчеркивая его грандиозные размеры.

Старые и крупнейшие города среднего Приднепровья (кроме самого Киева), Чернигов и Переяславль, становились центрами местного и княжего боярства, стремившегося к обособлению от Киева. Они стремились получить своего самостоятельного князя, обзавестись своей княжеской линией, и эта тенденция совпадала со стремлением Ярослава в каждый такой растущий центр земли посадить своего сына. Если первые попытки феодального дробления земли (Новгород, еще при жизни Владимира, Чернигов и Тмутаракань при Ярославе) не увенчались успехом, так как не все еще «земли» русские созрели для самостоятельного политического существования, то с начала второй половины XI в. все предпосылки раздробления земли были налицо.

После смерти Ярослава в 1054 г. вместо «самовластного» Киевского государства возникает ряд самостоятельных княжеств. В Полоцке, еще во времена Ярослава, княжит другая линия Владимировичей, потомки его старшего сына Изяслава. При Ярославичах в Полоцке княжил Всеслав, посаженный в Киеве князем во время восстания 1068 г. Собственно владения Ярослава, по его завещанию, разделились таким образом: старший, Изяслав, занял киевский стол, Вячеслав получил Смоленск, Игорь — Владимир-Волынский, а территория Северской земли оказалась поделенной между Святославом и Всеволодом, причем первому достался Чернигов, ставший с этого момента главным городом собственно Чернигово-Северской земли, а второму — Переяславль. Таким образом, начало второй половины XI в. ознаменовывается созданием самостоятельного Чернигово-Северского княжения, но уже на иной, несколько суженной со времен Мстислава территории, от которой отходит южная ее часть, образующая самостоятельное Переяславльское княжество. К последнему, по делению того времени, отошел и Курск с Посемьем. Черниговское княжество захватывало громадную часть Левобережья: область северян, земли радимичей и вятичей, Тмутаракань и территорию Муромо-Рязанского княжества. Кроме того, одно время принадлежало Святославу Черниговскому и Белоозеро, и там собирал дань его даньщик, Ян Вышатич. Посулье с Переяславлем, Курск с Посемьем, а после Ростислава Владимировича Ростов, Суздаль, впоследствии и Белоозеро принадлежали Всеволоду Переяславльскому.[676] При этом следует отметить, что эти территории были получены переяславльским князем не сразу, а добыты постепенно, и некоторые, как Ростов, Суздаль, Белоозерье и Посемье, были впоследствии потеряны. Чем обусловлено подобное разделение и раскол некогда единой Северской земли на два княжества? Ряд исследователей основной причиной подобного деления и превращения Переяславльского княжества в самостоятельное феодальное политическое образование считают различие в этническом составе Переяславльской и собственно Северской земли. Переяславцы у некоторых исследователей выступают как потомки «суличей», причем эти последние либо представляют собой самостоятельное племя, и в таком случае их наименование связывается с названием реки Сулы, либо являются не чем иным, как ответвлением могущественного и многочисленного племени уличей.[677] Некоторые, не предрешая вопроса о том, что собою представляли переяславцы и к какому славянскому племени их можно причислить, в то же время указывают на этническое отличие обитателей Переяславльской земли как на причину, вызвавшую обособление Переяславля и выделение его из состава Северской земли.[678] Не отрицая известных отличий в племенном составе населения центральной и южной полосы Северской земли, что несомненно могло вызвать отличие и этнического характера среди населения Черниговщины и Переяславщины (об этом уже было указано в разделе «Северяне»), мы в то же время не можем считать это этническое отличие единственным фактором, вызвавшим отделение Переяславля. Причины этого явления лежат совсем в ином и обусловлены не этносом, а скорее всего политическими тенденциями киевских феодалов и стремлениями самого Переяславльского боярства к самостоятельности, стремлениями, кстати сказать, как покажет история, не имевшими за собой достаточных оснований. Первой и главной причиной мероприятия Ярослава по превращению Переяславля в самостоятельное княжение было стремление местного переяславльского боярства к самостоятельности. Это стремление было обусловлено не враждой к иноплеменному населению Чернигова, а желанием боярства организоваться для эксплуатации сельского населения и закрепить за собой господствующую роль в «земле», что было важно для походов и установления торговых связей. Делиться властью с черниговским боярством переяславльские бояре не хотели, а Чернигов, как главный город Левобережья, претендовал на главенство во всех отношениях. Переяславльское боярство во время удачных войн Ярослава и Мстислава настолько окрепло, что не нуждалось (так по крайней мере казалось ему в то время) в какой-либо опеке, а тем более в небескорыстной опеке Чернигова. Если уже надо было выбирать союзника и признавать какой-то город за главный, то им для Переяславля мог стать скорее Киев, нежели Чернигов. Киев был и ближе и сильнее, а это для Переяславля, в условиях его постоянной борьбы с кочевниками, было далеко не безделицей. Кроме того, если для Чернигова Киев был своеобразным контрольным пунктом на великом водном пути «из варяг в греки», регулировавшим торговые операции черниговских купцов и собиравшим с них подати (нельзя забывать, что, торгуя с Византией по Днепру, миновать Киев было невозможно), то Переяславль, расположенный на Трубеже у Альты, недалеко от впадения первого в Днепр, стоял ниже Киева и благодаря этому от киевской опеки в торговле был избавлен. Вот эти обстоятельства и объясняют отделение Переяславля от Чернигова и превращение его в самостоятельное княжество. Укрепившись и восстановив свое былое значение времен Владимира, Переяславль попытался опереться на Киев для отделения от Чернигова и для борьбы с кочевниками. Но расчет переяславльского боярства оказался не совсем верным. Уже через некоторое время Переяславль теряет свою самостоятельность и, оставаясь номинально независимым княжеством, фактически превращается в аванпост Киева в борьбе со степью, а Переяславльское княжение становится своеобразной ступенью, которую должны пройти князья прежде, чем занять киевский стол. Переяславль — преддверие Киева: такова его роль в конце XI столетия. Возможно, конечно, что и иной племенной состав населения сыграл свою роль, но, во всяком случае, весьма незначительную. Основной причиной отделения Переяславля являлись феодальные тенденции господствующей боярской знати. Киевское боярство, окружавшее Ярослава и, несомненно, сыгравшее свою роль в выделении Переяславля, также видело в этом удовлетворение своих интересов. Прежде всего этим выделением ослаблялся могучий соперник Киева — Чернигов, терявший большую и богатую территорию с многочисленным населением и десятками поселений и городов, и, кроме того, черниговская торговля с Востоком пресекалась переходом Посемья с Курском в руки Переяславля.[679] Между Черниговом, с одной стороны, и Подонскими степями и Тмутараканью, с другой, забивался Посеймский клин, принадлежащий ныне независимому от Чернигова Переяславлю. Старая торная водная дорога по Десне, Сейму, Осколу, Донцу и Дону шла уж не по собственным землям Чернигова, а по владениям другого княжества. Для Киева это означало опять-таки ослабление Чернигова, переход черниговского купечества, стесненного в своей восточной торговле, к более широкому использованию Днепровского пути, а следовательно, к обогащению киевского князя, а с ним вместе и боярства. Несколько ослабели торговые, речные и сухопутные связи Чернигова с Востоком. До разрыва дело, конечно, не дошло, да и дойти не могло. В самом деле, если бы стал вопрос о закрытии восточных путей, то Чернигов напряжением всех сил отстоял бы свое право. Но прохождение торговых путей по чужим владениям все же не способствовало росту восточной торговли. Отсюда — упорная борьба чернигово-северских князей за Посемье, борьба, идущая с переменным успехом, но все же кончившаяся закреплением Посемья за ними. Этот момент в ярославовой политике отметил еще П. Голубовский в своей «Истории Северской земли».[680] Образование Переяславльского княжества, т. е. появление нового феодального самостоятельного государственного организма, определялось и вызывалось, таким образом, не племенным составом, различие в котором обусловило данное явление, а борьбой крупных феодальных центров. Именно феодальные центры, а отнюдь не племена, были в то время организаторами территориальных единиц. В XI в. данная территория определялась не племенем, а силой феодального центра, которому она принадлежала и к которому тяготела. XI век был временем, когда на смену племенным союзам и племенным названиям приходят политические феодальные союзы и иные наименования. Постепенно вместо северян начинают мелькать на страницах летописи черниговцы, стародубцы и т. д. Времена деления территории на земли такого-то и такого-то племени прошли, и границы определялись феодальными связями. Организующим началом были феодалы крупных центров, городов, а не племенная аристократия, поэтому некоторые княжества составляются из земель нескольких племен. Так, само Черниговское княжество состояло из земель части северян, радимичей и вятичей. Бывало и так, что на земле одного племени появляются два-три княжества, и население называется уже не по старому племенному имени, а по имени главного города феодального княжества. Следовательно, выделение Переяславльского княжества есть показатель не иноплеменного состава Переяславщины (хотя, возможно, в действительности так оно и было, но в те времена проблема иноплеменности играть какую-либо решающую роль не могла), а внутреннего развития феодальных отношений, которые в области государственного устройства приводят к ослаблению земель и к их феодальной раздробленности.