Практические занятия по русской литературе XIX века - Элла Войтоловская

Остановимся на двух стихотворениях Н. А. Некрасова — «Зеленый шум» (1862) и «Надрывается сердце от муки…» (1862— 1863).

Размышляя над поэтической картиной весны в «Зеленом шуме», студенты долго не могли открыть социальный смысл стихотворения. В самом деле, властный голос «Зеленого шума» оказывается здесь силой, которая ведет к простветляющему примирению:

Люби, покуда любится,Терпи, покуда терпится,Прощай, пока прощается,И — бог тебе судья!

Эта мысль выражена в стихотворении не только в прямой декларации, но и в движении поэтических образов. Гулкий, настойчивый рефрен пронизывает стихотворение:

Идет–гудет Зеленый Шум,Зеленый Шум, весенний шум!

Есть что‑то возбуждающе–радостное в этом стремительном перекатывании «у», в твердых, могучих, как звучные аккорды, повторах: «шум, шум, шум». Экспрессия рефрена создается не только инструментовкой, мелодией строки, но и смелостью поэтического образа.

Вл. Луговской заметил, что новизна некрасовского образа поразительна: звук окрашен цветом весны (шум зеленый). «Разве не очаруешься, — писал он, — дурманным цветением садов, поступью весны, шумом весенних ветров, когда читаешь бессмертные строки:

Идет–гудет Зеленый Шум,Зеленый Шум, весенний шум!»

В комментариях к стихотворению «Зеленый шум» в двенадцатитомном Собрании сочинений Н. А. Некрасова и в более раннем Собрании сочинений поэта под редакцией В. Е. Евгеньева–Максимова и Корнея Чуковского (1930) сказано, что игровая песня украинских девушек, оказавшая известное воздействие на «Зеленый шум», была напечатана в 1856 г. в «Русской беседе» с комментариями этнографа и ботаника М. А. Максимовича, которая, как видно из сличения ее текста и стихов Некрасова, произвела на поэта большое впечатление. М. А. Максимович писал: «…в этом зеленом шуме девчат отозвался Днепр, упирающийся в зелень своих лугов и островов… В одно весеннее утро я видел здесь, что и воды Днепра, и его песчаная Белая коса за Шумиловкою, и самый воздух над ними — все было зелено… В то утро дул порывистый горишний, т. е. верховой, ветер, набегая на прибрежные ольховые кусты, бывшие тогда в цвету, он поднимал с них целые облака зеленой цветочной пыли и развевал ее по всему полуденному небосклону». И образы некрасовской весны подсказаны украинской народной песней. Но оригинальность поэтического замысла от этого не снижается.

Картины всемогущей, всепроникающей, всеохватывающей весны даны пластически, очень выразительно. Ямбовый рефрен сменяется строфой, где трехстопный ямб завершается дактилическим окончанием. Мелодика стиха как бы отражает гул весенних сил, растворяющихся в мягком шелесте листвы. Движение весны приводит к гармонии: «все зелено, и воздух и вода!» Мир объединен всепроникающим дыханием весны.

После этой гармонической картины рефрен повторяется. И здесь порыв весенних сил снимает с человеческой души привычное оцепенение горя. Застаревшая рана вдруг обнажается, и воспоминания оживают:

Скромна моя хозяюшкаНаталья Патрикеевна,Воды не замутит!Да с ней беда случилася,Как лето жил я в Питере…Сама сказала, глупая,Типун ей на язык!В избе сам–друг с обманщицейЗима нас заперла,В мои глаза суровыеГлядит — молчит женаМолчу… а дума лютаяПокоя не дает:Убить… так жаль сердечную!Стерпеть — так силы нет!

В этой открывшейся вдруг после порыва весеннего ветра человеческой драме проглядывает жестокая горечь. Она тем сильнее, что участники драмы совсем не плохие люди. Наталья искренна и честна, сознание своей вины мучит ее. В ее молчаливом взгляде ожидание кары или прощения. Не жаждой мести полон и лирический герой: стыд не дает ему покоя. Унижено человеческое достоинство, потому и пришло ожесточение («припас я вострый нож…»).

Рефрен прерывает уже, кажется, близкую к развязке драму, и перед нами открывается иная, чем прежде, картина весны. Если в начале стихотворения нас поразило всеохватывающее движение и всемогущество весны, то здесь весна трогательно нежна, ласкова, чиста. Свежесть «новой зелени», лепет бледнолистной липы и белой березоньки, «как молоком облитые» вишневые сады, «повеселевшие сосновые леса» — все согрето «теплым солнышком». Весна — мирная, добрая сила, она покоряет не насилием, а мягкостью, красотой, призывной нежностью. Здесь ощутимо, как «служит поэту гибкий, послушный, работающий стих»[321].

Этот гибкий стих говорит о том, как «новой зеленью лепечут песню новую» деревья леса. Но он не только говорит, а, по верному наблюдению С. Я. Маршака, «поет и не нуждается в музыке, чтобы стать песней»[322]. И эта песня весны подсказывает измученному человеку новый выход — не озлобление, а любовь может восстановить мир, приобщить к радости:

Слабеет дума лютая,Нож валится из рук…

Весна, ее сила спасает человека от преступления, которого он не простил бы себе и которое мучало бы его еще сильнее, чем стыд. Зеленый шум оказывается более властным, чем ожесточенный голос зла. Гармония в природе требует мира и в человеческой душе. Человек из народа способен наслаждаться красотой природы, отдаться зову человечности, и это ведет читателя к признанию его высоких душевных качеств. Так в анализе стихотворения проясняются демократические и гуманистические тенденции поэта.

В стихотворении «Надрывается сердце от муки…» поэт подчеркивает в природе не только смягченность, нежность, ласковую тишину, но «простор свободы», неумолчный шум жизни. Это гармония ничем не скованного движения. Голоса природы, в которых «все в гармонию жизни слилось», противостоят миру социального зла, полного «царящих звуков» «барабанов, цепей, топора».

В «Зеленом шуме» весна победила человеческое горе потому, что горе это было частным. Выйдя из жестокого круга собственного страдания, приобщившись к большому миру природы, человек стал добрее. В стихотворении «Надрывается сердце от муки…» поэт подавлен не частной драмой, а социальным злом. И потому не примирение с жизнью, а желание свободы, столь ярко раскрывшееся в весеннем пробуждении, венчает стихотворение. «Заглушить музыку злобы» природа не может, она лишь дает надежду на то, что человеческий мир окажется близким к гармонии природы и «прозревшее око» насладится ее красотой.

Стихотворение «Надрывается сердце от муки…» трагичнее «Зеленого шума», но характер, направленность чувств человека йз народа и поэта поразительно близки. Эта общность дает надежду на то, что простой человек услышит в «зеленом шуме» весны властный голос свободы.

В работе над стихотворением студентам поможет книга К. И. Чуковского «Мастерство Некрасова». «Обаяние счастья» почувствовал Чуковский в глубинах творчества Некрасова. От царящих в несправедливом мире «барабанов, цепей, топора» поэт ищет спасения в «чудо–смешанном шуме» ликующей жизни, весне, природе[323].

Полезной для анализа стихотворения будет и статья И. А. Битюговой «Надрывается сердце от муки…». Здесь отражены конкретные политические впечатления поэта в период правительственной реакции 1862—1863 гг., приводится характерное для настроений поэта письмо Некрасова к Л. Толстому. Автор показала роль в этом стихотворении мерно–четкого ритма трехстопного анапеста с регулярной сменой мужских и женских рифм и выразительно–разнообразной интонацией. Звучащему грохоту барабана и лязгу цепей в первом четверостишии противостоит певучая аллитерация двадцати следующих строк, составляющих вторую часть стихотворения, воплощающей весенний «чудно смешанный шум». Концовка стихотворения исполнена верой поэта в торжество «красоты» и «добра». На протяжении всего анализа стихотворения «Надрывается сердце от муки…» И. А. Битюгова то и дело привлекает другие стихотворения Некрасова и ведет сопоставление их со стихами Фета и Тютчева[324].

На примерах анализа различных лирических стихотворений студенты приходят к выводу, что каждое из них требует нахождения специального ключа для раскрытия его сокровенных глубин. Так, например, стихотворение Пушкина «…Вновь я посетил» рассматривалось студентами в связи с его творческой историей, которая помогает уяснению всего замысла поэта. Пушкинский «Пророк» раскрывается в связи с обращением поэта к «восточному стилю» и библейским оборотам, близким гражданской тематике декабристов.

«Пророк» Лермонтова потребовал от студентов ознакомления с высказываниями Белинского и Герцена об эпохе 30–х годов и оценкой ими творчества Лермонтова. Это позволило увидеть в лермонтовском пророке художественное обобщение — трагический образ мыслящего человека того времени. Анализ стихотворения Некрасова «Зеленый шум» потребовал от студентов рассмотрения других его стихотворений.