Детство - Василий Сергеевич Панфилов

пойдут только на тебя! На еду, ночлег, одежду, образование!

А мне всё равно, пустота внутри. Не убьёт околоточный, так через сторожа убитого выйти могут, а ето каторга, безо всяких. Бежать? По осени, незнамо куда? Смерть почти верная, только не сразу.

Учителки переговариваются, гундосо так начали почему-то – в нос. С парижским прононсом.

– Видимо, для мальчика эти деньги важны, – И слово какое-то непонятное.

– Лучшим выходом будет… – Отошли в сторонку. Приходят потом, и деньги суют, только перещитали сперва при мне. Копеечка к копеечке!

Ну я и рванул оттуда. Штоб ишшо раз с господами так вот!? Да ни в жисть! Деньги вернули, но етаким макаром, што вот ей-ей – чутка ишшо, там бы остался. Сердце бы остановилося, разорвавшись.

– Больше мы его не увидим, – С нотками непонятно откуда взявшейся грусти сказала Юлия Алексеевна. Подруга вместо ответа нежно поцеловала её в лоб, и пошла в гостиную – пора было собираться в гимназию.

Назад осторожно шёл, а ну как остановят, с деньгами-то? Мне што полицейский, што мальчишки, которые могут и обтрясти карманы по праву победителя, всё едино. Дошёл, и сразу по делам, не откладывая.

Поздоровкался по дороге с торговками знакомыми, да прочей братией и сестрией, и не ответствуя на вопросы – наверх, на второй етаж Ярошенковскова дома.

– Палываныч, – Сымаю картуз и раскланиваюсь, – моё почтение!

– Жив? – Удивился квартиросъёмщик, – А говорили… Что надо-то?

Говорю как условлено, и лицо у него сразу строжеет. Пальцем меня так поманил, и в свой закуток. Он, значица, квартиросъёмщик щитается, потому свой угол за занавесками, а не на нарах, как прочие. Не бедствует!

– Да и нет не говорю, а вы и не спрошайте, – Сходу выпаливаю шёпотом, – Есть дело мокрое, скользкое да грязное, но и денежное, золотое.

Палываныч только глаза прикрыл и чую, вот щас скажет, што знать ничево не знает, ведать ничево не ведает! И придётся тогда не чилавека надежного, а шантрапу какую случайную искать.

– Мы ребята-ёжики – ты сочинил? – И смотрит, как змеюка. Показалося, што и зрачки у него тово, вертикальные, не человечьи. Да ну! Точно показалося!

– Мне в голову пришло, – Ответствую дипломатично – не говорить же о снах? А самого ажно колотит. Да? Нет?!

Снова глаза прикрыл, думает.

– Кто? – Глаза открывает.

– Околоточный, – Говорю што знаю – имя с отчеством, фамилие, где служит и прочее.

– Хм…

– Срочно! – Бумажки денежные так одна за одной перед ним, и так до четырёхсот рубликов. Денжищи! Но полицейский. И срочность, опять же. Мне ж не мстить ему нужно, хотя и ето… не без тово! Но срочность важнее.

Сидит, пальцами постукивает по коленке, а на деньги и не глядит даже. Ну так ето для меня – денжищи, а ему хоть и деньги, но думаю, што и поболе в руках держал.

– Пожалуй, – Вымолвил наконец, – знаю я его, интересный человечек. Жадный он до денег, а делиться не любит. В делах и делишках запутался так, что и не распутать. Следы во все стороны сразу пойдут.

Сгрёб деньги, да и вышел, только перед тем указал на постелю свою – дескать, ложись да спи, утро вечера мудренее. Ну меня и отрубило, будто по голове дали!

«– Однако, – Напряжённо размышлял Гаврюков, идя по Тверской, – каков актёр! Память он потерял, шельмец такой! С фабрики чисто ушёл, хорошо. Что собаки след потеряли, а работники особых примет вспомнить не смогли, пожалуй и к лучшему. Сам разберусь, своими силами. И к чёрту деньги! Не тот случай.

Расшалившиеся мальчишки-разносчики, затеявшие вокруг хоровод, заставили напрячься, высматривая того самого, излишне резвого хитровского мальчишку. Он? Не он?

Занятый наблюдением, околоточный не обратил внимание на молоденькую цветочницу, отмахнувшись от предложения купить цветы. Через пару шагов в боку кольнуло болезненно, отчего Владимир Алексеевич досадливо выругался. Застуженные на прошлогоднем Великом водосвятии[68] почки дают о себе знать.

Пройдясь немного, Гаврюков зашёл в кафе и присел на стул, да так с него и не встал.

Глава 29

– Проснулся? – Чуть усмешливо спросил Палываныч, сидящий чуть сбоку с каким-то шитьём на коленях, – Сутки ровно провалялся, как убитый.

Засмущавщись, вскакиваю быстро и кланяюся низко.

– Прощеньица прошу за доставленные хлопоты!

– Ничево, – Снова усмешечка, – постель широкая, я рядом и прикорнул.

– А…

– Всё порешил, – Спокойно ответствовал Палываныч, откусывая нитку и отставляя шитьё в сторону, – почечные колики со знакомцем твоим приключилися.

Киваю быстро, дальше и слушать не хочу! Сейчас, когда околоточный… когда его больше нет, накатил жуткий страх. Ето тогда, усталый мало што не до омморока и гонимый, я так решительно всё проделал. А теперя ажно колотит – чилавека убил! Одного убил, второго тово, тоже почти шта. Не я, но кака разница? Грех!

– Пей! – В руках у меня оказался стакашек, который я и жахнул, – Закусывай!

Мягкий солёный огурец притушил огонь в моём обожжённом рте и глотке, а потом Палываныч дал ишшо крынку с квасом на запить, и заесть хлеба с салом.

– Оклемался малость? – Киваю пьяненько, – Ну тогда ступай до нужника, да и назад.

Он похлопал по постели рукой.

Мокрые и грязные дела проделал как в тумане, почти и не понимая ничево. Помню только, как дошёл обратно, улыбнулся Палыванычу и попытался рассказать ему, какой он замечательный человек. Получилося што получилось – мычанье и разведенье рук, а потом и сон, как в колодец провалился.

Проспал мало не до утра, разбудил пересохший рот да желание облегчить мочевой пузырь. Встал сторожко, но Палываныч тут же открыл глаза, как и не спал.

– Всё, – Коротко сказал он, – без нужды не приходи. Проблему твою я решил за деньги, а это…

Он похлопал рукой по постели.

– …за песню. И хватит.

Молча кланяюся ему, да и выхожу, стараясь не потревожить ночлежников. Тёмнышко ишшо совсем, но торговки уже начали вытаскивать свой товар на площадь перед домами.

Сев на кирпичи оконного проёма, гляжу бездумно на улицу, да ни о чём не думаю. Запил страхи да грехи, да ночь с ними переспал, так вроде и отпустило. Грех, то да, но кажется уже не таким страшным. Сторож хоть и чилавек, но пособник и вообще.

Околоточный же хуже зверя лютова! Понятное дело, што ворьё должно бежать, а полицейские ловить. Закон природы, так вот! Но я-то не вор, а вот он как раз наоборот, хоть и полицейский, так што и тово. Возмездие!

Смогу в будущем крови избежать, буду избегать. А так… я не тварь дрожащая, а право имею!

Думы мои