Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова

обеспокоены тем обстоятельством, что порабощенный народ отпадет от них и не будет ни сражаться за них, ни работать на них.

— Увы, бедняги! — подхватывал О. — Те, кто желает порабощать других, сами рабы — рабы королевской власти в душе своей. Но если они дадут беднякам свободу и снимут с них тяжкое иго нормандской власти, они завоюют его сердца. И если они не поторопятся — то, чего они так боятся, падет на их головы.

А. хотел узнать еще о великом созидающем духе, живущем в каждом человеке, о том, что будет с людьми после смерти и что есть воскресение из мертвых, но О. уклонился от ответа.

— В следующий раз, — сказал он, — я поведаю тебе все. Но сейчас слишком много дел ожидает меня; простимся же…

Это был первый полностью политический трактат, который написал Уинстэнли. Он представлял собой прямую и ясную защиту Английской республики против всех ее врагов и справа и слева и призыв принять эту республику, твердо соблюдать ее принципы и строить на ее основе свободное общество, которым правит сам народ, избирая и отзывая своих представителей. Уинстэнли определенно заявил, что рассматривает республиканский режим как единственно возможный для дальнейшего совершенствования социального порядка. Здесь он был в большей степени реалистом, чем левеллеры, которые в это время налаживали тайные связи с роялистами: для них возвращение в страну Стюартов было более приемлемым, чем существование разбившей их надежды республики.

Памфлет имел приложение, никак, по видимости, не связанное с основным его содержанием. Это было «Слово предостережения», опять посвященное рантерам. Вероятно, кто-то из них еще оставался в округе Кобэма и продолжал будоражить людей.

Сначала Уинстэнли обращался с небольшим шестистишием к женщинам, призывая их не бывать в компаниях рантеров и не называть свободой тщету мира сего. «Если вы произведете на свет дитя от такого легкого союза, вы будете несчастны, ибо мужчина уйдет, ища столь же легких и ни к чему не обязывающих связей, и оставит вас без помощи». Он понимал, что верность и целомудрие женщин, целостность семьи — основа основ здорового общественного устройства.

В округе все еще упорно поговаривали, что диггеры и рантеры — одно и то же, и это требовало нового опровержения. «Говорят, что действия диггеров приводят к усвоению рантерских взглядов, — сердито написал Уинстэнли. — Но я утверждаю, что если кто-либо из диггеров ударится в рантерство, они предадут свои собственные идеи».

Жизнь была полна забот, неустанных поисков пропитания для голодающих колонистов, волнений и борьбы. Но не только огорчения и беды несла она, выпадали и радости. В начале марта диггеры узнали, что они не одиноки. Не только безымянные друзья, которые давали свои деньги, чтобы поддержать их дело, существовали в Англии; нет, появилась еще одна община копателей — близ городка Уэллингборо, графство Нортгемптон. 12 марта 1650 года его беднейшие жители опубликовали в печатне Джайлса Калверта декларацию, где объясняли, почему они начали вскапывать, обрабатывать и засевать зерном общинную пустошь Бэршенк.

Положение жителей этого городка, расположенного к северу от Лондона, было поистине плачевно: 1169 человек в одном только приходе Уэллингборо жили на милостыню — так подсчитали государственные чиновники. Это значило, что жители голодали. Судьи, которым стало известно об их бедствиях, издали приказ, чтобы имущие граждане города собрали фонд для обеспечения бедняков работой, но приказ остался приказом; ничего не было сделано, чтобы помочь нуждающимся. «Мы потратили все. что имели, — писали отчаявшиеся люди, — наши ремесла в упадке, наши жены и дети плачут, не имея хлеба, сами жизни наши стали для нас бременем, ибо некоторые из нас имеют семьи по пять, шесть, семь, восемь или девять душ, а мы не можем заработать даже на прокормление одного из них; сердца богачей ожесточились, они не хотят подавать нам ничего, когда мы стучимся у их дверей; а если мы крадем, закон приговаривает нас к смерти. Некоторые из бедняков уже умерли от голода…»

Единственный выход для них — это возделывать пустующие земли: они имеют на это право по закону страны, Разума и Писания. Они уже начали работать. И заявляют, что не собираются вторгаться в права чужой собственности, пока владельцы не отдадут ее добровольно в общее пользование.

И удивительно! Некоторые из зажиточных людей, имевшие право на общинные земли, сами отказались от него в пользу бедняков. В декларации даже назывались их имена: мистер Джон Фримен, Томас Ноттингем, Джон Клендон и некоторые другие. А крестьяне дали копателям зерна для посева. «Те же, кто против нас, оказывается, это давние и постоянные враги парламентского дела, от начала и до конца».

Копатели Уэллингборо выражали желание, чтобы эта их декларация была показана парламенту и чтобы он поддержал их, да благословен он будет вовеки. Все добрые люди будут на его стороне, а злые да убоятся. Они также приглашали всех желающих прийти к ним и работать вместе с ними в мире и справедливости.

Под декларацией стояло девять подписей. Но в заголовке ее значилось, что еще сотни людей дали согласие на это праведное дело.

И главное — местные жители как будто не только не собирались разгонять новую общину, как было в Серри, но наоборот, относились к ней доброжелательно, с пониманием и даже поддерживали ее зерном и отказом от прав на общинные земли. Это рождало надежду.

«НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА»

ще темной, холодной зимой, страдая от одиночества, боли в груди и безнадежности, спасаясь от неверия, которое по временам заползало в душу, Уинстэнли начал писать большой труд, в котором хотел изложить основы основ своего учения. Он сидел в своей тесной холодной келье, глядел на сизый туман, вползавший сквозь щели в ставнях и от огня лучины казавшийся красноватым, и вспоминал откровение, посетившее его тогда, почти полтора года назад, еще до казни Стюарта. Он чувствовал необходимость осмыслить его до конца. Он видел и вновь переживал внутри себя кровавые апокалипсические сражения. Блистал латами, и оперенным шлемом, и мечом архистратиг Михаил, глава небесного воинства; перед ним извивался стоглавый дракон, извергая из всех своих пастей серное пламя. Эти битвы шли на