Осенние дивертисменты - Сергей Сухонов

– А что состояние, – округлил глаза счастливый зять, – жива и ладно, но вот свиньи жалко.

– Понятно. Вы Семён Григорьевич альтруистом никогда не были, а потому ждать от вас мер адекватных не приходится. Но боевого друга в обиду не дадим, – заявил Сидоренко, – скупердяйские настроения будем пресекать в зародыше.

– А я что? Так просто, мысли вслух. Жалко мне Галактику. Хорошая свинья была. Умная, жирная, добрая, любвеобильная.

– Не свинья, а кладезь добродетели, – парировал Варрава Модестович, – и вот за столь праведное существо Костика в тюрьму упрячут.

– Согласен с вами профессор. Иск за потерю кормилицы в суд не направлю.

– Вот и хорошо. Договорились. Теперь по поводу операции. Для прессы и милиции пересадка сердца была.

– Как была? – высказал удивление Живорезов, – это же профанация. Любой специалист определит обман. Как только городская газета опубликует сенсационную новость, здесь такое начнётся, что успевай только поворачиваться. Очередь из больных выстроиться.

Алексей представил очередь в приёмный покой. Старики, ветхие старухи. У каждого на верёвке хряк – шумный и зловонный. Стало жутко.

– Прессу я беру на себя, – продолжил Сидоренко, – к счастью там работают не только чокнутые. А вот если факта пересадки сердца не обнаружиться, то идти вам Константин Михайлович по этапу в места малозаселённые и весьма северные. За мошенничество.

Перспективы открывались не радужные. Костя замолчал, обдумывая сказанное профессором.

– Дело ясное, если уже врать, то до конца и убедительно, – уточнил концепцию Пятисотко.

Все замолчали.

Наконец автомобиль свернул с проспекта Октября на улицу Пригородный Сад. Она проходила между больницей скорой помощи и местной психиатрической лечебницей. Улица была плохо очищена от снега, однако "Нива" легко справилась с поставленной задачей.

Шура Низяев встретил представительную делегацию в ординаторской. Был одет в белый халат на голый торс и зелёные исподние штаны. Во время разговора нервно почёсывал волосатую грудь.

– Ну вот, дождался. Теперь заберёте Куделину.

– Только после консилиума, – заметил Живорезов.

– Не горячитесь коллеги, – вмешался Сидоренко, – состояние больной следует всесторонне оценить и сделать правильные выводы.

– Это ещё какие? – насторожился Низяев, – забирайте и всё. Не дай Бог увидят. Доложат куда следует. Меня под белы ручки и в кутузку. Потому с ней жена да дочка сидят.

– Не паникуйте Низяев, – вступил в разговор Пятисотко, – ваша судьба в моих руках. Как решу так и будет.

– А это ещё кто? – удивился Эскулап человеческих душ.

– Родственник Куделиной, самый близкий… Зять.

– Он Шура, верно говорит, – заметил Костя.

– Вы ребята даёте. Скажите, а прокурора с собой не захватили?

– Вот прокурора, уважаемый Александр Анатольевич, мы не взяли, – заметил Варрава Модестович. – Но если дадим промашку, уверяю, этот уважаемый человек заинтересуется вашей скромной персоной. Подойдёт и незамысловато спросит: – вы господин Низяев? Пройдёмте в тюрьму…

– Ну, вы это бросьте, – встревожился Низяев, – меня не испугать. Вы лучше этого пугайте, – при этом возмущённый психиатр указал на Костю. Тот примирительно заулыбался и спокойно произнёс, – коллеги, пройдёмте к постели больной.

Несколько мрачноватая группа вышла коридор.

Куделина встретила консилиум приветливой розовощёкой улыбкой. Словно и не было застарелой стенокардии, как будто сбросила лет двадцать. Помолодела.

Трогательная встреча приобрела радостные очертания. Слёзы умиления выступили на глазах старухи.

– Спаситель. Без тебя давно бы на погосте лежала.

– Ну, это ты баба Зоя преувеличиваешь, – смущаясь, оправдывался Живорезов, – здоровье… это у тебя отменное. Таких, хирургической операцией не свалишь.

– Ладно вам, – вмешался Низяев, – распустили сопли. Посмотрите на это.

В руках психиатра появилась электрокардиограмма. Коллектив одномоментно сунул носы в непонятную бумажку. Лишь Живорезов остался безучастен.

– И ты смотри, – обратился Низяев к хирургу.

– А чего смотреть, для меня эти линии на бумаге, что электросварка – всё вижу ну ничего не понимаю.

– Стыдно Живорезов, – обратился к кардиологическому неучу Сидоренко, – столько лет работаете, а электрокардиограмму прочитать не можете.

– Прочитать то я смогу, а вот пересказать навряд ли.

– Ладно, говорю специально для тупоголовых хирургов – электрокардиограмма без патологии.

Повисло молчание. Народ принялся обдумывать слова Сидоренко. Даже Живорезов изменился в лице. Словно лимон укусил.

– Это как без патологии?

– А вот так Константин Михайлович. Здоровье у свиньи было богатырское, как у Алёши Поповича.

– Это, какого Поповича? – недоумевала Куделина. – Вы что-то скрываете от меня.

– Не волнуйтесь Зоя Сергеевна. Как у космонавта Поповича, – стал успокаивать взволнованную старуху счастливый зять.

Я не знаю какую операцию выполнили, – продолжил тему Сидоренко, – однако результат налицо. "Кошачья спина" такому сердцу не грозит.

– Боже мой, – вновь обеспокоилась Куделина, – это что ещё за кошка.

– Не волнуйтесь Зоя Сергеевна, – стал успокаивать женщину Варрава Модестович, – сердце у вас свиное, надёжное. Константин Михайлович своё дело туго знает.

– Да конечно, – словно оправдываясь, начал Живорезов, – туже не бывает.

Все задумались. Повисла тишина.

Недоумение продолжалось недолго. Молчание прервал Сидоренко. Его разговор приобрёл иное направление.

– Коллеги, – начал профессор, – имея такие козыри на руках, пребывание Живорезова под следствием, а святого отца в заточении представляется абсурдным. Предлагаю обменять Зою Сергеевну с максимальными дивидендами.

– Согласен с вами Варрава Модестович, – поддержал Низяев, – и как можно скорее.

– Это вы бросьте Александр Анатольевич, – вмешался Живорезов, – со скоростью, надо быть осторожным. Сломя голову такие дела не делаются.

– Это точно, – поддержал Сидоренко, – но и оттягивать нельзя, вдруг полковник обнаружит Зою Сергеевну в этом скорбном учреждении? Тогда что? Конец мечтам, а группе товарищей следовать по этапу?

Всё это время старуха Куделина лежала на кровати и нервно крутила головой, пытаясь вникнуть в речи учёных мужей. Наконец её терпению пришёл конец, – это на кого вы хотите меня обменять?

– Уважаемая Зоя Сергеевна, – принялся объяснять позицию Живорезов, – отец Фалалей по дурному навету попал в неприятную историю. Только вы можете способствовать его освобождению.

– Это ещё как?

– Представьте, что вы Штирлиц, – начал Семён, но, уяснив отсутствие сходства между продавщицей городского торгового центра и артистом Тихоновым, исправился, -… или ещё какой разведчик. Так вот, поймали вас и меняют на аналогичного шпиона противоборствующей стороны.

Несостоявшийся Штирлиц со свиным сердцем задумалась.

– Несуразность сравнения поправил Сидоренко, – Зоя Сергеевна, вас покажут милиции, а отца Фалалея и его друзей-оппонентов отпустят из темницы.

– Ладно, делайте, как знаете. Домой хочу. И ещё есть.

Все облегчённо вздохнули и засобирались.

Внезапно в палату зашла медицинская сестра. Алексей обернулся и обомлел. Перед ним стояла его недавняя знакомая Марина, с которой несколько дней назад пришлось слушать занимательную лекцию профессора Сидоренко.

– Познакомьтесь, – обратился Александр Анатольевич к присутствующим, -…моя дочь.

Сидоренко подтянул живот и галантно раскланялся.

– Доброе утро господа, – произнесла медицинское создание в минихалате, и повернувшись, стрельнула глазами в Лёшку. У того похолодело внутри.

– Вот тебе на…, – подумалось удивлённому анестезиологу. Но вслух добавил, -…это вам… братцы знакомая Марина…

Братцы с недоумением обернулись к Алексею и, ощущая неловкость момента, заторопились к выходу.

Решение тактических задач решили перенести в ординаторскую службы острых психозов. Неискушённому в медицине читателю слово ординаторская вызывает трепет. Помещение, обладает притягательным свойством для пытливых больных и любознательных родственников. Стоит дать краткую и ненавязчивую характеристику места интеллектуального священнодействия врачебного персонала.

В хирургических отделениях атмосфера в ординаторской особая. Запахом медицинской вольницы пропитаны стены, диваны и обои. В столах хирургов лежат атравматические и кетгутовые нити, пробки, зажимы и корнцанги. Так, на всякий случай. На столах крошки, шелуха от семечек и прочая атрибутика ночных дежурств. Утром в мозгах дежурного хирурга эйфория от двух ножевых ранений и суточного перитонита. Романтика хирургических бдений, крови и боли.

В терапевтических и родильных отделениях ординаторские пахнут кофе и шоколадными конфетами. На столах цветы, истории болезни, календари, лекарственные справочники, множество ручек, начиная с перьевых китайских и заканчивая пустыми шариковыми. На подоконниках в терапии горшки с геранью, в душе оптимизм, а во рту конфетка. Утром здесь говорят о мужьях и детях. К двенадцати пьют чай или кофе. А на восьмое марта, в дни рождения да в новый год шампанское. Всегда мечтал работать здесь. Но жизнь не так сложилась.