Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

- Круто, - сказал Мишель, - я бы так не смог.

Пауль указал на миску, мол, вы смогли кое-что и покруче.

- Вы, - сказал я, - совершенно напрасно называете Пародистом меня. Пародист-то как раз вы...

Пауль поставил миску на пол и ногой толкнул ее.

Миска, дребезжа и подрагивая, будто трясясь от мелкого издевательского смеха, подкатилась к моим ногам.

- Жри! - коротко приказал Пауль.

Я молчал.

- Давай, давай, - подбодрил Хуан, - за папу, за маму, за воон ту девочку с бантом. Это не больно, как комарик укусил.

- Сам и жри, - ответил я.

Хуан посмотрел на Мишеля.

Мишель нахмурился и покачал головой, шагнул ко мне, поднял с пола миску:

- Однако, - Мишель был расстроен, - ты, Одноглазый, не понимаешь доброго к себе отношения. Мы решили, как лучше, по-доброму, по-хорошему, так ни с кем из нас не поступали, когда мы были молодые, ни с кем!.. А ты фордыбачишь, как самый большой начальник... Здесь за стук топили, понимаешь? - просто брали вот так и то-пи-ли... А к тебе хорошо отнеслись, поговорили, посмеялись, пошутили, даже по морде не дали... Чего еще? Сожрал, вымыл сортир и на боковую...

Он протянул мне миску. Я взял ее.

Поглядел на Мишеля. Мишель ободряюще улыбнулся, мол, давай, давай, чего там, все там были, ешь, кушай, жри, чавкай, лопай, бирляй, топчи, жуй...

И эта ободряющая, покровительственная улыбка разозлила меня, ударила меня, как бичом.

В эту минуту я ненавидел улыбающегося Мишеля - больше, чем Пауля, больше, чем Хуана, больше, чем всю бандитскую шоблу "отпетых".

Ненависть придала моим рукам точность и быстроту. Мишель не успел заслониться. Я вымазал его лицо, припечатал миску к его улыбающейся физиономии.

Миска грохнулась на пол.

- Кушай, - сказал я, уже не помня себя от гнева, - тебе не привыкать, вспомни молодость.

Стало очень тихо. Хуан взял за руку Мишеля.

- Пойдем помоемся?

Мишель выдернул руку:

- Сейчас... Ну... Одноглазый, ну...

Хуан и Мишель вышли.

Я увидел, как изменились лица "отпетых", и испугался.

Ибо на их лицах не было ни злорадства, ни жестокости привычных к своему делу экзекуторов, только удивление и... едва ли не испуг... Да, пожалуй что и испуг...

- Ты что, - спросил у меня Пауль, - умом трахнулся? Ты понимаешь, что тебя сейчас убивать будут?

Пауль был бледен.

Я вжался в стенку...

_____________________________________ __________________________

Меня приволокли и бросили поперек койки. Сквозь боль, которая теперь стала моим миром, моим морем, на дне которого я лежал, я слышал чужие голоса.

Изо рта у меня тянулась длинная красная тягучая струя.

- Завтра, - услышал я голос Мишеля, - умоешь рыло и пойдешь в кантину чистить котлы, а вечером будешь едальником работать здесь... Я тебя, суку, научу вежливости и хорошим манерам.

_______________________________________________________________

Возвращение из санчасти в казарму не ознаменовалось ничем особенным. Я боялся, что возобновятся издевательства, бессонные ночи... Но нет. Кантовать кантовали, но весьма умеренно, не сравнить с тем, что было в самом начале. Или я втянулся, привык?

Одно меня пугало. Меня больше не брали на вылеты. В пещеры на чистки брали, а на другие планеты - ни-ни. Мишель не заговаривал со мной, а у Пауля, с которым у меня завязалось странное приятельство, мне было неловко спросить, не оттого ли меня не берут на другие планеты, что считают стукачом. Пауль-то как раз и был стукачом... Дружил я с Валей, с Валентином Аскерхановичем, а приятельствовал с Паулем. С Паулем мне было интересно беседовать, вспоминать "верхнюю" жизнь, Пауль понимал кое-что с полуслова; с Валентином Аскерхановичем мне беседовать было не о чем, и вспоминали мы слишком разное: он девок, шкур, баб - я книжки; но на чистки в пещеры, темные и светлые, я предпочитал ходить в паре с Валей. И у него же однажды спросил: "Валя, я ведь - хороший "чистильщик", отчего у меня только один вылет?" Валентин Аскерханович пожал плечами: "Ну, ты спросишь! И главное - у кого... Пиздею решать, кого выпускать, кого - не следует", "Пиздею решать, а Мишелю - выпускать?" Валя ничего не ответил, пожалуй, кое-что он все же понимал с полуслова.

В эту чистку погиб Хуан. Как обычно, он задержался у подпаленного "червячка" и принялся гурманствовать. От удовольствия даже лампочку притушил, вроде как глаза прижмурил, а может, просто не хотел видеть едомое, столь приятное на вкус. В кромешной тьме его и цапнуло. Первыми на место происшествия поспешили мы с Валентином Аскерхановичем. Валя мощным фонарем высветил всю пещеру, и я увидел извивающуюся, будто мускулистый, загнанный под блестящую кожу ручей, змею. Валя скинул огнемет, но змея с легкостью скользнула куда-то вниз, в видную только ей трещинку, расселинку, норку... Хуана осмотрел Пауль, на сей раз не спавший, а примчавшийся (Мишель все же научил его некоторым правилам приличия) на место происшествия...

- Мертвому - припарка, - непонятно сказал он и досадливо махнул рукой. Дескать, все! Финита!

Гордей Гордеич по случаю гибели Хуана закатил немыслимую речугу. Хуан, как-никак, пал на месте преступления. Полуоткрытый рот его был набит белым сочащимся мясом червя, в руке зажат нож, а на лице застыла навеки дурацкая блаженная улыбка. Так с этой улыбкой он и поволочется среди других, прочих в пасть и брюхо дракона.

-...И вот такие, как этот ваш Хуан, ебте, думают, что мы по ним заплачем!... Ни хера никто не заплачет!.. Пусть мамы их по ним плачут-рыдают, убиваются, что они таких зверолюдов смастерили, а мы плакать не будем! Плюнем, ебте, - полковник, в самом деле, смачно харкнул на бетонный пол подземелья, - и дальше пойдем...Смирна!

Мы вытянулись.

- Ббте, - поспокойнее сказал полковник, - вольно... Слушай список "летунов", - полковник шмыгнул носом, - вам, оглоедам, в своей среде, ебте, таких гадов, как этот Хуан, выращивающих, на вашем, ебте, подзоле возрос, чуть не взвизгнул Гордей Гордеич, - на ваших суглинках, так вот, вам доверяется важная миссия, ебте...

- Воробушка ловить, - вздохнул Валентин Аскерханович, - еще хуже, чем в пещерах.

- Ббте, - повысил голос полковник, - "летающий воробей".

- Валька, - не пворачиваясь. пробормотал Мишель, - возьми с полки пирожок. Пять.

- Гы, - гоготнул кто-то, - ты гляди, как Пауль пригорюнился.

- Мда, - заулыбался бригнад, - санчасть необходима... Паш, на "летающего" всех гребут.

У меня заломило в груди от радостного предчувствия - значит, и я, значит, и меня?

Полковник читал список. Под сводами пещеры на плацу перед пальмами раздавалось: "Я...Я...Я".

- Сперансов, - выкрикнул полковник, а я готов был заплакать, ибо мою букву давным-давно "прошли", и уже было ясно, что никуда и никогда я не полечу.

- Сперансов, - повторил полковник фамилию Хуана и в изумлении воззрился на нас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});