Богатая белая стерва - Владимир Романовский

— Здравствуй, дорогая, — сказала она, светски радуясь.

— Здравствуй, мама.

Санди позволила женщине положить ей руки на плечи и запечатлеть светский поцелуй на левой щеке. Затем на правой.

— Вино, — сказала мать. — Как вовремя.

— Заходи, — сказала Санди.

Они зашли в дом. Эммерих, король всех дворецких, материализовался рядом.

— Что ж, привет, Эммерих! — воскликнула мать Санди весело. — Ты только слегка постарел.

— Доброе утро, мадам, — ответил он бесстрастно. — Не нужно ли вам чего?

— Просто проследи, чтобы нам никто не мешал, пока мы говорим, — и мать Санди стрельнула глазами.

— Да, мадам.

В столовой Санди достала второй стакан и налила вина.

— Ну, дай-ка на тебя посмотреть, дорогая моя! — пропела мать радостно. — Ты так же красива, как всегда. Дети здесь?

Санди помедлила, прежде чем сказать:

— Я уверена, что ты выяснила, что их здесь нет, перед тем, как прибыть с визитом, не так ли.

— Ну, не суди меня строго, дорогая моя. Я очень хочу их видеть. Тебе об этом известно.

— Мама! — почти крикнула Санди. — Мы видимся каждые пять лет, и ты всегда говоришь одно и то же! Если бы я кому-нибудь сказала, кто тебя не знает, что ты до сих пор никогда в глаза не видела ни внука, ни внучку, он подумал бы, что всю семью нужно отправить в сумасшедший дом.

— Не стоит быть такой эмоциональной, дорогая моя, — пожурила Хелен. — Ты прекрасно знаешь что ничто в мире не сделало бы меня счастливее, чем возможность обнять их обоих. Просто я очень занята все время, и практически никогда не…

— Ты знаешь, твоей внучке уже двадцать четыре года?

— Ну да? Большая девочка. Очень красивая, если верить тем фотографиям, которые ты мне прислала в прошлом году.

Санди закатила глаза. Безнадежно.

— Ну, не надувай губки, дорогая моя.

— Я не надуваю.

— Может, в этом году я их увижу, — предположила ее мать оптимистически.

— Почему бы тебе не отправить шофера и не поехать со мной? Я сегодня вечером еду в город.

— Не могу, дорогая, — Хелен улыбнулась виновато. — Я опоздаю на самолет. Шофер нанят на весь день. Мне нужно сегодня вечером быть в Сан Франциско.

Из чисто научного любопытства Санди спросила:

— А что такое сегодня вечером происходит во Фриско, что важнее, чем увидеть внуков в первый раз в жизни?

— Ничего особенного, просто концерт, который я должна посетить. Я одна из спонсоров.

— Я думала, что это против правил — вмешиваться в музыкальные дела.

— Конечно. Но это — особый случай.

Некоторое время они молчали. Вино было кисловато. Санди подумала — не открыть ли другую бутылку? — но не стала этого делать.

— Ну а как дела в Швейцарии? — спросила она наконец.

— Лучше не бывает. Слишком много народу, правда, последнее время. Туристы все время бегут посещать этот уродливый отель неподалеку.

— Какой отель?

— О, ты знаешь. Вроде бы в этом отеле жил этот ужасный литератор, с брылами как у бульдога.

— Какой литератор?

— Ты знаешь. Тот, который написал ту ужасную книгу, про человека, похитившего свою приемную дочь и заставившего ее с ним спать. Жуть. Она, кажется, известная, эта книга. Я только название не помню. Такой мусор в то время печатали, ты себе не представляешь!

— Да, сегодня бы эту вещь не напечатали, — заметила Санди, глядя на мать иронически. — И то утешение.

— Конечно не напечатали бы, — согласилась Хелен. — Нельзя позволять печатать такую грязь и называть ее литературой. В любом случае, место, где он жил — туда теперь приходят сотни каждый день, в основном бесхозные студенты какие-то, или кто они там. Твой отец и я решили переехать.

— Как он?

— Неплохо, спасибо. Артрит, правда, мучает.

Они опять помолчали.

— Теперь так, — сказала Хелен, — вот о чем я с тобой хотела поговорить, дорогая моя. Я могу понять, как женщина твоего возраста может увлечься, или даже влюбиться, в человека намного младше ее. Но…

— Мама!

— Нет, дорогая, не перебивай меня.

— Нет, уж я тебя перебью. Я в твои дела не впутываюсь. И я прошу тебя не лезть в мои.

— Я не из тех, кто вмешивается, дорогая. Ты об этом знаешь. Но люди говорят разное.

— Ну да? Иди ты!

— Да, представь себе. Я очень хорошо тебя понимаю, дорогая. Я сама — старый либерал в глубине души. Но тебе надо сделать так, чтобы тебя никогда с ним не видели в публичных местах. И никогда не появляться в этих жутких нью-йоркских притонах для среднеклассовых так называемых любителей искусства. Или поэзии? Не помню. Не важно. Помимо этого, выбор твой, дорогая моя — странный, если быть честной до конца. Он озадачивает. Нельзя озадачивать людей. Они бы охотнее тебя поняли если бы ты выбрала кого-нибудь из нашего круга, не важно, какого он был бы возраста. Он из другого класса, дорогая. Касательно же цвета его кожи, ты знаешь, я не расистка, но…

— Мама!

— Что, дорогая?

— Ты за этим сюда приехала? Ты остановилась здесь, на пути во Фриско, потому что ты — ты лично — озаботилась — чем? Приличиями? Классовыми различиями? Остентацией?

— Он черный.

— Запрещаю тебе вмешиваться в мою жизнь! [непеч. ] мать! Слышишь? Запрещаю!

— Ты следи за языком, молодая дама! — сказала Хелен строго. — Я не буду здесь сидеть и терпеть оскорбления от собственной дочери!

— Я тебя не держу.

— Ты меня выслушаешь!

— Не надейся!

— Выслушаешь!

Скрипнули колеса. Еще одна машина въехала в калитку. Джозеф Дубль-Ве Уайтфилд, нормальный человек из нормального мира, вышел из нее и пошел по гравию. Женщины примолкли.

— Здравствуйте, дамы, — сказал Уайтфилд значительно, входя в помещение. — Приятно беседуете? Вас за милю слышно.

— Джозеф, пожалуйста, — сказала Санди.

— Имеешь ли хотя бы ты какое-нибудь на нее влияние? — спросила Хелен.

— Мама!

— А что случилось? — спросил Уайтфилд, слегка поднимая брови.

— Дело касается ее любовных похождений…

Уайтфилд иронически улыбнулся и сказал:

— Извини, Хелен, но что-то я не понял. Ты хотела бы обсудить любовников Кассандры со мной?

— Потому что ты — человек ответственный! — выпалила Хелен.

— Не желаю это слушать, — сказала Санди, поднимаясь. — Вы тут вдвоем развлекайтесь.

— А почему бы и не послушать? — возмутилась Хелен. — Концерт, который ты организовала — на этой самой лужайке, в семейном имении, ни больше ни меньше, наверняка стоил целого состояния! Я вот думаю, не пропали ли какие-нибудь драгоценности.

Санди выбежала из помещения.

— Просто скандал, — сказала Хелен.

— Успокойся, Хелен.

— Как она себя со мной ведет…

— Хелен. Послушай меня. Внимательно.

Она замолчала и отвела глаза.

— Дочь свою ты оставишь в покое, — продолжал Уайтфилд. — Она будет делать то, что пожелает. Это ее жизнь. К тебе отношения не имеет.

— Но ты бы мог ее убедить…

— Когда это станет необходимо, я так и сделаю. Тебя я прошу лишь не вмешиваться. Пожалуйста. Это не сложно.

— Но люди… говорят…

— А людей, которые говорят, следует посылать на [непеч.].

Хелен покачала головой.

— Ты совсем ее не блюдешь, Джозеф, — сказала она горько. — Она бегает везде, без присмотра. Она несчастна. Она…

— Мне скоро уходить, — сказал Уайтфилд. — У меня дела.

— Именно это я и имею в виду! — воскликнула Хелен. — Вечно дела! Все, что от тебя слышишь — дела, дела!

— Позволь напомнить тебе, Хелен, — сказал он холодно, — что именно эти самые дела кормят тебя и твою дочь. Ты летишь в Сан Франциско? Да, конечно. Благотворительный вечер, твое присутствие необходимо. Молодой красивый баритон. Как трогательно. Из безвестности — в свет прожектора. Где ты взяла деньги, чтобы платить за его уроки? Каким образом ты его представила стольким важным людям, для которых ты организовала столько роскошных вечеринок с коктейлями?

Хелен продолжала смотреть в сторону.

— Я не хочу быть жестоким, — сказал он. — Езжай. Удачи тебе.

— Я просто беспокоюсь за мою дочь.

— Я за ней слежу. Не волнуйся.

— В ее ситуации…

— И за ситуацией слежу. Не волнуйся, Хелен. Езжай, а то на самолет опоздаешь.

Он проводил ее до машины. Некоторое время он стоял на гравиевой дорожке. Он оглянулся через плечо, надеясь, что Санди выйдет из дома. Ему действительно нужно было с ней поговорить. Но когда Санди разозлили, она остается разозленной долгое время, такая привычка. Хелен с ее глупостями… Он вернулся к своей машине.

Он доехал до Хамптонов, припарковался у гидранта, и вышел. Посмотрел на часы. Нужно было выпить. Он вынул сотовый телефон и отменил деловую встречу.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ПЛАНЫ УАЙТФИЛДА

I.

Джозеф Дубль-Ве Уайтфилд отослал дворецкого, велев никого не принимать, заперся в кабинете, и некоторое время посвятил разглядыванию портрета прадедушки над камином. Предок ответил потомку неодобрительным взглядом. Как и сам Джозеф, почтенный человек на портрете был — седеющий блондин с хорошо ухоженной бородой, крупными чертами лица, и волевыми, уверенными губами. В отличие от потомка, был он, по слухам, открыт к людям, обаятелен и щедр, несмотря на то, что никогда не пил, кроме как по большим праздникам, и не интересовался искусством.