Виток истории - Игорь Маркович Росоховатский

через космос, сказал дальнианину:

— Нет, я не останусь.

«Почему он не заставит нас, если это ему нужно?» — подумал Ким.

— Нельзя заставлять войти в будущее. Для будущего нужно созреть, — прозвучал ответ дальнианина.

Взгляд Светова прояснился: Вадим, так легко принявший решение, помог и ему. А было нелегко. Ведь Светов хорошо представлял, что предлагает дальнианин. Разве не бессмертие необходимо ему, чтобы воплотить в жизнь свой замысел о путешествии к центру Галактики?

— Вы сможете вернуться потом на родину, приняв любой облик, и такой, как сейчас, — сказал дальнианин.

Роберт подумал: «В этом — ловушка. Стоит только согласиться, и мы станем другими, у нас появятся другие цели и желания. Мы потеряем самих себя. И нам незачем будет возвращаться…»

Он хотел предупредить Светова, но услышал его голос:

— Спасибо за предложение. Я не могу его принять.

Он проговорил это твердо и быстро, так быстро, что возникали сомнения в твердости.

«Он старше остальных и лучше знает цену времени», — подумал Ким. Ему захотелось спросить о чем-то, но он промолчал.

Дальнианин повернулся к Роберту, к тому, кого уже дважды считали погибшим и кто, если верить здравому смыслу, должен был погибнуть уже больше десяти раз.

«Бессмертие… Это слишком заманчиво. Это больше, чем небо для птицы, но меньше, чем глоток воды для путника в пустыне. Ему нужен бурдюк с водой, но река только задержит его в пути. Оказывается, нам не нужно больше, чем нам нужно… — Роберт снова подумал о ней. — Помогло бы бессмертие понять ее?»

Дальнианин понял его и кивнул Киму: теперь твоя очередь. А Ким повернулся к товарищам — к людям, которые никогда не могли предугадать того, что он скажет, — и произнес:

— А почему бы мне и не остаться здесь?

Его взгляд, как обычно, был вопросительным.

Губы Роберта шевельнулись, но он взглянул на Светова и промолчал.

— Счастливого пути, друзья, — сказал Ким с таким видом, как будто ничего особенного и не случилось, а его решение не должно было явиться для них неожиданностью.

…Трое землян очутились у бурлящего фиолетового ручья. Вдали у холма виднелся нацеленный в небо нос ракеты. Он казался единственной реальностью на этой планете…

САМАЯ БОЛЬШАЯ ФАНТАСТИКА

Вместо послесловия

Андрей оставил свой корабль на орбите — автоматы введут его в шлюз спутника, — а сам устремился вслед за товарищами к Земле. Защитная энергетическая оболочка, образованная его телом, была совершенно прозрачной, незаметной глазу. Казалось, что он летит сквозь атмосферу без всякой оболочки. Он наблюдал нежные полутона — светло-малиновые и сиреневые с золотистыми искорками; гигантские цветы, которые медленно раскрывали пламенеющие, подернутые пеплом лепестки. Новыми органами — энергоанализаторами он чувствовал изменение полей, а инфразрение давало ему возможность воспринять краски такой чистоты, что, хотя он их видел уже много раз, по-прежнему замирало сердце от восхищения. Время от времени совсем близко рождалось облако — это, наткнувшись на его защитную оболочку, взрывались метеориты.

Расплылись очертания материков, возникли знакомые панорамы научных и промышленных центров. Вот и купола Седьмого центра, куда он должен прибыть. Андрей с невольной гордостью подумал, что в этот раз привез наиболее ценный материал, и Нат Астроном, подняв на него полусонный взгляд, процедит редкую скупую похвалу: «Кажется, это в самом деле интересно».

Но по причинам, которых и сам не мог понять, Андрей не спешил к Нату. Опустился на окраине города науки, в лесу. Выключил оболочку, лег на спину, молча смотрел в блестящее, словно промытое и насухо вытертое, небо. Оно качалось над ним в зеленой оправе.

«А стоило ли улетать отсюда? — подумал он и удивился тому, что мог так подумать. — Глупости!» — пристыдил он себя.

Но, однажды придя в голову, мысль не хотела уходить. Она словно издевалась над ним: «А стоило ли улетать? А стоило ли?.. Да, ты видел то, чего не увидят другие. Самые фантастические рассветы и чудовищные вихри. Существ, которых не в силах представить воображение. Да, ты немало сделал в свои годы. И еще больше испытал: хорошего и плохого. Этого хватило бы другому на сотни лет. Но ведь, в конце концов, цель всех поисков — счастье. А оно ждало тебя здесь, на Земле. Так стоило ли улетать?»

«Чепуха! — сказал он себе. — Это радость возвращения опьянила тебя. Ты пьян. Вот и все».

Он прикрылся решительным ответом, как щитом.

И коварная мысль отступила, ушла куда-то на задний план.

Сначала Андрей еще ловил в шелесте леса отдельные звуки, а затем весь этот зеленый шум, с жужжанием насекомых и пением птиц, с игрой светотени на листьях, с острыми и душистыми запахами, слился в одно, единое. Пронзительно-приятная мелодия наполнила каждую клетку тела, заставила все звучать и колебаться в едином ритме. Он почувствовал себя слитым неразрывно с деревьями, с шепчущими травами. Он — часть от части их, плоть от плоти.

«Это счастье пришло к тебе, старина», — лениво подумал он, улыбаясь.

И сразу же, вызванная этим ощущением, вернулась назойливая мысль: «Так стоило ли улетать? Ведь впервые ты испытал такое же чувство, такое же счастье в ранней юности. Это было несколько тысячелетий назад. Тогда ты еще никуда не улетал и ниоткуда не возвращался, не умел анализировать свои чувства, не осознавал алгоритмы сложных порывов. У тебя не было ни таких мощных органов-аккумуляторов, ни центров высшего контроля. Тогда ты еще и не начинал борьбу за счастье — оно само пришло к тебе. Здесь, на Земле».

Андрей уже не мог так просто рассеять и прогнать эти мысли.

«Выходит, и путешествие к центру туманности, опыты с растениями-змеями, исследование пучин Зрячего моря, где погиб Ив, необходимы только ради этого ощущения и этой мысли? А может быть, и не нужно было вовсе борьбы и трудного пути, переделки организма? Может быть, нужно другое: не уходить из детства, из юности, не улетать с Земли, не отрываться от природы — от того, что нас породило? Наоборот — слиться с этим все теснее. Тогда от нас не уйдет счастье? Такое же, как сейчас Или как тогда, в юности?»

Он скользнул взглядом по птицам: «Они имеют все то, о чем я сейчас подумал. Они, да и все животные, никогда не отрываются от того, что их породило. Но счастливы ли они? Поменялся бы я с ними своей долей?»

Он понял, в каком