Язычники - Сергей Другаль

— Скоро детям искупаться негде будет. Не знаю, как там по линии Совета, но лично я этого терпеть не стану. Перед детьми, понимаешь, неудобно. Спрашивают: воспитатель Нури, а чем нефть отмывается? Та, что в песке на отмели…

— Все могут быть свободны, спасибо! — сказал Сатон, неожиданно прерывая совещание. — Нури прошу задержаться.

Когда кабинет опустел, директор вышел из-за стола.

— Слушай, Нури! Будь я на сотню лет моложе, я бы попытался. Да, я вице-президент Совета. Да, я понимаю всю меру ответственности, да. Да! Да! Но как частное лицо, кто может запретить?

Нури смотрел на Сатона с удовольствием. И в обычном состоянии не по возрасту экспансивный директор сейчас кипел.

— Что-то можно сделать?

— Не знаю! Но сидеть и ждать неизвестно чего… Хотя бы разобраться, в чем там дело, у меня вся душа изболелась. В Джанатии сильные экологи, но уже вторая сессия Совета проходит без них, они там обложены со всех сторон…

Сатон ходил по ковровой дорожке, аккуратно огибая кресло, в котором угнездился Нури.

— Обложены, — повторил Сатон.

Со стола на подлокотник кресла вспрыгнул институтский Ворон, нахохлился. Нури ногтем почесал ему затылок, ни к месту подумал, что они, директор и Ворон, вроде даже ровесники, и устыдился никчемных мыслей.

— Обложены! — третий раз с нажимом сказал Сатон.

— И? — Нури рассматривал птицу. Ворон совсем сомлел и покачивался на подлокотнике, слабо взмахивая крыльями.

— И там, конечно же, как и должно быть в полицейском государстве, зреют силы сопротивления, а что мы о них знаем? Идет борьба за выживание, ибо население все более страдает от отравления среды. Судя по всему, положение небывало обострилось, и вот в этот момент правительство, попросту взяв под жесткий надзор наиболее авторитетных экологов, по сути, обезглавило движение. И если раньше Совет через региональную организацию экологов мог хоть как-то влиять на положение в Джанатии, то теперь этот основной источник заразы стал недоступен нам… Конечно, у меня есть личный канал связи с вице-президентом Совета от Джанатии. Не знаю… они очень сдержанны в оценках внутреннего положения, но на днях впервые заговорили о помощи. Идеологи, теоретики чистой воды, а против них активный аппарат подавления, и, мне думается, не только государственный.

— Помочь? Надеюсь, не советом?

— Просят людей, Нури. Для связи, для активных действий. Новых людей, но чтоб в глаза не бросались…

— А что, — сказал Нури. — Мы попытаемся. Если не мы, то кто?

…Сатон вынес Ворона на балюстраду, опоясывающую административное здание-башню на уровне кабинета. Легкое облачко зацепилось за шпиль, и, сколько видел глаз, тянулись вдали лесные владения ИРП, а с другой стороны — темно-синяя гладь океана с игрушечными парусниками, спешащими в бухту. Синоптики обещали шторм и не ошиблись, его несла черная туча на горизонте, начиненная молниями и клокотавшая далеким громом. Туча, видимо, пойдет мимо и только краешком грозы заденет территорию ИРП.

— Завтра я поговорю с Хогардом и Олле, и мы начнем подготовку без спешки, но и не затягивая. Прошу вас найти нам замену на время отлучки.

— Да. И я приму некоторые организационные меры… Главное, разобраться во всем на месте. Посольство Совета экологов практически изолировано, в печати и телевидении все, что угодно, кроме правды. Посол сообщает, что самая невинная попытка контакта вне официальных сфер тут же вызывает резкие протесты. А вице-председатель пребывает в смущении и неловкости, отечество все же. — Сатон усмехнулся, положил ладонь на руку Нури. — Я говорю с тобой так, словно специально готовился… Возможно. Я ведь знал, что Совет займет выжидательную позицию. А мне некогда, я стар…

— Кто-то ведь сопротивляется всему этому свинству. — Нури смотрел на грозу, на косые светящиеся занавеси дождя над океаном и хотел, чтобы это никогда не кончалось. Вольный ручной Ворон почти неподвижно висел в воздухе на уровне человеческих лиц, поддерживаемый усиливающимся ветром, развивалась белая борода Сатона. Нури, чуждый самоанализу, засмеялся ощущению жизни, и Сатону почудились отблески молний в его глазах.

* * *

Резиденция пророка разместилась в двадцатиэтажном цилиндрическом здании. На плоской крыше его — сад и площадка для вертолетов.

Днем здание содрогается от звона сотен телефонов, беготни сотрудников, криков многочисленных репортеров телевидения и газет, заполняющих вестибюль и примыкающее к нему помещение пресс-центра. Страна хочет слышать пророка, лицезреть его. Мир, изголодавшийся по пище духовной, хочет внимать пророку.

Четыре секретаря, вполне человекоподобных, свежими голосами выкрикивают изречения пророка. Тогда на миг наступает тишина и снова взрывается ревом — аккредитованные при пророке корреспонденты бросаются в кабины, чтобы успеть сообщить сенсацию: пророк сказал. Послезавтра изречение уже устареет, желтые листовки из настоящей мягкой бумаги устелят дороги, и каждый сможет читать пророка. И пока одни штурмуют кабины связи, другие внимают интимному воркованию киберов. Пророк смертей. Пророк обычный человек, но есть в нем нечто необыкновенное: озарение свыше снизошло на него внезапно, надо думать, в качестве награды за праведную жизнь. Господь — он все видит. Мир хочет знать о пророке — это его право, мир узнает! Нет, пророк молод. Да, пророк холост. Что вы, пророк всегда приветлив, просто он очень занят…

Над всей этой суетой только пастор Джонс остается спокойным. Модерн и благолепие наложили на его внешность причудливый отпечаток величавой доступности. Как человек он прост и доступен. Но как пророк, хранитель истины, прозревающий скрытое во времени, он величав. Каштановый локон мягким завитком ниспадает на белое чело, отрешенно светятся изумрудные глаза с голубыми, почти не подкрашенными белками. Но в нем можно узнать что-то от приходского священника, в нем еще угадывается милый налет провинциализма, и, возможно, этим объясняется ощущение доступности.

Кабинет его огромен и перечеркнут оранжевой дорожкой ковра. В конце замыкает дорожку массивный письменный стол — рабочее место пророка. По правую его руку оскалились белые клавиши пульта, по левую — угнездился экран видеофона. Больше никаких приборов в кабинете нет, если не считать кибера. Ферро бродит вдоль широкого окна и, поглядывая вниз, где снуют разноцветные прямоугольники автомашин, набирается впечатлений. В этом кабинете робот смотрится вторым хозяином.

Пророк благодушно настроен. Сейчас он не спешит, он даже может позволить себе передохнуть. Позади остался год напряженной работы. Нет, репрезентант Суинли не ошибся в нем. У молодого пастора оказалась железная хватка организатора и блестящие способности демагога. Пастор Джонс развил невиданную энергию. Он разрывался на части, и день его был заполнен делом, он успевал везде, заражая сотрудников энтузиазмом. Он принимал банкиров и удивлял их знаниями тонкостей биржевой игры, он беседовал с психологами, специалистами по рекламе, математиками и философами, предлагал работу одним и указывал на дверь другим. Он просматривал каталоги фирм вычислительной техники и подписывал заказы. Он нанимал агентов, сотни агентов: артистов и операторов, телепатов, хиромантов, шулеров и пиротехников, элегантных сутенеров и тихих баптистов, маклеров, полицейских, музыкантов, поэтов, боксеров и домохозяек, и всем находилось дело в гигантском концерне пророка. Он дважды в день посещал резиденцию репрезентанта Суинли, где непрерывно заседал штаб битвы за душу обывателя. Пастор Джонс больше не занимал официальной должности, он пророк, он вне церковной иерархии. Мог ли еще год назад мечтать об этом смиренный слуга Господний, благословение Божие на глупую голову наивного проходимца Тимоти Слэнга, где-то он теперь?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});