Под тем же солнцем - Ася Филатова

— Смысл, безусловно, есть во всем. Но, увы, не всегда нам дано его понять… — Даниил мягко кашлянул и, наконец, улыбнулся. — Вы не сбой в программе, Арина. Вот увидите, все это еще принесет вам неожиданности и сюрпризы…

— Не уверена, что я хочу этого, — буркнула Арина, бессмысленно уставившись в витрину, — в любом случае, спасибо вам. Неловко использовать такого занятого человека, как личного психотерапевта, но после наших разговоров мне действительно становится легче.

— Всегда к вашим услугам, голубушка.

* * *

Вещи собраны, папа уже деловито пристроил в багажник Аринину сумку и ноутбук, собираясь тронуться в путь, как в арку въехал знакомый автомобиль. Арина ощутила болезненный укол в сердце.

— Пап, подождешь минутку? И поедем.

— Конечно, конечно, — невозмутимо ответил папа и с преувеличенно заинтересованным видом уткнулся в первую попавшуюся рекламную газету.

Он уже вышел из машины и просто стоял рядом, ожидая, когда подойдет Арина. Арина сцепила зубы и приблизилась. Ярослав протянул руку. В ней что-то блеснуло, и Арина узнала свой браслет.

— Ты забыла.

— Спасибо.

Арина надела браслет на руку, неловко покрутив его туда-сюда. Браслет был частью той беззаботной жизни, их общего недалекого и очень хрупкого прошлого, в котором для Арины все еще было таинственным, привлекательным и совсем нестрашным, и в котором не было воспоминаний, порушивших их странную дружбу. В настоящем все выглядело иначе, и браслет, хотя был невелик, неуютно сдавил запястье, как будто занял не свое место. Ничего не изменить.

Говорить было не о чем. На углу вяло переругивались две продавщицы. Ярослав молчал.

Арина щурилась, как от яркого солнца. Ярослав снял солнцезащитные очки, и девушка увидела, что под карими глазами пролегли темные тени.

— Ты же мог облегчить мне процесс возвращения памяти… — с отчаянием проговорила она.

— Мог бы, — эхом отозвался Ярослав.

— Почему же ты ничего не говорил??

— Я…надеялся. И ждал, когда ты вспомнишь сама.

— Опять врешь, — Арина безнадежно махнула рукой.

Ничего не меняется. Похоже, прав Даниил…

— Нет. Просто я ошибался, и все было напрасно. По каким-то причинам именно этот, нужный мне, временной отрезок не желает возвращаться в твое сознание…

— Да что ты к нему прицепился, к этому отрезку?? За каким лешим он тебе сдался?? Ну, не помню я чего-то, так помоги мне, просто сам расскажи, что там такого произошло!

Ярослав смотрел на разъяренную Арину и медленно качал головой.

— Не выйдет. Сейчас ты помнишь только ненависть и ничего больше. И мне ты не поверишь. Давай оставим эту тему, ладно? Иди. Тебя ждут.

Арина кивнула и пошла к машине. Папа безуспешно делал вид, что совершенно не понимает, что происходит. «Ауди» тронулся с места и скрылся в арке.

— Можем ехать? — невозмутимо спросил папа.

— Ага. Поехали, пап.

* * *

Дядька был чудаковат, как все безнадежные холостяки, но обладал рядом неоспоримых достоинств, как-то: был ненавязчив, неприхотлив в еде и вообще в быту и, кроме того, обладал абсолютной, врожденной грамотностью. Посему, собственно, и работал корректором при неком печатном издании, а также рецензентом время от времени.

Семьи у дядюшки не сложилось, в свое время он не решился связать судьбу с одной энергичной особой, обремененной тремя отпрысками, и по сей день предпочитал уединение и относительный покой. На досуге дядя писал картины, периодически меняя направленность. Одно время это были вполне мирные пейзажи, в следующий момент творческого подъема — портреты известных людей, весьма, к слову, точно отображающие реальных прототипов, а как-то дядя создал потрясающее по своей энергетике картину, иллюстрирующую жизнь динозавров, которую с присущим ему черным юмором окрестил «Пикником в гадюшнике». Сюжетом послужила увиденная глазами души художника трапеза гигантских тираннозавров, состоящая собственно из поедания внушительных же размеров трицератопса в закатных лучах доисторического солнца. Все это в весьма насыщенных, не сказать агрессивных, тонах и очень-очень натуралистично. Трудно сказать, как выглядели настоящие тираннозавры за обедом, но после знакомства с дядюшкиной картиной другие представления об их бытности разом меркли… Долгое время картина не давала своему создателю покоя, и дядя бесконечно в ней что-то подправлял, менял и подрисовывал. Каждый раз приезжая к бабушке в гости, Арина находила в картине что-нибудь новенькое, то на горизонте вырастали буйные заросли доисторических растений, то они исчезали, а на переднем плане появлялись новые подробности разнузданного кутежа древних хищников.

При создании очередного шедевра дядюшка не использовал кисти, а творил исключительно при помощи масляных красок, пальцев и иногда обыкновенной спички. Некоторое время назад дядюшка обжег свои драгоценные рабочие пальцы и на время оставил в покое и несчастных ящеров, и живопись в целом, обещая, что, когда сойдут ожоги и к пальцам вернется чувствительность, обратиться к написанию мирных городских сюжетов.

Арина пробежалась до дому, отмечая, что дядюшка в очередной раз перевесил картины и деревянные часы, выструганные Арининым папой. На стенах появились и новые шедевры, которые дядя небрежно отрекомендовал, как «кое-какие мелочи». Вероятно, дядюшкины пальцы шли на поправку. Бабушка испекла пирог с яблоками, поставила в печку плюшки и теперь тихонько чем-то гремела на маленькой кухне, спеша накормить зятя, пока тот не собрался обратно в Москву. Глубоко вдыхая такой знакомый и любимый с детства аромат, Арина вышла на веранду и невольно погрузилась в семейные воспоминания.

Как-то бабушкину городскую квартиру ограбили — был в их с дядей биографии и такой неприятный эпизод. Собственно, кроме картин, тысячи томов «Всемирной библиотеки» и огромной хрустальной люстры, вынесенной в свое время с завода бабушкиным братом, брать в доме, прямо скажем, было нечего. Видимо, вскрыли железную дверь по ошибке, соблазнившись простеньким замком.

Так или иначе, замок сломали, кое-какие мелочи прибрали, как-то, из того, что удалось вспомнить: серебряный подсвечник, совершенно неподъемный графин из горного хрусталя, и бабушкины гранатовые бусы — и на этом удалились. Ни денег, ни драгоценностей у бабушки с дядей не водилось, самым ценным в квартире дядя считал себя, а после себя — деревянного пузатого идола, собственноручно выструганного из березового пня. Бабушка же больше всего ценила старые письма и фотографии, а также свою коллекцию фарфоровых лягушек.