«Если», 2009 № 04 - Журнал «Если»

— Я лошадей пристреливал, которые выглядели здоровее вас, ребята, — сказал он хрипловато.

— Это противозаконно, — Мэтт махнул на бульдозер.

— А никто иного и не говорил. — Майк готов был к схватке, если потребуется. — Кому не нравится, может повернуться и уйти.

— Мне нравится, — отозвался Мэтт. — Это уместно и правильно. Но если нас поймают, нам несдобровать.

— Мне нравится почти все и вся, — сказал Майк, — кроме правительства. Обдирает тебя, пока ты жив, потом обирает твой труп. Избавим Джесси хотя бы от этой напасти.

— Власти захотят знать, от чего он умер.

— От печали, — сказал Майк. — На том и оставим.

Джесси прикончил себя, точно подгадав усталость и истощение, но я готов был оставить все как есть. И Мэтт тоже.

— Мы с тобой, — сказал Мэтт. — Но ведь участок продадут за неуплату налогов. Рано или поздно кто-то начнет копать.

— Много лет пройдет. Он мне завещан, Джесси уладил бумаги. Они на кухонном столе. — Майк повернулся к фургончику. — Нужно сделать все как надо, а времени немного.

В фургончике мы нашли одеяло и покрывало. Покопавшись в ящиках буфета, Мэтт обнаружил снимки. Одни были сравнительно новые, другие выцвели: мужчина и женщина в старомодном платье, два маленьких мальчика в воскресных костюмчиках, фотографии машин, и дорожных указателей, и женщин, которые могли быть Сью-Элен и Сарой. Сложив их как колоду, Майк перетянул ее резинкой и, оглядевшись напоследок, взял с кровати тускло-желтые очки, какие гонщики надевают на ночные ралли.

— Ничего не забыли?

— Его собаки, — сказал Мэтт. — У него были фотографии собак. Мы нашли их под подушкой, — даже думать не хотелось, почему они там лежали. Потом мы вернулись к «линку» и очень бережно завернули Джесси в одеяло. Накрыли покрывалом, а его скарб положили на пол рядом с педалью газа. Потом Майк кое-что вспомнил. Развернув Джесси, он проверил его карманы и снова завернул. Тут я понял: ему нужны были ключи, которые он сейчас вставлял в замок зажигания.

Мы втроем стояли у «линка», Мэтт прокашлялся.

— Мой черед говорить, — остановил его Майк. — Это был мой лучший друг. — Майк снял шапку. Лунный свет блекло лег на лысину. — Уйма святош обрадуется, что этого человека больше нет, а это уже кое-что в его пользу. Он выводил из себя приличных людей. Этот человек был сорвиголова чистейшей воды. Но одного люди не понимают: и у сорвиголов есть свое слабое место. Они рискуют всем ради пустяка. Многие люди так боятся умереть, что и не живут вовсе. А Джесси был стократно живым, о смерти даже не думал. Этот человек девяносто выжимал, лишь бы попасть в бар до закрытия. — Тут Майк поперхнулся и прислушался.

С кладбища неслось эхо моторов, а с трассы-2 — грохот коленчатого вала, болтающегося по поддону. Кладбище заливал тусклый свет, точно не от луны, а от сотен парковочных фар.

— Этот человек вдыхал жизнь в приключения, когда повсюду, куда ни глянь, их дух умирает. В нем не было ни самодовольства, ни бахвальства. Когда ему было страшно, он смеялся. Он никогда не ударил женщину и не обидел друга. Однажды он привязал к Бетти Лу консервную банку, но его нельзя за это винить. Это ведь Пес сделал. У Джесси никогда не было проблем, пока он не сел в этот «студебекер».

Выходит, Майк с самого начала знал. Хоть Майк что-то знал…

— Я частенько мог идти вровень с Джесси, — продолжал Майк, — но никогда не мог побить Пса. Пес ото всех уходил. В треклятом «студебекере»… В очень быстром «студебекере», — пробормотал Майк, словно помощник пастора на собрании. — Скучал, заводился, лихачил — это все про Джесси, — сказал Майк. — На том и закончим. Аминь.

IV.

Крошечный язычок пламени мигал в топке бульдозера, и белые шапки на дальних горах предвещали скорую зиму. Майк быстро засыпал могилы. Мэтт принес лопату и грабли. В свете одной лишь луны я помог ему сложить холмики, а Майк пошел в фургончик готовить кофе.

— Пейте и валите, — сказал он, разливая. — У Джесси есть друзья, которым надо попрощаться, а скоро рассветёт.

— Пусть приезжают, — откликнулся Мэтт. — Мы никому не помеха.

— Когда стареешь, перестаешь их видеть. Тогда хочешь перестать их видеть, — сказал Майк. — Начинаешь бояться за свою шкуру.

— Перестаешь воображать?

— Видеть, мать твою. Воображение нужно, когда глаз нет. — Достав из кармана рубашки сигару, он пожевал ее, прежде чем раскурить. — Призраки вообще все потеряли. Возможно, они — те, кого Господь мало любит. Если ты их видишь, пока живой, пожалуй, ты что-то значишь.

Мэтт задумался, и я тоже. Ведь не без причины же мы оба гоняли по дорогам.

— Тяжелый они народ, — сказал Майк про призраков. — Голосуют, но не хотят, чтобы их подвозили. Я ради них останавливался, а они хохотали. Они себя дурачат, а может, и нет.

— Это игра для молодых, — протянул Мэтт.

— Это игра, в которую нельзя не играть. Джесси играл на всю катушку. Джонни ли, Джесси ли, он был тем, кем был. В этом ключ. Может показаться, что Джесси умер старым, но молодым он прожил дольше многих. Вот в чем настоящая загадка. Что нами движет?

— Пока мы не уехали, — встрял я, — как давно ты знал, что Пес — это Джесси?

— Года полтора, наверное. Приблизительно с того момента, как он стал гонять по-сумасшедшему.

— И ты молчал?

Майк посмотрел на меня и скривился.

— За собой последи, — рявкнул он. — Это было дело Джесси. — Тут он пожалел о своей грубости. — К тому же мы на славу повеселились. Теперь это в прошлом.

Мэтт пошел за мной к «крайслеру». Усталые и печальные, мы выехали с кладбища. На трассе-2 я свернул к дому Мэтта.

— Рванем в память о старых временах?

— Скорее, потащимся, — отозвался Мэтт. — Я как раз в той поре, когда тащатся помаленьку. Почему бы не попрактиковаться.

В зеркальце заднего вида тек огонь фар, а после исчез, когда одна за другой машины свернули на кладбище. Луна ушла за облака. Небо над Южной Дакотой посветлело намеком на зарю. Могильные холмики тянулись у меня за локтем, и Канада тоже. Справа шоссе на юг бежало прямое и быстрое, насколько куража хватит. Из придорожных канав поднимался туман, и, возможно, в нем что-то двигалось, а может, и нет.

Больше и рассказывать почти нечего. Осень, зиму, весну и лето я ездил в Шеридан. Мормон оказался очень даже ничего — для мормона. Я упорствовал и ездил еще одну осень и еще зиму. Линда поверила. Весной мы поженились, и я ждал неприятностей. Женатым людям положено ссориться, но ничего такого не произошло. Мы много работали, через несколько лет обзавелись собственным домом, и Линда родила двух дочек. Это разочаровало мормона, но принесло облегчение мне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});