Бронзовый топор - Владимир Головин

Страшные скалы кончились так же неожиданно, как и начались. Передние байдары вынесло на огромный тихий плес. Укушенный Морозом, плывший на первой байдаре, пристал к низкому берегу, и все стали делать то же.

Приложив к глазам ладонь, старик смотрел, как одна за другой выскакивали из щели на пенных гребнях лодки. Появление каждой он приветствовал кивком головы и звуком «Гхы!».

Казалось, что сплав закончился удачно и духи скал пропустили людей, но вдруг Мизинец увидел, что мелькнуло в водовороте днище перевернутой байдары и две головы, похожие на черных уток, закачались на воде.

Людей вынесло на плес. Рядом с ними были байдары других охотников. Они плыли к берегу, и каждый мог бросить конец лахтачьего ремня, но никто не сделал этого. Стоящие на берегу тоже не шевельнулись. И те двое (теперь Мизинец узнал их: это были муж и жена — Серый Камень и Ветка Ивы) не кричали, не просили помощи. Головы их то скрывались, то появлялись над водой. Мизинец обвел всех глазами. На лицах людей не было ничего, кроме ужаса.

Тех двоих несло к берегу. Они были совсем близко, но головы их все реже показывались над водой. Тонущие не хотели сопротивляться, они даже не колотили руками. Им уже можно было протянуть древко копья, и Мизинец, не удержавшись, бросился к воде.

Кто-то схватил его за полу меховой рубахи, а вздрагивающий голос Укушенного Морозом испуганно прошептал:

— Ты забыл заповедь предков! Что ты хотел сделать?! Ты задумал помешать Водяному Духу, отнять у него добычу! Разве у тебя больная голова?! Или ты хочешь навлечь на себя его гнев?!

Мизинец не хотел слышать этот голос. Чьи-то руки крепко держали его за плечи. А когда он оглянулся, река спокойно катила серые волны и никого больше не было видно на ее поверхности.

Мизинец сел на песок, и ему захотелось плакать. Он знал обычаи племени. По этим же законам жил его род. И все равно сердце билось сильно, а теплый тугой комок, подкатившийся к горлу, мешал дышать. Жалко было Серого Камня и Ветку Ивы.

Укушенный Морозом опустился рядом на корточки, заглянул в лицо.

— Ты едва не совершил запретный поступок, — сказал он ласково. — Но ничего. Ты не бойся. Ты его не совершил, и, быть может, духи не станут мстить.

— В чем они виноваты, что Водяной Дух забрал их души?

— Не знаю, — сказал старик. — Быть может, они нарушили какой-нибудь запрет, а может, ничего и не сделали. Кто поймет духов? И добрые, и злые, они одинаково любят кровь. Им нужна жертва.

— Почему никто не захотел им помочь? Старик прощающе улыбнулся.

— Ты еще молод! Кто посмеет вмешиваться в дела Водяного Духа и мешать, если каждый кормится от Великой реки: и весной, и летом, и осенью Водяной Дух дает все, что нужно нам для жизни, и поэтому никогда не перечь тому, кто тебя кормит. Так делали наши предки, так станут делать дети наших детей. И никто не сможет этому помешать.

— Я хотел помешать, — упрямо сказал Мизинец.

— Но тебе же не дали. И никогда не дадут. А если ты нарушишь этот запрет — тебя прогонят из племени. Ты сделаешься тем, кто греется только теплом своего тела. Ты будешь одиноким и бездомным среди людей.

На берегу уже шумели, снова слышались веселые голоса. О случившемся словно забыли, а может быть, действительно забыли. Угадав мысли юноши, Укушенный Морозом сказал:

— Видишь, люди не знают долгой печали. Их ум привык подчиняться и верить, поэтому им легко жить. Завтра они станут хвалить Водяного Духа и принесут ему жертву. Он для них самый справедливый и щедрый, что бы ни совершил.

— Было бы лучше, если бы люди помогали друг другу.

— Не знаю, — сказал старик и покачал головой.

— Долог ли еще наш путь?

— Нет. Видишь, — Укушенный Морозом махнул рукой вдаль. — Там, где заканчивается гряда гор и берег становится плоским, мы остановимся.

Снова устремились байдары вниз по реке. Мизинец размеренно взмахивал веслом и лишь изредка оглядывался на Птенца Куропатки и Мелкозубую, которые плыли в его лодке. Те смотрели друг на друга и не замечали весны. Татуированные щеки девушки были смуглыми и розовыми, как облака на вечернем небе.

Скоро Укушенный Морозом подал знак, и байдары ткнулись в берег. Люди с шутками и смехом подхватили их на руки и быстро понесли под невысокий обрыв, в густые заросли кустов и прошлогодней травы.

Здесь же, на обрыве, среди молодого березняка, Мизинец увидел большую поляну с черными кругами старых кострищ, с кучами оленьих костей. Под деревьями, обветшавшие и полуразвалившиеся за зиму, стояли шалаши из жердей и веток. Поляна была надежно укрыта со всех сторон. Сквозь путаницу веток тускло блестела река и слабо виднелась полоска противоположного берега.

Совсем скоро поляна была обжита. Мизинцу даже показалось, что племя остановилось здесь давным-давно. Женщины принесли из леса хвороста и разожгли костры. Разбросав по земле шкуры, охотники улеглись на них в ожидании ужина. Шалаши никто не стал чинить. Зачем это делать, если солнце шлет свет, а ветер приносит тепло и остро пахнет свежей травой короткая щетина на распускающихся лиственницах? Если захотят духи, то и завтра будет так же, и послезавтра, и всегда. Зачем заранее думать о дожде и снеге, которые даже в это время иногда приходят со стороны Холодного моря?

После еды Укушенный Морозом подозвал к себе двух молодых, но уже опытных охотников, умеющих хорошо понимать язык следов на снегу и траве. На Мизинца он даже не взглянул. Старик сердился на него за упрямство.

Когда же они все трое ушли вверх по склону, Мизинец, опираясь на копье, побрел следом. Укушенный Морозом видел это, но не окликнул, не позвал с собой, но не стал и прогонять.

Охотники перевалили невысокую сопку, и с ее гребня Мизинец увидел огромную плоскую долину с маленькой извилистой речкой внизу. Долина была почти голой. Лес прижимался к краям. Лишь изредка, похожие на речные острова, поднимались холмы, густо заросшие ивой, березняком и тополями. Верховья долины уходили в весеннюю сторону, и там, где небо опиралось на землю, стояли горы в белых жилах нестаявшего снега.

Старик сощурился и стал смотреть вдаль. То же самое сделали и молодые охотники. Они щурились и нюхали ветер.

Мизинец осмелел и подошел ближе.

— Я не слышу оленей, — сказал наконец Укушенный Морозом.

— Да, да, — закивали согласно охотники.

Старик медленно пошел вверх по гребню. У небольшого завала из камней он остановился.

— Здесь будем ждать. Отсюда станем смотреть. Все легли на камни.

Мизинец не отрывал взгляда от долины. Его зоркие глаза видели каждую кочку. Скоро он запомнил долину так хорошо, словно много раз прошел ее вдоль и поперек.

Весна уже поселилась здесь. Тонкие живые ручьи разговаривали друг с другом и спешили в долину, чтобы там в маленьких понижениях и котловинах превратиться в кусочки голубого неба и дать приют несметным стаям гусей и уток.

— Все радуется теплу, — сказал Укушенный Морозом. — Наступил самый большой праздник земли. Сурки нежатся на солнце, лемминги и горностаи шныряют между кочками, зайцы выбрались из кустов навстречу теплу и свету. Они, как и люди, грезят о вечном лете и предаются наслаждениям, которые заставляют их совсем забыть о врагах. Духи говорят мне: скоро, совсем скоро придут олени.

Глаза старика блестели. В них плавало по маленькому солнцу. Ему было жарко, и капли пота стекали по скуластому лицу к подбородку.

— Кто поднял эти камни и сделал каменных людей? — спросил Мизинец и показал в долину. По дну ее, уходя к горам, стояли в два ряда каменные плиты и сооружения из мелких камней, похожие на человеческие фигуры, с кусками торфа на верхушках. Они образовали коридор, который расширялся к горам и делался совсем узким в том месте, где долина выходила к реке.

— Не знаю. Когда я увидел солнце, и первый раз отец привез меня сюда, эти камни стояли. Отец говорил, что так было и тогда, когда родился он. Может, это сделали духи, чтобы облегчить нам охоту на оленей, а может, предки. Быть может, камни поставили самые первые люди на земле. Их было двое, но они были настоящими охотниками и Великими Заклинателями.

— Но откуда же на земле тогда появилось много людей и племен, если самые первые оба были мужчинами?

Старик усмехнулся.

— Когда им стало скучно, один превратил себя в женщину.

— Может ли такое быть?

— А почему нет? Разве ты не знаешь, что человек, если этого захотят духи, становится даже зверем, а зверь — человеком. Они близки друг другу. Можно попеременно быть и тем и другим.

— Наверное, люди бывают жадными и свирепыми и ходят в походы, чтобы убивать друг друга, оттого, что когда-то были зверями? Похоже, что у зверей есть человеческий ум… — сказал один из охотников.

— Твой язык говорит правду, — важно согласился Укушенный Морозом.