Кингчесс (СИ) - Лей Влад

— Скорее как после комы. — Флегматично ответил техник. — Ваши тела будут охлаждены. Все процессы в организме либо остановятся, либо замедлятся. Затем капсула вернет вас к жизни.

— Так мы будем мертвы? — ужаснулся Лисицкий.

— Ну, в каком-то смысле да. — Пожал плечами техник. — А в каком-то, это можно назвать сном. Гибернацией организма. На вашей планете есть животные, которые впадают в спячку, когда окружающая температура им не подходит, или когда наступает сезон, в котором для них банально нет еды?

Лисицкий тут же вспомнил медведей.

— Есть такие. Но они ведь не в кому впадают.

— Не впадают. Но их организм все равно находиться в неком подобии анабиоза — они не едят, нет отходов жизнедеятельности. А главное: многие параметры, можно сказать, жизненно важные, существенно снижаются. Не знаю как на вашей планете, а на одной из тех, где довелось побывать мне, были такие животные — альтаки. Это хищники. Они активны только в жаркий сезон. Когда наступают дожди, а затем и холода, альтаки вырывают себе глубокую нору и там несколько дней пируют тем мясом, которое им удалось найти и припрятать в период активности. А затем засыпают. Я и несколько моих коллег решили понаблюдать за ними. Оказалось, что у альтак, когда они засыпают, даже пульс изменяется — он ниже обычного ритма в несколько раз. Есть и другие параметры, которые изменяются. Когда альтак просыпается — ему нужно несколько дней, чтобы прийти в норму. Вот и в вашем случае все будет происходить практически так же. С той лишь разницей, что восстановитесь вы достаточно быстро — капсулы снабжены всеми необходимыми стимуляторами.

— Вы умеете успокоить. — мрачно протянул Лисикций.

— Не вижу ничего страшного. — вновь пожал плечами техник.

«Ну конечно, что тебе-то бояться?» — подумал Лисицкий, рассматривая увешенного имплантами техника. — «Уже и не человек, а скорее робот. Тебе ни кома, ни клиническая смерть не страшна. Тебя и живым-то с натяжкой можно назвать».

Вслух же Лисицкий ничего не сказал. Зато именно с этого момента у него в голове засел страх, прогнать который, забыть о котором он не мог. Страшно не умереть, страшно остаться в этом самом «анабиозе». Ведь может случиться все, что угодно. Возродиться в клоне не получится — ты ведь не умер, ты — жив. Не получиться убить себя. Ты ничего не сможешь сделать. И самое страшное — если ты сможешь себя осознавать, сможешь мыслить, будешь понимать, сколько времени ты находишься в заточении. И ты не умрешь, нет. Рано или поздно твой разум взбунтуется и ты, сегодняшний ты, перестанешь существовать. И это реально страшно.

Страх, или даже фобия, усиливался все больше, а когда до отправки группы осталось всего несколько часов, Лисицкий прямо места себе не мог найти.

И вот время пошло. И сейчас, когда тело Лисицкого как раз впадало в «гибернацию», «анабиоз», «спячку» или «кому», как называл процесс техник, сам Лисицкий осознал чего он боится. Он боялся, вопреки здравому смыслу, вопреки уверениям, что в случае проблем он очнется в клоне, вопреки собственной уверенности, что не умрет. И боялся он заснуть и не проснуться. Но больше он боялся — не заснуть. Не заснуть и навеки остаться закованным в собственном теле, в капсуле, в маленьком контейнере, на борту мертвого корабля, медленно дрейфующего по черной пустоте.

Он был мертв, или почти мертв. Даже мыслей не было. Вернее — какие никакие размышления появлялись, если их можно так назвать. Но шли они туго, медленно, вязко. Как сравнивать поток воды (твое нормальное состояние и скорость мышления) и нечто тягучее, словно деготь (состояние нынешнее).

Дикий холод пронзил тело. Лисицкий никогда не ощущал такого холода, такой слабости в теле. Ноги не держали, руки не слушались, все тело было словно бы ватным. Он буквально сполз по ложементу, изо всех сил стараясь напрячь руки, схватиться за что-то. Вот только руки и не думали слушаться — не двигались, не откликались, словно были чужими. Его трясло — холод буквально пронизывал до костей.

Тогда Лисицкий попытался распахнуть глаза и, если бы мог, застонал бы от боли: глаза начало печь. Так бывает, если в них попадет пот, или, что больше подходило для сравнения: словно бы в глаза налили очень холодной воды.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сколько он провалялся на полу, будто сломанная кукла, он не знал. Но, судя по всему, не слишком долго. Вновь открыть глаза его заставил чей-то хриплый голос:

— Мне одному так хреново?

Ему тут же ответил другой, усталый, слабый:

— На кой я подписался на это?

Лисицкий собрался с силами и просипел:

— Я не чувствую рук и ног.

— Успокойся. — Лисицкий с трудом, но узнал голос Дмитрия. — Через пару минут почувствуешь.

Он не обманул. Ровно через пару минут Лисицкого скрутило — мышечные спазмы начали накатывать волнами, заставляя его скручиваться калачиком и подвывать от боли. Боль с каждой секундой становилась все сильнее, волны накатывали все чаще и продолжались дольше. А затем, как показалось Лисицкому, на самом пике очередного приступа боли, когда он уже подумал, что сломает себе зубы — так сжал челюсть, все вдруг прекратилось.

Он осторожно сел, словно боясь, что боль вернется. Затем подобрал ногу, вытянул руку, попытался нащупать ручку на внутренней части капсулы, ухватился за нее и медленно поднялся.

Боли не было.

Он распахнул глаза и поспешно их закрыл, чтобы вновь не получить весь тот спектр ощущений, что сопутствовал предыдущей попытке. Однако его смелость оказалась награждена — глаза немного болели, но уже не пекли.

— Отпустило? — поинтересовался кто-то голосом Дмитрия.

Лисицкий сообразил, что обращаются к нему.

— Кажется. Я ничего не вижу.

— Естественно. Тут ведь темно. Дождемся, когда все очухаются и тогда включу свет. А ну-ка. Считайсь!

— Первый.

— Второй.

— Третий. — просипел Лисицкий.

— Пятый…

— Восьмой…

— Понятно. — подвел итог Дмитрий, так и не дождавшись других. Будем ждать.

Перекличку пришлось проводить еще четыре раза. И только на четвертой попытке отозвались все.

— Так. Включаю свет. — Предупредил Дмитрий.

Свет появлялся медленно. Точнее сказать — он был очень-очень слабым. Наверное, лампочки светили с мощностью всего в пару ватт. Но свет нарастал, усиливался. А затем стал достаточно ярким для того, чтобы Лисицкий смог оглядеть все вокруг себя.

Он был в капсуле, слева и справа от него были другие. Напротив него виднелись ящики с амуницией и оружием. Причем до них было всего пара метров. Как и планировалось — они были в контейнере, который должны были выгрузить на склады Базара.

— Ну все. Вылезаем и облачаемся. — Приказал Дмитрий.

Лисицкий помедлил, но затем увидел, как из соседних с ним капсул медленно, неуверенно начали показываться люди — бойцы их группы.

Двигались они неуклюже, рывками. Движения были дерганными, неуверенными. Но люди справлялись: на негнущихся ногах топали к ящикам и начинали одеваться.

Лисицкий вылез из своей капсулы последним. Неуверенно, пошатываясь он пошлепал голыми ногами по холодному металлическому полу до своего ящика и принялся облачаться.

Руки и ноги слушались его плохо и самое простое действие, будь то натягивание штанов, или попытка застегнуть ремень, требовали массу времени, терпения и усилий.

В конце концов, Лисицкий смог справиться с одеждой, даже зарядил оружие без посторонней помощи.

Он огляделся.

Остальные облачились намного быстрее него. Зато подготовка оружия отняла у них гораздо больше времени. Еще бы. У Лисицкого был небольшой пистолет-пулемет и средний по мощности лазерный пистолет. У других членов группы вооружение было не в пример лучше. У каждого по мощному кинетическому пистолету. Как называл их Техник — «ттшники». Лисицкий даже видел оригиналы — модели 20 века. Монстры, созданные Техником, мало чем на них походили. Разве что немного внешним видом, если не брать в расчет размеры — оригиналы уступали новоделу по размерам в два, а то и в три раза, равно как и в весе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})