Жизнь Марианны, или Приключения графини де *** - Пьер Мариво

Моя благодетельница и ее сын были, как мне показалось, растроганы до слез.

— Вот каково мое положение,— продолжала я,— вот какова моя близость с госпожой де Миран. О вас говорят, что вы молодой человек разумный и честный,— да мне и самой так думается, и вот скажите мне по совести, что мне делать. Вы меня любите — как мне ответить на вашу любовь, как поступить после того что я вам сейчас рассказала? Вспомните, что несчастные, коим подают милостыню, не так бедны, как я: у них, по крайней мере, есть братья, сестры или какие-нибудь другие родственники, у них есть родина, их знакомым известно, какое имя они носят, а у меня ничего этого нет. Стало быть, я еще несчастнее, еще беднее, чем они, не правда ли?

— Довольно, дочь моя,— сказала госпожа де Миран,— остановись и больше не возвращайся к этому.

— Нет, матушка,— возразила я,— дайте мне все сказать. Я говорю чистую правду, сударь. Вы домогаетесь моей любви, намереваясь жениться на мне. Хороший же подарок я вам сделала бы, верно? Разве не было бы жестокостью с моей стороны преподнести его вам? Ах, боже мой, какое же сердце я отдам вам? Сердце легкомысленной, ветреной, опрометчивой девушки, не питающей к вам почтения? Правда, я вам нравлюсь, но ведь вас привлекает ко мне не только моя миловидность — она не такое уж большое значение имеет; очевидно, вы находите, что у меня благородный характер, и как же вы в этом случае можете надеяться, что я приму вашу любовь, за которую вас все будут осуждать, которая поссорит вас с вашими родными, со всеми приятелями, со всеми, кто вас уважал, да и со мною также? Ведь как вы стали бы раскаиваться, когда разлюбили бы меня, увидев, что ваша жена — всеобщее посмешище, что никто с ней не хочет знаться, что она принесла вам только несчастье и стыд. Разве все это пустяки? — с глубоким волнением добавила я и заплакала.— И теперь, когда я так обязана госпоже де Миран, разве не оказалась бы я злым созданьем, если бы вышла за вас замуж. Если б я была на это способна, как вы могли бы испытывать ко мне иное чувство, кроме ужаса?.. Разве нашлось тогда бы на земле более гнусное существо, чем я, особенно при тех обстоятельствах, в которых вы оказались. Ведь мне все известно. Вчера матушка, как обычно, приехала навестить меня; она была печальна; я спросила, что с ней; она ответила, что сын огорчает ее; я слышала, не подозревая, что тут как-то замешана я. Она сказала, мне также, что всегда была очень довольна своим сыном, но просто не узнает его с тех пор, как он увидел некую юную девицу; и тут она рассказала нашу с вами историю; ведь эта юная девица, которая портит вас и из-за которой вы не желаете сдержать свое слово, девица, так огорчившая вашу матушку, отнявшая у нее сердце и нежность сына,— это ведь я, сударь, хотя я живу здесь ее милостями и осыпана ее благодеяниями. И после этого, сударь, скажите, как человек честный и порядочный, достойный уважения, ибо вам свойственны и мягкость и великодушие,— скажите, хотите ли вы еще, чтобы я любила вас и хватит ли у вас у самого мужества любить такое чудовище, каким я оказалась бы, приняв вашу любовь? Нет, сударь, вы, я вижу, растроганы моими словами, вы плачете, но эти слезы порождены нежностью к матери и жалостью ко мне. Нет, дорогая матушка, вам больше не надо ни грустить, ни тревожиться: господин де Вальвиль не захочет, чтобы я была виновницей ваших страданий, этого горя он не причинит мне. Я уверена, что больше он не смутит той радости, которую вы испытываете, помогая мне; наоборот, он и сам будет ее чувствовать, захочет, чтобы она досталась и на его долю, он еще будет меня любить, но такою же любовью, как и вы. Он женится на той барышне, о коей шла речь,— женится ради самого себя, ибо он обязан сдержать слово, а также ради вас, ибо именно вы подыскали для его блага эту партию, женится ради меня, ибо я умоляю его об этом, как о единственном с его стороны доказательстве, что я действительно была ему дорога. Он не откажет в этом утешении девушке, которая не может ему принадлежать, но никогда не отдаст другому своей руки; несчастная не скроет от него, что она высоко его ставит, и будь она богата, будь она ровня ему, то предпочла бы его всем мужчинам на свете, я хочу дать вам это утешение и не сожалею, что призналась в этом, лишь бы мои правдивые слова принесли вам душевное удовлетворение.

Я остановилась, чтобы утереть слезы, лившиеся из глаз моих. Вальвиль по-прежнему сидел, опустив голову; погрузившись в глубокую задумчивость, он медлил с ответом. Госпожа де Миран смотрела на него со слезами на глазах, выжидая, когда он заговорит. Наконец он прервал молчание и, обратившись к моей благодетельнице, сказал:

— Матушка, видите, какова Марианна? Поставьте себя на мое место и по своему собственному сердцу судите, что чувствую я. Разве не прав я был, что полюбил ее? И возможно ли мне разлюбить ее? Может ли то, что она сейчас говорила, отвратить меня от нее? Сколько у нее добродетелей, матушка, и я должен расстаться с ней! Вы этого хотите, она меня просит об этом, и я расстанусь с ней, женюсь на другой и буду несчастным. Я на это согласен, но недолго мне придется томиться на свете.

И после этих немногих слов у него потекли слезы, он не сдерживал их; слезы эти растрогали госпожу де Миран, она тоже заплакала и не знала, что сказать; мы молчали все трое, слышались только вздохи наши.

— О, боже! — воскликнула я, потрясенная чувством любви, скорбью и множеством других смутных, неизъяснимых движений души.— Ах, боже мой, сударыня! И зачем только вы встретили меня! Зачем я живу на свете! Хоть бы скорее господь прибрал меня!

— Увы! — печально сказал Вальвиль.— На что вы сетуете? Ведь я же сказал, что готов расстаться с вами.

— Да, вы готовы расстаться со мной,— ответила я,— но говорите вы это так, что удручаете матушку, мучаете ее смертельной мукой, угрожая, что будете несчастным, и хотите при этом, чтобы она утешилась, спрашиваете, на что мы сетуем! Чего вы еще потребуете, помимо того, что я вам сказала? Разве великодушный и рассудительный человек не должен понять, что иным обстоятельствам приходится уступать? Да, вам нельзя на мне жениться, на то божья воля; но я ни за кого замуж не пойду, и вы всегда будете мне дороги, сударь. Вы не потеряете меня, и я тоже вас не потеряю: я постригусь в монахини; но я буду жить в Париже, и мы будем иногда видеться; у нас с вами будет одна и та же мать, вы будете мне братом, благодетелем моим, единственным моим другом на земле, единственным человеком, которого я уважаю и которого не забуду никогда.

— Ах, матушка! — воскликнул Вальвиль, бросившись вдруг к ногам госпожи де Миран.— Вы плачете, простите же мне эти слезы. Делайте со мной, что хотите, я в вашей воле, но вы меня погубили: ведь вы сами привели меня сюда, и теперь мое восхищение ею стало беспредельным, я уж не знаю, что со мной. Сжальтесь над моими страданиями, сердце у меня разрывается. Уведите меня отсюда, уйдемте. Я лучше согласен умереть, чем огорчить вас, но вы, такая нежная мать, что же вы хотите сделать со мной!