Судья - Игорь Денисов

Я: Ты презираешь институт брака?

Павел: Мне уже все равно. Это еще одна иллюзия. Например, все хотят иметь дом и семью. Это миф — будто дома нам будет хорошо. Совершенно ясно, дом — это место, где тебе хуже всего, где тебя поджидают самые главные опасности, а твоя семья — твои враги.

Я: Слова Христа. Ты веришь в Его проповедь?

Павел: Каждый философ создает философию для себя. Учение Христа эффективно только для человека, у которого такой же цельный характер, как у самого Христа. Мы не такие. Мы слабы. Потому Он и не смог нас спасти.

Я встал, осушил бокал и пожелал другу спокойной ночи.

Павел рассмеялся и послал меня… к дьяволу“.

Дрожащими руками я перелистывал рукопись. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из горла.

Среди дневниковых записей попадались отрывки труда, озаглавленного как Черное Пророчество. Буквы — черные кляксы. Кровь Руслана, а может, кого-то еще.

„Внимай, Черный Ангел, что Князь Тьмы говорит Тебе: служение Свету требует жертвы.

И, так же Князь Света тысячелетиями забирал жизни, проявляя животную ненасытность, так Ты прибирай души, мсти Ему за жадность Его.

Ибо Я, Его кровавое детище, взбунтовался против воли Его, прежде рода человеческого. Да будет так: сын пойдет с ножом на отца, дочь выдавит глаза матери.

Сын есть тайна отца, ставшая явью. Дочь есть воплощенный порок матери: где низость родителей, там дети впитают само Зло.

И сделай, Черный Ангел, рек мне Король Червей, чтобы невинные стали тайным оружием против Пастыря Овец, ибо не справедливы, но ТОЛЬКО милосердны. И через невинных и просветленных Зло прямой Стезей хлынет в глотку рода людского.

И сделай, Черный Всадник, чтобы не знали Тебя. И чем сильнее стремились к Добру, тем вернее служили Злу…“

Далее снова дневник:

„Павел… слабая нервная система делает его добреньким. Он не подозревает, насколько озлоблен против Бога. Я восхищаюсь им, когда вижу силу, заключенную в нем. И презираю, потому что он слабый, жалкий, сломленный человек. Мое видение, несомненно, есть взгляд божий на человека. Он не рефлексирует, ибо Его власть дана Ему собственной волей. Босс получил власть из вторых рук, потому все сомнения — от Дьявола.

Я сказал Павлу, что знаю его историю: как он предал любимую и женился на богатой сучке без мозгов, как он намеревался придушить собственного сыночка подушкой. Несомненно, глупое и непродуманное решение, да он и сделал бы сие неумело.

Он сам не знает (я думаю) о значении той ночи. Тогда две его сущности — Свет и Тьма — вошли в столкновение. Выплеснулась психическая энергия колоссальной концентрации. Судьбы многих людей изменились в одночасье. Но главное: Павел отделил часть себя от себя. С той секунды некая Тень (Черный Капюшон, чудовище, так пугавшее его в детстве, хотя Павел об этом и не помнит), зажила собственной жизнью — безумной, бессознательной, звериной. Тень витает в пустоте, не привязанная ни к Свету, ни ко Тьме. А значит, сущность Ее — Справедливость. Равновесие. Дух сей ищет, в кого бы воплотиться, и воплотится, когда Павел свершит новое Зло. Тот, в чье тело вселится Тень, станет истинным…“

— Истинным… — прошептал я.: — … Судьей.

Я откинулся на спинку стула. В висках стучала кровь. В голове только белый шум, ни одной мысли.

В ванной слышался плеск воды. Руслан нежно ворковал. Он мог вылезти из ванны, накинуть халат и явиться сюда. Застукать кота, который крадет еду из шкафа. О последствиях лучше и не думать.

Но я не шелохнулся. Даже не собирался заметать следы преступления. Мир вокруг рушился, словно картонные декорации воображаемой реальности, где все хорошо и все тебя любят.

Я встал. Огляделся.

Взгляд наткнулся на золотого льва. Я взял его. Взвесил в руке. Килограммов пять. В нерешительности я стоял, слушая звуки из ванной.

Поставил льва на стол и быстро направился к выходу. На пороге развернулся, чертыхнувшись, вернулся и снова схватил льва.

Внезапно в ванной зазвучал новый голос, грубый, не похожий на бессвязный лепет Маши или мягкий баритон Руслана. Я так испугался, что чуть не выронил Царя Зверей.

Выскочил в гостиную. Первое, что жестокая реальность бросила мне в лицо — входная дверь открыта. Вторая пощечина — два негромких хлопка в ванной. Будто кто-то выбивает ковер.

Я ворвался в ванную и замер на пороге.

Андрей, в черной кожаной куртке и темно-зеленой вязаной шапочке. В правой руке, затянутой в черную перчатку, „беретта“. В воздухе растворялся запах пороха. Девочка сжалась в углу.

Я повернул голову.

Труп Руслана сползал по стене, оставляя на кафельной плитке игриво-розового цвета кровавое „good bye“. Левая рука, прикрывая разинутый в немом крике рот, сползла на грудь. Член колыхался под водой, как малиновый моллюск. Красная дырочка на левой стороне груди выплевывала розовые сгусточки, окрашивая воду.

Голова Руслана сползла по фаянсовой стенке ванны и ушла под воду. Из раны на лбу выплеснулась кровь, и все заволокло алым.

Я перевел взгляд на Андрея. Он раздвинул в дьявольской улыбке чувственные губы вампира.

— Я давно этим не занимался, — посмотрел на пистолет в своей руке. — Но не облажался. Привычка — великая сила.

— Привычка ко Злу? — спросил я.

Андрей несколько секунд изучал меня глазами, полными ртути и серебра.

— Что есть Зло?

Я трепетал под его взглядом, но не отводил глаз.

— Тьма, — сказал я. — Которая притворяется Светом.

Андрей пожал плечами, сунул „берету“ за пазуху, сорвал с вешалки пушистое полотенце.

Присел перед девочкой на корточки. Начал обтирать тельце, покрывшееся от холода пупырышками.

— Хочу к маме, — она заплакала.

— Успокойся, — сказал Андрей. — Сейчас я отвезу тебя к маме. Где ты живешь?

— В аду, — личико девочки исказилось отвратительной гримаской. — В холодном аду, где падает белый снег!

Она захихикала.

Я заглянул в ванну. Руслан глупо таращился на меня сквозь толщу розоватой воды. Волосы на голове, под мышками, на лобке плавно покачивались.

Я взглянул на Андрея. Его спина и затылок были беззащитны.

Я подошел сзади, занес над головой золотого льва. Маша пронзительно закричала. Я обрушил пресс-папье на затылок Андрея. Треск. Из раны хлынула кровь. Тело рухнуло на пол. Я нагнулся, вынул из-за пояса его джинсов пистолет и посмотрел на девочку.

Остановился на перекрестке. На улице несколько прохожих. К счастью, мы им до лампочки.

Моя рука крепко сжимала маленькую ручку Маши. Девочка, одетая в изорванное платьице (я нашел его под креслом) казалась равнодушной ко всему.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});