Две дороги - Василий Ардаматский

— Вы господин Дружиловский?

— Так точно, — ответил он и только в этот момент понял, где находится.

— Вы должны ответить мне по поводу снятой вами комнаты на Лейпцигштрассе, — сказал следователь.

— А что, собственно, случилось? — спросил он, морщась от дикой головной боли.

— Ах да, вы же не знаете, — сочувственно ответил следователь. — Случилась неприятность — в Берлине раскрыта шайка фальшивомонетчиков. По ходу операции полиция сделала обыск в комнате, которую вы снимаете, и обнаружила там запас подозрительной бумаги.

— Я не знаю никакой комнаты! — крикнул он.

— Подождите, — поморщился следователь. — Ведь могло же быть так. Вы снимали комнату для... свиданий со своей дамой. Ваши друзья знают, что с этой дамой у вас произошел разрыв еще четыре месяца назад. И с тех пор вы в той комнате не бывали. Но продолжали платить за нее. В конце концов, одинокий молодой мужчина должен иметь комнату для... таких целей. Не так ли?

Следователь протягивал ему руку помощи, и было ясно, что за спиной у следователя наверняка стоит Зиверт.

— Это уж мое личное дело, — сказал он с достоинством. — Меня сейчас больше интересует, кто ответит вот за это. — Он отряхнул на груди мокрый, обвисший смокинг.

— Не стоит об этом, — дружески посоветовал следователь и взял ручку. — Значит, так мы и запишем. Разрыв с дамой — четыре месяца назад. Имя дамы вы имеете право не называть... Ну вот и все. Больше против вас никаких улик нет, и сейчас мы вас отпустим, но по первому требованию вы должны будете к нам явиться.

— Как я выйду на улицу в таком виде? — возмущенно спросил Дружиловский. Вид у него был, конечно, отчаянный: грязный смокинг сморщился гармошкой, задравшись до груди, рубашка вылезла из штанов и свисала до колен, а внизу сияли лаковые туфли.

— Вас отвезут.

В квартире все было перевернуто, матрац сдвинут с кровати, а подушки и одеяло лежали на полу, бумаги рассыпаны по полу.

Он бросился к столу — в нижнем ящике был тайник. Деньги и дневник были на месте. Сразу успокоившись, он стал приводить в порядок комнату. Потом, приняв ванну, решил сбегать в ближайшую пивнушку опохмелиться — голова разламывалась, он еще не давал себе отчета в том, что случилось.

В передней раздался звонок. Он приоткрыл дверь, не снимая цепочки, и увидел молодого человека, одного из сотрудников доктора Ротта.

— Господин Дружиловский, доктор Ротт ждет вас.

— Когда... где?

— Сейчас же. Машина у подъезда.

— Мы не можем заехать в остбюро господина Зиверта? — спросил Дружиловский, когда они сели в машину.

— Доктор Ротт ждет вас, — строго ответил молодой человек.

Его привезли на конспиративную квартиру. Ротт сидел в маленькой уютной гостиной и читал газету. Дружиловский стоял перед ним, видя над газетой только блестящую лысину немца. В соседней комнате говорили по телефону, он явственно услышал фразу: «доктор Ротт будет у вас через двадцать минут», — и подумал: «Экзекуция будет недолгой, весь вопрос, чем она кончится?»

Доктор Ротт аккуратно сложил газету, положил ее перед собой, пригладил ладонью и сказал сухим негромким голосом:

— Мы решили выслать вас в Польшу.

— Как? — выдавил он из слипшегося горла.

— Как это обычно делается, в сопровождении полиции, — ответил Ротт, рассматривая его.

— За что?

— Вы — жулик, участник уголовного преступления против Польши, пусть вас там и судят, — холодные глаза немца смотрели на него без всякого выражения.

— Но против меня никаких улик нет, меня допрашивали и отпустили, следователь сказал...

— Меня не интересует, что сказал вам следователь, — прервал его немец. — Вы жулик, и вы это прекрасно знаете, а я проявил в отношении вас непростительную доверчивость.

— Я думал... я думал... что вы, Зиверт...

— Что вы думали? — тонкие губы доктора Ротта изогнула усмешка. — Может быть, то, что я должен терпеть все ваши проделки? Мое терпение иссякло. Вы имеете сегодняшний день на сборы, завтра вас отправят. Все. Убирайтесь!

Дружиловский ринулся домой. Прекрасно понимая, что доктор Ротт не шутит, он все-таки на что-то смутно надеялся.

Зиверт! Зиверт! Только он может его спасти!

Он взял деньги, нанял машину и помчался к Зиверту.

Горничная Зиверта впустила его в переднюю и сказала, недовольно пожав плечами:

— Ждите, но, когда он придет, я не знаю.

Он просидел до позднего вечера. Понимал, что теряет драгоценное время, но уйти не мог, у него было ощущение, что только здесь он в безопасности, а если уйти, то там, на улице, с ним может произойти все, что угодно. Когда он ехал сейчас по городу, газетчики кричали о шайке фальшивомонетчиков, и от их голосов некуда было скрыться.

Увидев его понура сидящим в передней, Зиверт нисколько не удивился.

— Ну, соколик, допрыгался? — весело спросил он, снимая пальто.

Дружиловский прошел за хозяином в кабинет, в котором, как всегда, царили порядок и чистота. Полированный стол блестел, все кресла были в белоснежных чехлах, большие, стоящие в углу часы мерно отщелкивали секунды.

— Видик у тебя — умереть можно, — сказал со смехом Зиверт, усаживаясь на стол. Он наклонился вперед: — Рассказывай, соколик с подбритыми бровками.

— Меня высылают в Польшу.

— Знаю. Что еще?

Зиверт только что виделся с доктором Роттом, и они целый час обсуждали случившееся. Положение у Зиверта было непростое. Людям из полицей-президиума он давал немалые деньги и был уверен, что о его, а значит, и об их участии в истории с долларами они будут молчать. Но будет ли молчать Дружиловский, если за него возьмутся как следует? В этом он совершенно не был уверен и нещадно ругал себя за то, что привлек его к этому делу. Полицию он в этом отношении обезвредил. Но люди доктора Ротта могли довольно быстро растрясти Дружиловского.

Начав разговор с немцем, Зиверт прежде всего выяснил, что тот знает о Дружиловском в связи с долларовой аферой, и вскоре понял, что никакими точными данными Ротт не располагает, однако уверен, что Дружиловский в этом деле замешан. Зиверт не стал разуверять доктора Ротта и даже напомнил, что он вначале тоже не очень верил Дружиловскому. Ход был точный — немцу совсем не хотелось сознаться, что он был необоснованно доверчив.

— Все-таки он работал неплохо, — задумчиво сказал Ротт.

— Согласен, со временем и я изменил свое отношение к нему, — подтвердил Зиверт. — Но то, что фигура он непрочная, это факт, с которым нельзя не считаться.

— Какие еще там счеты? — сердито спросил доктор Ротт. — Кроме всего, мы должны бросить кость полякам, пусть они его судят.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});