Наплывы времени. История жизни - Артур Миллер

Массированную попытку захвата завода с реки предотвратили моторные катера, принадлежавшие профсоюзу. Между двумя армадами произошла недолгая перестрелка, и капитаны судов со штрейкбрехерами, быстро сообразив, что ситуация складывается не в их пользу, отбуксировали баржи обратно в Бруклинский порт. Тони стал замечать вокруг себя на лицах ухмылки и вскоре услышал брошенную кем-то в свой адрес кличку Адмирал. Это переполнило чашу его терпения, и он, потеряв голову, среди бела дня отправился на чердак требовать сатисфакции за подрыв солидарности левых.

Припертым к стене Беренсону и Лонги ничего не оставалось, как удариться в красноречие: Тони был жаден послушать, а Лонги — мастер поговорить. Он обвинил Тони в том, что тот позорит светлую память своего отца, о котором любил вспоминать с неподдельной слезой во взоре как о человеке, лет сто, не меньше, гнувшем свою трудовую спину, сбивая мозолистыми руками эти самые доки, и на своем горбу поднявшем целую ораву детей. И вот теперь его достопочтенный отпрыск предает интересы рабочих, когда у него налицо все задатки истинно народного вождя страждущих итальянцев, не говоря уж об остальном человечестве. Расстались они если не друзьями, то достаточно мирно. Лучшим подтверждением было приглашение, которое Тони получил на спектакль «Все мои сыновья», — Беренсон с Лонги предложили ему два билета. Несколько дней спустя я ждал его в назначенное время у театра. Подъехав, он прочитал над входом светящуюся афишу, взглянул на меня, и пробормотав что-то невнятное, чем напомнил дядюшку Менни в Бостоне, сел на переднее сиденье и уехал, не посмотрев спектакля. Надо понимать, он хотел удостовериться, не было ли это приглашение очередным розыгрышем со стороны Беренсона и Лонги, чтобы еще больше ему досадить.

Суровая истина, которую я постиг, гласила, что жизнь порта столь же трагична, сколь и абсурдна. Доказательством ее абсурдности стала в том числе и наша совместная с Лонги поездка во Францию и в Италию, которая долго еще потом отзывалась в моей жизни.

К тому времени, когда мы встретились, за плечами у Беренсона и Лонги было уже немало бесплодных, безуспешных попыток организовать демократическое движение. В 1946 году стало ясно, что у рабочих отняли политические гарантии защиты их прав, в случае если они выступят против сращивания профсоюзов с мафией, и тут родилась идея выставить кандидатуру Лонги на выборах в конгресс. Демократическая партия в районе Ред-Хук была в руках конгрессмена Джона Руни, которого, в свою очередь, держал под каблуком Джозеф Райан. У Беренсона забрезжила немыслимая затея обратиться к республиканцам, которые всегда проигрывали в этом округе, с предложением провести Лонги кандидатом от рабочего итальянского квартала.

Семеня на своих кривых ногах, Беренсон, прихватив Лонги, отправился на улицу Правосудия к лидеру местных республиканцев, этакому толковому шотландцу Джонни Крузу. Тот быстро сообразил, что кандидатура итальянца, пусть радикала, в итальянском квартале ниспослана самой судьбой в ответ на его молитвы. Предложение было принято незамедлительно.

Еще вчера они опасливо озирались, опасаясь, как бы их не сбросили в воду, а сегодня один из них имел на руках мандат депутата на выборах в конгресс. Абсурдность ситуации заставила обоих расхохотаться, хотя во всем был свой смысл. Время показало, что, войдя в офис Круза как политический авантюрист, Беренсон вышел оттуда кем-то другим. Что-то изменилось в их с Лонги отношении к миру и самим себе, последствия чего не замедлили сказаться. Сколь ни малы были шансы на успех, Винни вышел из сумрака холодной, мрачной жизни портового подземелья, вступив в яркую дневную американскую действительность, где могло случиться самое невероятное.

Для Джонни Круза Лонги скорее всего был подставной фигурой, с помощью которой тот хотел на несколько недель вывести из равновесия кандидата от противоборствующей партии. Однако Винни все воспринял всерьез, мечтая после победы на выборах сфотографироваться на ступенях Белого дома вместе с президентом и отправить фотокарточку с нарочным безумно обожавшей его матери. Став кандидатом от республиканцев, он заручился поддержкой Американской рабочей партии и без устали обходил двенадцатый избирательный округ, пламенно призывая к реформе. Джонни Руни обвинил республиканцев, что они поддерживают кандидатуру левого крыла, и схватка стала ожесточенной. Подсчет голосов показал, что Винни поддержала тридцать одна тысяча человек, тогда как за Руни проголосовало всего на пять тысяч больше — разница незначительная, если учесть, что при подведении итогов результаты легко могли быть подтасованы.

Вдохновленный первым успехом в большой политике, Лонги решил потягаться с Руни и на выборах 1948 года. На сей раз республиканцы вели себя чинно и поддерживали своего кандидата, а Лонги выдвинула Американская рабочая партия. Тут он всерьез обратился ко мне с просьбой помочь ему изыскать средства на свою избирательную кампанию, и я в первый и последний раз в жизни собирал пожертвования на политические цели. Поначалу я обратился к Теннесси Уильямсу, с которым довольно часто общался в то время и даже как-то однажды рассказал о своем интересе к портовой жизни. Он жил на Манхэттене вместе с Фрэнки Мерло, сыном главаря мафии Нью-Джерси. Ребенком Фрэнки частенько сиживал на коленях у своего отца, когда тот во время сходок обсуждал и решал подобные дела, и потому, естественно, знал о жизни порта куда лучше меня. Он настоял, чтобы Теннесси подписал чек на пятьсот долларов — весьма приличная сумма по тем временам. Мне кажется, что как писателя Теннесси эта история мало заинтересовала, но что-то в ней трогало его, совпадая с его собственным ощущением мира как несправедливой и жестокой среды обитания. Слушая мои рассказы о гнусностях портовой жизни, он обычно играл со своим сварливым белоснежным мопсом, которого брал на колени, чтобы тот в очередной раз не сделал лужу в постель. Фрэнки Мерло, как крупному специалисту в области общественных отношений, удалось затронуть слабые струны в его душе, однако это касалось скорее конкретной ситуации, а не проблем человечества в целом.

Выяснилось, что, несмотря на все красноречие, Лонги вряд ли мог справиться с Руни, если не придумать что-нибудь сверхъестественное. И Винни придумал: он решил объехать Калабрию с Сицилией и навестить родственников тех, кто работал в нью-йоркском порту. По возвращении он должен был привезти весточки нескольким сотням семей грузчиков. Помимо явной, но действенной мелодраматичности, план обладал еще одним несомненным достоинством. Сотни итальянских грузчиков имели по две семьи — там и здесь, — то есть по две супруги и детей от разных браков. В большинстве случаев это не был обман ни той ни другой жены, тем более что первой по возможности высылались деньги. Первую семью навещать удавалось редко, и то чаще затем, чтобы завести еще одного ребенка. В силу финансовых трудностей поездки совершались всего раз в пять-шесть, а то и более лет. Поэтому, если кто-то привозил вести с родины, грузчики были у него в неоплатном долгу, а что может быть естественнее, чем вернуть долг, отдав на выборах голос за оказавшего тебе услугу кандидата.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});