Десять кругов ада - Леонид Костомаров

- А чего мне его бояться! - гаркнул огромный Глухарь. - Из-за них же и сижу.

- Верно сидишь, - зло усмехнулся Филин. - А что заложил брагу, свое еще получишь, не скалься...

- Ну-ка, пасть-то прикрыл!.. - хлопнул по столу майор. - Постращай мне еще...

Филин снисходительно посмотрел на него, отвернулся и снова замолк.

- Что значит - за них, Глухарь? - мягко спросил майор.

- Ну а как, не из-за них, что ли? - обидчиво протянул тот. - Сосед у меня был, Колян, блатной, он на проводинах одного исполосовал, как порося, тот выкатался весь в кровянке. Ну а я рядом был, сдержать хотел, да куда там... Ну, взяли его на следующее же утро вместо армии. А когда разбираться стали, вроде и я получаюсь подсудный, я ж... сокрыл преступление, - выговорил язвительно. - Вот. Мне в техникум ехать поступать, а тут в воронок - и в тюрьму. Так и не сложилась учеба...

- Да, - покачал головой, оглядывая Глухаря, Медведев. - Какой техникум-то был?

- Какой... сельскохозяйственный, какой... Ну, чего об этом говорить, пока отсижу, а там и не возьмут, с судимостью-то... И года уже вышли.

Мамочка крякнул, врать не хотелось, обнадеживать зазря - тоже грех. Не знал, что и ответить большому и обидчивому, как ребенок, неудавшемуся агроному.

- Идите, я подумаю, как вам помочь... Сколько осталось-то?

- Полтора года, - буркнул Глухарь.

- Считай, ты завтра на свободе... - звонко сказал в тишине Филин. - Сдай еще пару бидонов...

Майор, не поворачиваясь к нему, бросил:

- Марш на вахту, говнюк. Доложишь - трое суток изолятора.

Филин пожал плечами - а как же иначе, улыбнулся торжествующе и гордо встал - высокий, головастый, уверенный в себе. Не предавший никого.

- Так, - оглядел его Мамочка, - если сейчас принесешь грелку с водкой и откажешься от всех выигрышей в карты - прощаю. Нет - пойдешь в изолятор, а пока ты там сидишь, я докажу, что ты обложил всех в отряде данью, и будет тогда тебе ПКТ или - чтобы веселей жилось - тюремный режим. Помилования он ждет... Хрен тебе, а не помилование. Иди подумай, даю тебе полчаса. Через тридцать минут ты на вахте - в изолятор. Или у меня, с признанием. Свободен.

НЕБО. ВОРОН

Экземпляр Филин, именующий себя вором, вместо того чтобы напрячь мыслительные свои способности и отыскать выход, дабы не быть упеченным на долгий срок в не подходящие для жизни условия, не нашел ничего более умного, нежели вновь пойти в кинобудку, затянуться папироской анаши и преспокойно слушать там песни, начисто забыв про майора и данные им полчаса на обдумывание своей будущей судьбы. Естественно, через час его там снова отыскали и отвели в изолятор... Бред.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Нет, уважаемый Ворон. Не мог поступить иначе зэк Филин, по законам воровского куража. И обман начальника, скрытый и прямой - каждодневный, постоянный, презрение к словам того, и своим заодно, - основа этой модели поведения. В этом особый кайф - выслушать длинную тираду Мамочки, а затем завалиться в клубе и слушать тоскливые блатные песни, что заставляют жалеть себя, ненавидеть ментов и понимать, что страдание, посланное на него, было уже не раз послано на многих таких же, и они выдюжили, не отдали свою душу "хозяину" и куму. Остались честными ворами.

В этом и основа, что держит на пластинке жизни зэка со стажем в любых, самых мерзких ситуациях. Он уверен, что страдает не зря - придет его час и он вернет себе все, что здесь у него отобрано, - там, на воле.

Персонажи песен, поющихся гундосыми голосами, - воры и жиганы, почти мифологические герои, сильные духом, предметы подражания, и с ними легче в дурной час, потому что они есть, кто-то точно так же мучился, мучается и будет мучиться, как и ты.

НЕБО. ВОРОН

Эх, прекраснодушный вы мой Достоевский, идеалист, приятный во всех отношениях... Но Филин действительно только кураж, понт... А на самом деле этот гундосый циник, лишенный абсолютно всех принципов, самый опасный в Зоне и для администрации, и для воровских законов... Поймал его Волков на "коцаных стирах" - меченых картах, шантажируя отдать изъятую из схорона, знакомую многим, но уже расшифрованную колоду отрицаловке, которая поголовно была должна Филину. За что ему сразу бы "повязали красный галстук" - отрезали голову.

Но это тоже был... кураж оперативника, ибо у него в сейфе лежала ориентировка на Филина, присланная с "крытки", где тот сидел. Сексот имел агентурную кличку Клоп и... стучал, стучал, стучал... даже на моего хозяина, хоть тот ему не раз спасал жизнь в картежных разборках, наивно считая его другом.

А если я, знающий и видящий все, расскажу вам о том, что этот ваш Филин, свято и нерушимо блюдущий некий воровской кодекс, вот уже полгода, "вступив в преступный сговор" с капитаном Волковым, занимается не чем иным, как распространением среди своих сотоварищей-заключенных наркотического зелья анаши?!

Да, да, именно он, "святоша" Филин, регулярно и методично накачивает зону наркотиком, за что лелеет его оперативник Волков, не дает пока в обиду. Оставляет ему капитан Волков часть денег, совместно заработанных, обещает скорый выход на свободу... И потому так спокоен Аркадий Филин, он ведь живет под сенью своего мерзкого покровителя, паразитирующего на людских пороках и власти над ними... И после этого он честный вор?

ЗОНА. ФИЛИН

У меня лично в Зоне все нормалек.

В отряде держу всех в черном теле, уважают. А тут еще на крючок самых шустрых посадил - проиграли они мне в картишки, потому за ними должок, и молчат в тряпочку, мне только остается свистеть да показывать пальчиком давай туда, давай сюда, идут шавки, делают, что скажу.

Вот Джигит нарушил срок расплаты, пришлось его припугнуть, быстро понял, грамотный. Сейчас в ПКТ сидит, Волк меня спрашивает: выпускать? А я говорю нет, пусть еще попарится. Да пусть должок пока свой погасит, а как отдавать будет - его проблемы.

Как он сел-то... Пришел он перед тем, говорит, Филин, бабок нет, давай по-другому расквитаюсь. Да пожалуйста, я что - зверь, все понимаю. И он отметелил и посадил на счетчик другого моего должника. Ну а тот не побоялся, сдал сына гор.

А что барыгой меня опер Волков сделал, так это только на руку всем. Ему бабульки капают, братве - дурь всегда под боком, мне - авторитет и жизнь безбедная. Да косячок всегда лишний в придачу. Никто не внакладе, какие проблемы?

Помилуют меня, без бэ, пусть Мамочка от злости сдохнет, но Волков обещал, что через год, если так работать и будем, меня он отпишет - на химию, а это уже воля. Вот она, рядом, Мамочка, не брызгай слюной, подавишься. А ради нее на многое можно глаза закрыть.

Эх, волюшка!.. Там-то уж я сам себе голова, никаким операм меня не достать. В первый-то раз, когда сцапали, аж на семнадцатой машине меня взяли я тогда автомобилями барыжил. Сам брал их, сам сбывал, ведомственные в основном, дорогие, падлы, с коврами, нутряк весь новый, бабки кавказцы за них отваливали дикие, они ж любят побогаче... Я уже тогда в ментовской форме работал, а что - подозрений никаких, лохи вокруг. Лейтенантом сначала был, потом до майора дошел, смехота.

ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ

Вот пришли и ноябрьские. Уходил я перед праздником одним из последних из Зоны, только у Львова горел еще свет.

За запреткой с сегодняшнего вечера дежурил усиленный наряд, а в самой Зоне в дни праздника следили за порядком сами активисты - так было принято. По расписанию праздника - просмотр парада по телевизору, а вечером в клубе фильм. Большего пока не заслужили.

А что я заслужил? Сейчас, с холода, сразу пойду в сарайку, наберу дров, растоплю баньку. Поправил я ее. Баня... О чем еще мечтать русскому человеку?

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Прав подстреленный майор - о чем мечтает вечно подмороженное тело русского человека, заиндевелая от невзгод душа, застуженная переворотами-протестами супротив вечно немилой власти?

Одна думка у русского - опостылевшая жизнь. А выгнать эту постылость можно только водкой да вот этой очищающей хотя бы тело процедурой - баней. Хлестался мой герой березовым веничком, напевая тихонечко "Протопи-ка мне баньку по-черному...". Песню эту услышал на дне рождения у приятеля, и запала, что-то скрывалось в ней, а что - не поймешь. О чем она? - думал правильный человек Медведев и все понимал, что же там выхрипывает этот Высоцкий. А узнать-услышать в себе созвучное тому, о чем бунтовал тот, боялся.

И не потому, что трус, а не хотел просто ворошить то потаенное, что скрывалось за внешней жизнью его страны, людей, что служили рядом с ним, жили рядом.

Была тайна, тайна этой могучей страны, в которой, не мучаясь совестью, правильно жил майор.

Но правильно ли жила сама эта страна?

Об этом нельзя было говорить, думать нельзя было - даже в бане, но от этого тайна страны не переставала существовать, она вырывалась в неосторожном слове зэка, в долгом взгляде начальника колонии, в истерике матерей зэковских и в книжках самиздата, что попадали к нему через замполита от политических.

Страна жила своей неведомой и постыдной во многом жизнью, она была нелюдимой, не любила она тех, кто жил в ней, и майор это знал, и этот хриплый, волчара, тоже это чувствовал, но он смог прокричать об этом, а другие - нет.