Гюнтер Грасс - Ирина Млечина

Что же касается самой организации текста, временами хитроумная конструкция и в самом деле дает трещины и грозит развалиться. Читателя могут раздражать и отпугивать длинноты и повторы, издержки неуемной страсти к языковой игре (которой тем не менее вряд ли кто владел лучше, чем Грасс), дробность сменяющих друг друга разношерстных пассажей и утомительное обыгрывание давних сюжетных и образных находок. И всё же роман воспринимается как единое целое. Он не рассыпается на множество цветных осколков потому, что связан мыслью и чувством художника, его болью и гневом, его стремлением соединить прошлое и будущее, откликаясь на горькие вопросы настоящего. Не могут не взволновать этический пафос романа, искренняя озабоченность писателя судьбами человечества, глубина осмысления самых злободневных проблем и желание активно вмешаться в их решение, как не может не захватить эпическая мощь этого произведения, прорывающаяся через раздробленность его эпизодов.

Непросто выделить и охарактеризовать основные сюжетные уровни романа, но, не обозначив их, едва ли возможно дать представление о том, как подходил Грасс к центральному вопросу того времени.

Главный сюжетный и идейный импульс повествованию дают диалоги рассказчика с его «героиней» — Крысой, Крысихой. Автор сознательно избирает для заголовка форму этого слова, указывающую, что речь идет об особи женского пола, как в романе «Палтус» ему важно подчеркнуть, что рыба хотя и плоская и на самом деле должна была бы зваться камбалой, но она мужского рода.

Роман начинается с вполне невинно высказанного рассказчиком рождественского пожелания — получить в подарок крысу. В век изобилия, сверхпотребления, всеобщей пресыщенности, иронизирует он, нелегко придумать что-то нестандартное, «эксклюзивное», что-то «из ряда вон выходящее». И вот странный подарок в проволочной клетке, покрытой белым лаком (помните белую лакированную кровать Оскара Мацерата и его бело-красный лакированный барабан?), занимает свое место под рождественской елочкой среди зажженных свечей и ароматных пряников. Вот она, крыса, купленная у человека, который разводит змей. Много здесь и других подарков: «какая жалость — не знать, чего желать… Чего нам не хватает, так это недостатка в чем-либо», — иронизирует рассказчик. Его желание иметь крысу вызывает насмешки: «Зачем? Только потому, что они теперь в моде? Почему не ворону? Или как в прошлом году: стаканы, изготовленные стеклодувом? Ну да ладно, желание есть желание». И вот она тут, «словно так и полагается», и непривычен лишь голый хвост Крысихи и пять пальцев, как у человека.

Между тем подарок начинает вести себя совершенно самостоятельно и безапелляционно рассуждать обо всём на свете: «Уже не я говорю, она уговаривает меня». Самоуверенная Крысиха непрерывно поучает человека, дает ему уроки «практического разума». Являясь рассказчику во сне и наяву, вторгаясь в его мысли, она выступает как его постоянный собеседник, партнер, спутник. Предметом их бесчисленных диалогов и обширных крысиных монологов становятся судьбы мира, выживание человечества, проблемы будущего.

Позднее Грасс комментировал: «Крыса — не единственное животное, давшее название книгам, которые я написал. Всё началось с моей первой книги середины 50-х годов — “Преимущества воздушных кур”, томика стихов. Уже там животные выступали как своеобразная форма коррекции человека. Мне всегда было ясно, что мы не единственные обитатели земного шара».

Более полный список «живности» в своих произведениях Грасс приводил в «Луковице памяти»: «В раннем периоде — преимущества кур, в позднем — траектория краба, разветвленное родословное древо собаки, живой палтус и его обглоданные кости, кошка охотится на мышь, приснившаяся мне крысиха, жерлянка, которая вроде меня накликает беду, и, наконец, улитка — она догнала нас, обошла и ускользнула вперед…»

Мысли Грасса о прогрессе (его сравнение с улиткой), как и о месте человека в окружающем мире (лес, животные, вообще природа), — всё это, хотя и очень отдаленно и опосредованно, каким-то странным образом перекликается с представлениями Льва Толстого, высказанными, к примеру, в его «Исповеди».

Что касается крыс, у Грасса была ранняя пьеса, из первых его сочинений 1950-х годов, которая называлась «Наводнение». Там уже появляются целых две крысы — Штрих и Перле. По сравнению с людьми, которые во время наводнения обнаруживают полную неспособность к действию перед лицом природной катастрофы, крысы, говорил Грасс, ведут себя как «настоящие реалисты». «Мы всегда говорим о времени после катастрофы. И потому в следующую катастрофу мы вваливаемся спотыкаясь», — говорил Грасс.

В его новом романе Крысиха тоже выступает как «настоящий реалист». Ее точка зрения предельно ясна: человечество обречено, оно само себя загнало в тупик, и вопрос о его существовании предрешен. На своем крысином жаргоне она неутомимо изрекает свою главную мудрость: «Конец вам, конец!» и «Ваша история завершена!» Она неустанно вещает: «Все! — говорит она. — Вы были когда-то, были, теперь воспоминания о вас — пустое. Никогда уже вы не будете ничего определять! Все перспективы для вас исчезли — вас больше нет, и это безвозвратно. Да и пора!» Назойливая собеседница рассказчика уверена: «В будущем останутся только крысы».

Впрочем, Крысиха не столько злорадствует, сколько напоминает, не без сожаления, как весь крысиный род пытался предостеречь людей и помочь им выжить. В знак предупреждения о грозящей гибели человечества крысы устраивали гигантские шествия по городам, парализовали движение на дорогах, стараясь привлечь к себе внимание. Даже облака на небе принимали «крысиное обличье», заставляя людей на земле гадать о причинах этого таинственного явления.

Но, занятые сиюминутными делами, погруженные в свои эгоистические заботы и проблемы, люди не желали задуматься, не смогли вовремя истолковать знаки, подаваемые проницательными спутниками человеческого рода. Разочарованные поведением людей, крысы всё больше сомневаются в их будущем и готовятся потихоньку к жизни в обесчеловеченном мире: прокладывают подземные ходы, устраивают лабиринты, бункеры, делают запасы.

Грассовская антиутопия свидетельствует о настроениях, которые испытывал, конечно же, не один только автор «Крысихи». В июне 1985 года, незадолго до выхода своего романа, Грасс говорил: «Мы, сегодняшние, оказавшись перед лицом возможности окончательного уничтожения, рухнули бы в бездну, если бы цеплялись за “Принцип надежды” (так называлась знаменитая книга философа Эрнста Блоха. — И. М.)… Тот, кто основывает свое существование на надежде, теряет всякую опору, если эта надежда окажется иллюзией. В нашей ситуации я могу рекомендовать только позицию Камю, позицию Сизифа, защищенную от разочарования и циничной безнадежности. Абсурдная ситуация человека, как ее описывает Камю, позволяет оставаться деятельным, даже если нет никакой надежды. Блох всегда будет оставаться интересным и побуждать к размышлениям, но помочь он может лишь в том случае, если мы будем читать его глазами Камю».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});