Призраки Дарвина - Дорфман Ариэль

— Капитан, — позвала Кэм.

Он не отреагировал.

— Капитан.

Он повернулся к ней, его лицо застыло от стыда.

— Капитан, — повторила Кэм, и в ее тоне слышалась странная веселость, словно она получала удовольствие от этого происшествия. Неужели ничто не могло испортить ей настроение? Неужели она не понимала, что теперь нам по-настоящему кранты? — Я хочу, чтобы вы, дорогой капитан Вулф, отправились с профессором Вударовичем и его женой в Пуэрто-Эден. Старейшины ждут его и пожертвования, которое он сделает от нашего имени. Когда вы закончите свою миссию там, пожалуйста, отвезите обратно наших чилийских гостей в Пунта-Аренас и плывите в Нью-Бедфорд. Если мы сможем присоединиться к вам в какой-то точке вашего путешествия домой, мы это сделаем, но думаю, это маловероятно.

Она просто пыталась сделать хорошую мину, чтобы замаскировать катастрофу? Или ее радость была подлинной, возникшей по какой-то таинственной причине, о которой знала только она?

— Я подвел вас, — посетовал Вулф. — Это моя вина. Фолкленды, проклятые Фолкленды! Идиот, идиот, идиот! Надо было заранее понять. Никогда не верь гребаным британцам.

Виггинс кивнул:

— Не верим и вам не советуем. Но они нас предупредили. Нам с Нордстрем пришлось срочно все бросить в Гамбурге и лететь сюда. Даже пропустили Октоберфест! Прошу простить, но нам нужно забрать у вас фотографии.

— К-к-какие ф-фотографии? — запинаясь, проговорил я.

— По нашим сведениям, вы путешествуете с коллекцией важных фотографий. Нами получены инструкции конфисковать вышеозначенные снимки перед тем, как покинуть корабль.

— А мы сожгли их! — крикнула Кэм. — Еще в Бостоне.

— Они тут, — встряла Нордстрем. — На корабле. И мы их найдем.

Разумеется, наши похитители перевернули все вверх дном, но вернулись с пустыми руками.

— Один наш знакомый очень разозлится, — хмыкнул Виггинс.

Нордстрем пожала плечами:

— На самом деле нет. Он и так доволен, что нас сюда отправили. Ничего страшного.

— Будем надеяться, что ты права, — ответил Виггинс.

— Я имею в виду, мы сделали свою работу. Без этих фотографий в баре они бы не дали зеленый свет всей операции, так что…

Кэм в недоумении нахмурилась:

— Какие еще фотографии? Какой бар?

— Тайны, секреты, — ухмыльнулась Нордстрем. — Мне нравится, когда пары лгут друг другу, просто обожаю. Придает пикантность нашей работе, знаете ли. Вот, взгляните. Два дня назад в баре «Сотито». Узнаете своего супруга?

Нордстрем сделала резкий выпад, как гадюка, прежде чем я успел ее остановить, и вручила копии компрометирующих снимков Камилле. Посередине стоял Виггинс, одна мускулистая рука лежала на шее Джемми Эдена Валакиала, а другая на моем плече, вот только мое тело венчало лицо Генри. Виггинс застыл между нами двумя, то есть тремя, Генри, мной и Джемми, близнецами или даже тройняшками. Жутковатая и отталкивающая картина.

— Пока я не увидел своими глазами, не поверил, — сказал Виггинс. — Думал, босс малость ку-ку, а мы выполняем его идиотские поручения. Но два эти снимка убедили нас. И не только нас. Они убедили высшее руководство дать добро на заключительный этап операции. Последний, так сказать, гвоздь в крышку гроба. Так что спасибо вам, мистер Фостер, за то, что облегчили нам задачу.

— Может, теперь снова попозируете с вашей красавицей-женой, — проворковала Нордстрем, поднимая камеру. — Скажите «сы-ы-ы-ыр»!

Кэм, моя Кэм, тоже оказалась быстрой. Она прыгнула на Нордстрем, схватила мерзкое устройство и бросила в море. Я ахнул, оттащил ее назад, защищая своим телом, нам на выручку метнулись Джим и Веллингтон, готовые вступить в последний бой. И если бы Виггинс не вмешался, скоро пришлось бы жестоко поплатиться.

— Пока вы не швырнули за борт самого мистера Фостера, плевать я хотел на камеры. Там, куда вас отвезут, много камер, больше, чем вы когда-либо видели. Эй, вы двое! Пакуйте чемоданы!

Мы пошли в каюту. Я робко начал:

— Кэм, прости, я…

— Нет, Фиц, все просто отлично, даже лучше, чем просто отлично. Идеально! Как ты не понимаешь. То же самое случилось тут с Генри, возможно, в этой самой бухте… Похищение, Фицрой Фостер, эти идиоты сами того не знают, возможно, никогда не поймут, но они помогают нам, поскольку…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Но Дауни… — возразил я. — Дауни нужна была фотография, чтобы провести эту операцию, и он ее получил благодаря моей идиотской вылазке в Пунта-Аренас. А я тебе не сказал. Что касается двойника Генри, там был человек, который… Боже, мне так жаль, что я не сказал тебе, не доверился тебе…

— Доверься мне сейчас, — сказала она, запечатлев на моих губах влажный поцелуй. — И доверься Генри.

Я подозревал, что Камилла ужасно ошибалась, но у меня определенно не было права — да и времени, если на то пошло, — опровергнуть ее гипотезы. Тем не менее мне самому не удалось увидеть каких-либо устойчивых параллелей между похищением Генри и нашим собственным заключением. У него не было выхода, не было языка, на котором он мог бы защититься, он не знал своих похитителей и их уловок. И никакого тебе habeas corpus, апеллируя к которому мой отец вмешается от нашего имени, как только Вударович позвонит из Пуэрто-Эден. Мы не обречены на вымирание. И все же я был мрачен не столько из-за нападения, сколько из-за удручающего знакомства с Джемми Эденом, чей образ преследовал меня с большей свирепостью, чем Генри, возможно, потому, что он показал мне, каким могло бы стать столетие спустя любое из альтер эго Генри. На месте Генри (а кто был ближе?) я бы больше не хотел возвращаться домой, на остров моих униженных предков. Возможно, он был рад, что одиссея прервана. Или разочарован тем, что насилие повторяется бесконечно, и отчаялся, что когда-либо найдется решение. Что бы я ни думал о нем, мне оставалось одно. Я должен принять правоту Кэм и просто довериться Генри.

Я крепко держался за эту идею, пока мы в отчаянии поднимались в воздух, и цеплялся за смутную надежду, когда мы смотрели, как друзья машут на прощание, а «Южный Крест», ставший нашим домом на столько недель, превращался в крошечное пятнышко внизу, затерянный в море, полном островов и дельфинов, где плавал айсберг, отколовшийся от матери-ледника, словно ребенок, погубленный ветром; я даже держался за Генри как за якорь, когда мы пересекали Патагонию на восток, пролетая пики и равнины, которые он никогда не видел своими смертными глазами с высоты, на которой мы находились; и эта вера была со мной, пока мы не приземлились на аэродроме на Фолклендских островах.

А потом я почувствовал, как вера тает, как только мы увидели тощую одинокую фигуру доктора Эрнеста Дауни, спешащую, чтобы поприветствовать нас, еще до того, как винты вертолета прекратили свое убийственное вращение. Он сиял, подпрыгивая от радости, и без колебаний обнял меня, да так сильно, что, казалось, выжмет мое тело досуха. Я чувствовал, как отвращение Генри наслоилось на мое, и с трудом сдержался, чтобы меня не вырвало на человека, который преследовал нас до самой южной точки земли.

— Мальчик мой, — жарко шептал он мне на ухо. — Наконец мы встретились. Какое облегчение, чума не успела перейти на следующую стадию.

Он с неохотой отпустил меня, не переставая болтать, и повернулся, чтобы приветствовать Камиллу, которая отшатнулась, чтобы избежать объятий.

— А вы, моя дорогая миссис Фостер! Как любезно с вашей стороны было присоединиться к мужу, разделить его славу, мою и то, что скоро станет вашей славой, это великое событие в анналах медицины и науки. Если бы только моя бедная девочка, если бы только моя бедная дорогая Эвелин была жива, чтобы принять участие в этом празднике, если бы только ей хватило мудрости и она дала правильный совет своей матери, но чувство вины никогда не будет подходящим советчиком, мы никогда не должны действовать по указке вины, никогда, никогда, только из чистой любви к человечеству и прогрессу. Хаксли сказал: если ты знаешь правду, ты не можешь сделать ничего плохого, разве не он? Я имею в виду Томаса Генри, потому что у Олдоса все было с ног на голову, не так ли? Он, антинаучный ублюдок, высмеивал дивные новые миры, которые мы создавали. Но не стоит дальше зацикливаться на ремарках и цитатах, с которыми вы, возможно, не знакомы. Пойдемте, пойдемте, наш транспорт ждет, очень важные люди собрались, чтобы полюбоваться нашим проектом, это гигантский шаг вперед, свидетелями которого будут Пастер и Уотсон, Крик и Мишер, ах, идемте же!