Хождение к морям студёным - Вадим Бурлак

Не зрение и не слух, а какое-то иное чувство улавливало в осеннем просторе приближение крылатой стаи. Минута, другая — и мы уже видели и слышали гусей.

Ка-га!.. Ка-га!.. — резко оглашали они окрестность.

Серега привычным жестом вскидывал ружье и прицеливался. Я напрягался в ожидании выстрела, хотя и догадывался, что его не будет.

Стая без потерь проносилась у нас над головой и оседала на другой стороне затона.

Приятель опускал ружье и с наслаждением потягивался.

— А знатно сегодня поохотились!..

И мы оба понимающе улыбались, как будто знали только нам доступную тайну.

Серега забрасывал ружье за спину, и начиналась наша неспешная прогулка берегом реки.

Иногда по пути попадались большие гусиные перья. Мы поднимали их и разглядывали на солнце.

Перо как перо, но в утреннем свете оно покрывалось узором красного золота.

Серега восторгался:

— Видал?! Не простой гусь привел стаю аж из Арктики!..

Он почему-то считал, что перо обронил именно вожак стаи, прилетевшей из Арктики.

Не знаю — не выяснял, почему в этом был так уверен приятель. А Серега прикреплял перо к своей кепке и, словно сам себя убеждая, говорил:

— А хорошо, что я не стрелял…

Возвращались домой, будто после удачной охоты.

Лодка легко скользила по тихой воде. Казалось, ее подгонял солнечный свет и желание догнать улетевшую стаю гусей. Может, от этого, а может, от соприкосновения с осенними плавнями, с ясным речным простором, наши души переполнялись восторгом. На берегу нас окликали рыбаки:

— Эй, охотнички!.. Много набили птицы?

— Та полную лодку! — озорно отвечал Серега.

— А где ж она?

— К морю понесло…

— Тю-у, трынь-брынь, охотнички-разбалбесины!.. Стрелянное — и то упустили!..

— Та не беда! Завтра еще больше настреляем!..

У каждого в жизни встречаются свои чудаки. И до сих пор, когда я вижу летящих с севера диких гусей, вспоминаю доброго, смешного человека из своего детства и нашу странную охоту.

Костер одинокого путника

В молочной пелене купались деревья. Днем туман стал сворачиваться в капли и, словно бисером, покрывать травы и ветви деревьев. Все дальше и шире становился обзор, и, наконец, сквозь прорехи в тумане я увидел море. Скорее вниз! Сколько дней я бродил по тайге и ждал этой встречи!..

Ноги скользили по мокрым камням. Чтобы не упасть, я то и дело хватался за травы, и они обрызгивали меня росой.

Немало мне пришлось повидать морей, но перед каждой новой встречей все равно ощущаю необъяснимое волнение.

Как не восхищаться красотой, что заключена и в океане, и в капле росы? Все воды земли — реки и моря, озера и гейзеры — прекрасны. Конечно, если они еще не отравлены человеком. Только люди могут сделать водоем неприглядным, обезобразить берега.

В океане и ручье, в пруду и реке можно увидеть движение жизни, сияние звезд, многоцветье неба, отражение полета птиц и облаков…

Во время спуска я уловил, что к ропоту моря примешивались еще какие-то звуки, похожие на лай. Вначале не мог понять, кто их издает. Но когда оказался на каменистом берегу, сразу увидел небольшое стадо ушастых тюленей — сивучей.

На скалах и валунах отдыхали звери всех возрастов: старые секачи размером с легковой автомобиль, самочки не меньше взрослого бурого медведя и сивучата — чуть крупнее кошки.

Могучий зверь сивуч. Мало кто может одолеть его в океане. Боится он лишь свирепых и умных касаток. Но касаток боятся все, даже киты.

Специалисты говорят, что матерые сивучи могут достигать в длину более четырех метров, а вес, бывает, переваливает за тонну.

Звери не заметили меня. Только самый большой секач, похожий на желтую, отглаженную волнами скалу, настороженно вертел головой, что есть сил раздувал и без того мощную шею и громко отдувался: фе-фю-у-у!..

На его неровном затылке виднелись шрамы. Может, во время нападения касатки, а может, в поединке с таким же секачом получил.

Звери ворочались на камнях, и в их неторопливых движениях чувствовались уверенность и сила. Такие неуклюжие на вид, они быстро влезали на скалу и ловко прыгали в воду.

Ветер усилился. Рокотал залив. Море рассказывало свою бесконечную историю звуками то больших, то малых волн. Бестолково и невпопад отвечали морю чайки. Хрипло и однотонно ревели сивучи. Почтительно попискивали неподалеку от них юркие и озабоченные кулички. Но все они говорили на разных языках, и море от этого злилось еще больше.

Начался мелкий надоедливый дождь, и мне пришлось укрыться в пещерке среди камней.

Скучно и однообразно завывал в скалах ветер. С востока шли маленькие недобрые тучки. Я слышал в своем небольшом укрытии, как волны перебирали на берегу камни.

Ветры Севера любят обдувать скалы, чтобы творить из них загадочные скульптуры. По ночам они подбирают сны уставших путников, раздувают угли в не погасшем костре, убаюкивают прибрежные камни, деревья и кустарники, а потом уносят на своих невидимых крыльях впечатления и воспоминания…

А может, вместе с ними все это вытворяют духи Севера. Их так много, что даже мудрые шаманы не могут сосчитать. Северные духи непредсказуемы, и никто не знает, помогут ли они одинокому путнику или накажут за дерзостное проникновение в их мир…

После полудня ветер затих, словно задумался, в какую сторону теперь повернуть. Потом, будто решившись на что-то лихое, он разметал тучи и погнал их прочь от берега. Тучи пытались не поддаваться, но сладить с ветром не могли. В считанные минуты он вымел хмурое небо до теплой синевы.

От умытых прибрежных скал теперь исходило какое-то доброе и едва уловимое сияние. Казалось, в этом мире уже нет и не может быть зла.

Из хвойной чащи доносились умиротворенные голоса пеночек: свирь-цви-ирь… свиирь-цви-ирь…

Возле скал кайры прочерчивали то плавные, то стремительные и лихие спирали. Сивучи, потревоженные солнцем, один за другим стали кидаться в море.

Я выбрался из пещерки и осторожно подкрался к берегу. Не хотелось злить и пугать зверей.

Последним из стада сородичей плюхнулся неуклюже в воду совсем маленький сивучонок. Волна тут же преподнесла ему урок: подхватила и перевернула на спину. Может, малыш захлебнулся бы, но светло-бурая самочка метнулась на помощь: наверное, его мать.

Ловким движением головы она перевернула детеныша на живот. Сивучонок поспешно принялся загребать ластами. Казалось, теперь его подгоняла одна лишь мысль: прочь, быстрее из этого страшного моря!

Волны откатывались от берега и тянули за собой малыша. И все-таки он победил стихию. Наверное, это была первая в его жизни победа. Сивучонок изловчился, выбрался на берег и поспешно отпрянул от воды. Преодолев метров пять от береговой кромки, развернулся и долго смотрел на бьющиеся о скалы волны. Мне казалось, что во взгляде его было торжество.

Научился в этот день сивучонок плавать или нет — не знаю. Я так засмотрелся на морских зверей, что не заметил, как наступил вечер. Пора было устраивать ночлег. Север есть север: и даже в августе без костра не обойтись.

Пока собирал сухие дрова, стемнело. Усталая и растерянная луна, будто обронив что-то в море, искала, высматривала и никак не могла найти.

Мне вспомнилось почему-то стихотворение китайского поэта Су Ши:

…Если я затеряюсь,Окутанный пылью земной,Облака в небесахПусть подскажут, проплыв надо мной.А потом окажусьСреди рек и озер полноводных,Вся одежда мояПропитается светлой луной…

И снова ночной костер одинокого путника, на этот раз не в тундре, не в лесу, а в крохотной пещерке.

Я грел руки над огнем, слушал море и ветер, смотрел в одну точку, затерянную в золотисто-алых углях. Жар от лица и рук проникал в глубь тела. Глаза начали слезиться…

Я выглянул из пещерки и не узнал берега.

Лунное молчание.

Звездная неподвижность.

Ночь — синяя-синяя, гуще и бездоннее морской глубины — обняла землю.

«Мёрзлая нежить»

На севере от Оби, между реками Тромъеган и Ватьеган, есть непроходимые болота, которые боялись посещать даже самые смелые охотники. Остяки, издавна обитавшие на берегах Иртыша, Северной Сосьвы, Конды, Оби, предупреждали русских первопроходцев о проклятых местах, «откуда никто не возвращается».

У каждого народа существуют предания и слухи о подобных зловещих участках. Но остяки еще уверяли, что на тех болотах живет какая-то «мерзлая нежить». Называли ее кто — «мустырь», кто — «мастарь». Согласно давним поверьям, рождается эта тварь прямо в трясине, из болотных газов и тины. По внешнему виду напоминает лягушку, но с хвостом и зубастой пастью. А размером чудовище в три раза выше и длиннее росомахи. Поедает оно все, что движется: от куликов и уток до оленей и медведей.