Королева - Карен Харпер

— Надень платье или какую-нибудь накидку, — велел мне Джон, вскочив с ложа и проворно натягивая штаны и рубаху. — Черт бы побрал Тирвиттов, если это они впускают гонцов в такой ранний час, ничего не сказав мне.

Сунув ноги в домашние туфли, он тотчас выбежал в коридор и громко хлопнул дверью.

В слабом свете занимающейся зари я натянула платье, привязала рукава, которые так небрежно сбросила вчера, спеша оказаться в объятиях Джона. Я не потрудилась даже зашнуровать платье до конца и надеть туфли; а просто выбежала в коридор босиком, хоть и стояла зима. Поскольку нижних юбок я не надела, подол платья волочился по земле, и я путалась в нем. Меня поразило зрелище у дверей в покои ее высочества: Джон громко ссорился с каким-то человеком и отталкивал его, а рядом стояли еще двое в ливреях королевских слуг. Несмотря на сильный шум, я расслышала, как кто-то вытащил из ножен шпагу. Леди Тирвитт, которая, вероятно, впустила этих людей, стояла, будто привидение, в белом пеньюаре и ночном чепце.

Из-за дверей комнаты послышался голос Елизаветы:

— Подите прочь! Приказываю вам удалиться!

Боже правый, неужели эти люди ворвались в ее покои?

— Как понимать это безобразие в покоях сестры ее величества? — громко спросила я, быстро подходя к ним; Джон в эту минуту бесстрашно отталкивал человека с обнаженной шпагой.

Дюжий детина, совершенно мне не знакомый, вскинул руки, прекращая потасовку, и проревел:

— Королева повелевает принцессе явиться в Лондон и держать ответ за ту роль, которую она сыграла в заговоре мятежника Уайетта! Ее величество, не желая, чтобы принцесса отговаривалась нездоровьем, прислала сюда своего лекаря доктора Хаксона! — Он ткнул пальцем в сторону грузного мужчины, уже вошедшего в опочивальню Елизаветы, затем обратился ко мне: — Это вы мистрис Эшли?

— Да, я…

— Вас мы тоже должны забрать с собой. Если ее высочество в добром здравии — а так оно и есть, судя по тому, что она уже полчаса отказывается от услуг королевского лекаря, — то и говорить не о чем. Мы уезжаем и берем ее и вас с собой. Там, внизу, — носилки и слуги.

— Я действительно нездорова и слаба, — подала снова голос Елизавета, не вставая с ложа, — но я желаю, чтобы меня осматривал мой личный лекарь!

Из-за полога появилось ее лицо, похожее на бледную луну. Джон выставил посторонних за дверь и стоял теперь на страже.

Лекарь, облаченный в отороченную мехом мантию и шапку с наушниками, покинул комнату с крайне обиженным выражением лица. Я проскользнула в опочивальню и безуспешно попыталась захлопнуть дверь.

— Двери не закрывать, ибо корона требует ответа за измену! — крикнул детина, который был у них за старшего.

— В этом доме нет изменников! — заорала я в ответ. Клянусь, я бы его ударила, если бы мне не приходилось удерживать незашнурованное платье, чтобы оно не сползло и не обнажило мою грудь. — Да как вы смеете говорить сестре королевы, что она не вправе закрыть дверь — ведь она готова ответить на ваши вопросы прямо здесь. Вы же сами слышали, принцесса Елизавета слаба и не может отправляться в путь в такую лютую стужу! У нее в лучшем случае бледная немочь, а в худшем — что-то куда более серьезное, возможно, даже заразное! Вы что же, думаете, мы сможем выпрыгнуть из окон второго этажа и скрыться?

— Мы не следователи, мистрис, мы посыльные, — настаивал детина, но с помощью Джона мне все-таки удалось закрыть дверь у них перед носом.

— Если принцесса не появится в холле, как я сказал, то у нас приказ — вывести ее силой! — донесся голос, лишь слегка приглушенный дубовой дверью. — А осматривать ее будет только королевский лекарь!

— Кэт! — жалобно воскликнула Елизавета вполголоса, как только мы с ней остались наедине. — Я не хочу никуда ехать, не могу: месячные причиняют мне нестерпимую боль, и отек стал сильнее. Нельзя ли как-то убедить их в том, что мне запрещено двигаться — хотя бы чтобы выиграть время?

— Думаю, они это предвидели — значит, и королева тоже, — проговорила я тихо, стараясь отыскать в сундуке самое теплое платье и плащ.

Даже если нам и удастся обмануть посыльных, все равно лучше быть готовыми.

— Мария только ищет предлог. Я же почти не вставала с постели, как и во время всей этой шумихи вокруг Джейн Грей, а в том, что сумасшедший Уайетт написал мне письмо, я не виновата. Я сдержанно ответила ему и ничем его не поддержала.

Я ничего не говорила принцессе о любви отца этого «сумасшедшего» к ее матери. Может, я и должна была рассказать ей обо всем, да все никак не могла заставить себя это сделать — о том, что я присутствовала во время казни Анны Болейн и видела, как плакал поэт Уайетт. Кроме того, если мою принцессу станут допрашивать, лучше будет, если она скажет правду: никаких связей с Уайеттами у нее никогда не было, а о том, что отец Уайетта сидел в Тауэре из-за своей любви к ее матери, она даже не подозревала. Я не сомневалась, что попытка сына Уайетта возвести на престол дочь Анны Болейн отчасти объяснялась былой страстью его отца. Королева должна вдвойне ненавидеть Уайетта, ведь она до сих пор терпеть не могла ни Анну Болейн, ни тех, кто ее любил. И почему люди не могут оставить прошлое в покое?

— Не хочу, чтобы они силой волокли вас на мороз, — объяснила я Елизавете, — а вот отказаться идти самой будет трудновато. Эти люди вооружены, их слишком много.

— Кэт, у меня судороги, месячные, отеки. Я еле жива. У меня все болит, даже зубы!

— Кто это говорит? — напустилась я на нее, уперев руки в бока. — Принцесса Елизавета Английская?

— Я больше не принцесса. Мария собирается снова объявить меня незаконнорожденной дочерью Генриха VIII — ей ведь надо аннулировать брак моих родителей, чтобы она сама могла выйти замуж за этого испанца. Мы все обречены.

— Вставайте. Сейчас я вас одену, и мы вместе выдержим еще одну схватку. И пусть этот королевский лекарь сам посмотрит, как плохо вы выглядите. Может, нам и удастся их убедить — ну, а если нет, я ни на шаг от вас не отойду — слава Богу, меня Мария тоже приказала доставить.

— Ах, Кэт, — вскричала Елизавета, схватившись руками за голову и дергая себя за волосы, — только бы не повторилось прежнее: допросы, подозрения. А при дворе все косятся на меня так неприязненно, как будто я в чем-то виновата!

От слуг королевы нам отвертеться не удалось. Принцесса и вправду неважно выглядела, но лекарь королевы объявил, что ехать она в силах. Хорошо хоть Джону разрешили сопровождать верхом наши раскачивающиеся туда-сюда носилки на всем пути до Лондона. Мы ползли еле-еле — семь-восемь миль за день, — но ее высочеству и это было не под силу. Ее начало рвать — возможно, от страха. Принцессе стало еще хуже, она совсем ослабела, лицо приобрело пепельно-серый оттенок и сильно отекло.

В Хайгейте, всего в пяти милях от дворца Уайтхолл, Елизавета слегла и целую неделю не могла подняться с постели. Я не на шутку встревожилась за ее жизнь, несмотря на то, что за ней ухаживали сразу три королевских лекаря. 22 февраля мы продолжили свой путь. Хотя нам и велели не открывать занавеску в носилках, в которых ехали мы обе, Елизавета отдернула ее, и все лондонцы могли видеть ее побелевшее, словно неживое, лицо с ввалившимися глазами. Даже больная и глубоко несчастная, Елизавета Тюдор не забывала использовать патетику на благо своего дела. Лондонцы громко благословляли ее, а кое-кто ругал королеву. Услышав это, я резко задернула занавеску, опасаясь, как бы такое проявление чувств не навлекло на нас мщения королевы.

Когда мы приблизились к дворцу, принцесса, кажется, немного приободрилась.

— Хорошо уже то, — прошептала она, откинувшись на подушки, — что это не Тауэр, и мы вместе, все трое.

Я чуть было не сказала: «Это историческая фраза», — но вместо этого лишь кивнула, сдерживая непрошеные слезы.

Елизавету сразу же препоручили заботам «преданных фрейлин» королевы — так мне сказали, во всяком случае.

— Нет, мистрис Эшли останется со мной, — заявила Елизавета. — Я не могу обойтись без ее услуг!

Ее просьбу не удовлетворили, и я была до глубины души тронута тем, как принцесса вцепилась в мою руку. Стражники растащили нас. Я попыталась оттолкнуть одного из них и обнять Елизавету, но меня увели прочь. Как я жалела, что с нами нет Джона, который помог бы справиться со стражниками — его послали отвести лошадей на конюшню, а уже после этого он должен был присоединиться к нам. Но теперь я и в это не верила: королева приготовила не один капкан.

— Все будет хорошо, ваше высочество! — прокричала я, когда голос Елизаветы стал отдаляться. — Все будет хорошо, ведь вы нисколько не повинны в тех ужасных преступлениях, которые приписывает вам клевета. Вы верны королеве!

Меня отвели в маленькую, но со вкусом обставленную гостиную — я помнила, что она вплотную примыкает к личным покоям королевы. Дверь за мной не просто закрыли — в замке громко повернулся ключ.