Серебряная цепь - Кэрол Марш

— Гэвин Фоулер позвонил в десять часов по детройтскому времени. Маршалл вчера возвращался домой, ехал слишком быстро, почти со скоростью восемьдесят миль в час, свернул на встречную полосу и врезался в машину.

— Что еще он сказал?

— Немного. — Джосс подул на дымящийся кофе и осторожно глотнул. — Он знает, что мне известно, где ты. Я не удивился бы, если бы он подозревал, что ты где-то рядом.

— Он хотел поговорить со мной? — Дана вдруг опустилась на табурет у кухонного стола и вытянула руку, словно защищаясь. Она вспомнила ту ночь, много лет назад, когда Маршалл танцевал с ней в "Сент-Реджисе", вспомнила его объятия, мужской запах его чистой кожи, его щеку рядом и, не дождавшись ответа, опустила голову на столик и зарыдала. Она оплакивала не жестокого алкоголика, который бил ее и был настолько беспечным, что погиб сам и убил двух других людей, а, скорее, смерть своей любви к тому молодому человеку, с которым она танцевала в "Сент-Реджисе" и за которого вышла замуж.

Джосс не унимал ее, допивал кофе, пока рыдания не стали глуше и наконец совсем прекратились. Дочь подняла заплаканные глаза и посмотрела на него.

— Он не просил тебя перезвонить, — осторожно сказал Джосс, — но мне кажется, что он очень хочет поговорить с тобой. Очень. — Он пристально посмотрел на Дану, ожидая ее реакцию, но молчание затянулось, и он продолжил: — Тебе не нужно этого делать, если не хочется.

— Нет, ей нужно. — В дверях появился Питер, взъерошенный после сна, и сказал, что им нужно сообщить, что Дана беременна. В конце концов, Маршалл был отцом.

— Господи! — Дана посмотрела на отца, ища у него поддержки, но тот смотрел на Питера с пониманием.

— С тобой все в порядке? — Питер дотронулся до ее плеча, потом взял себе чашку и налил кофе.

— Я не должна радоваться, но я рада, — яростно ответила Дана. — Я не желала ему смерти, теперь он больше никогда мне не сможет причинить зла или моему ребенку. — При звуке своего голоса она снова залилась слезами и с вызовом покачала головой. — Я не хочу плакать, но ничего не могу с собой поделать.

— Тебе надо выплакаться, Дэйнс. Сейчас самое время. — Питер пододвинул табурет и сел рядом с ней.

Джосс открыл дверцу холодильника, изучил его содержимое, достал яйца, масло и сыр. Он обошел тихую маленькую кухню, ища специи, миску для взбивания омлета и поставил сковороду на плиту. Поколдовав несколько минут, он поставил перед ними тарелку с большим, прекрасно приготовленным омлетом.

— Ешьте, — скомандовал он, — трудно думать, не подкрепившись.

— Я не могу, — сказала Дана и отодвинула тарелку.

— Можешь. — Питер снова поставил тарелку перед ней и накинулся на свою порцию. Вначале неохотно, потом с все возрастающим аппетитом Дана принялась за завтрак, пока, удивленно посмотрев в тарелку, не обнаружила, что она пуста.

— Это просто шок, — коротко сказал Джосс, заканчивая свой омлет. Он зажег сигарету, что делал довольно редко, и запах табака смешался с ароматом кофе. Подождав, пока закипит новая порция кофе, он вновь наполнил чашки и отнес их в гостиную. Дана удобно устроилась на одном конце кушетки перед окном, Питер — на другом, а он поставил свой стул так, чтобы видеть их обоих, и серьезно сказал:

— Нам нужно кое-что обсудить. — Он посмотрел на Питера. — Я рад, что ты не уехал, мой мальчик. Ты не можешь отложить свою поездку на пару дней?

— Отложу, — не колеблясь, сказал Питер. Джосс одобрительно улыбнулся ему.

— Детка, — начал он.

— Я больше не детка, Джосс. — Дана была бледной и уставшей, она закрыла глаза и откинула голову назад, но голос был твердым и решительным, она держала себя в руках. Дана решительно выкинула из головы воспоминания о Маршалле и сосредоточилась на том, как уберечь ребенка от семьи Фоулера.

— Я знаю, знаю. Однако Питер прав. Нам надо обсудить, как лучше справиться с этим. — Джосс смотрел поверх их голов на небо, начинающее светлеть над океаном. — Я виню во всем себя. Надо было проследить, чтобы адвокаты сообщили Гэвину, что ты беременна. — Он посмотрел на Дану, и она заметила, что теперь он стал таким же постаревшим и сумрачным, как в ту ночь в Дувенскилле, когда она впервые сказала ему, что беременна и думает об аборте. — Я просто хотел, чтобы ты чувствовала себя в безопасности.

— Не вини себя, это я не хотела, чтобы он знал. Я надеялась, что он никогда не сможет об этом узнать, но в глубине души понимала, что рано или поздно мне придется с этим столкнуться. — Глаза Даны расширились. — Что они могут сделать? Теперь, когда Маршалл мертв? — Она запнулась на этом слове, но решительно продолжила: — Они не могут отнять у меня ребенка.

— Правильно, — задумчиво согласился Питер. — Теперь никто не сможет этого сделать. Они могут потребовать официальных посещений внука, учитывая то обстоятельство, что он, вероятно, унаследует значительную часть состояния Фоулеров.

— Я откажусь, — решительно сказала Дана, — нам не нужны их деньги. Бабушка оставила так много.

— Это не тебе решать, Дэйнс, — уже мягче произнес Питер. — Ребенок наполовину Фоулер, и у него есть право на это. Кроме того, ты же не сможешь скрыть, кто был его отец, а рассказав правду, неизбежно столкнешься с проблемой наследства.

Дана почувствовала стук в правом виске и потерла лоб, чтобы смягчить боль. Солнце уже встало, и его лучи проникли через большое оконное стекло. Дана мрачно подумала, существует ли такая вещь, как предначертание. Она никогда не знала своих родителей, и теперь ее ребенок вырастет без отца. Она отогнала воспоминания, когда ей так не хватало настоящих родителей, и подумала, не будет ли ее ребенок ощущать одиночество. Она слышала разговор Джосса и Питера, как лучше сказать Гэвину Фоулеру о нерожденном еще ребенке, и их голоса раздражали ее. Наконец она взорвалась:

— Это неправильно. Я никогда не знала своего отца и матери, и теперь мой ребенок никогда не узнает своего отца.

— Дэйнс, — резко сказал Питер. — Ты не хотела, чтобы ребенок встречался с Маршаллом, потому что боялась, как бы он не причинил вреда ребенку. Не забудь это сейчас. Теперь ситуация совсем другая.

— Я знаю. Просто в голову пришла такая мысль. Это кажется чем-то сверхъестественным, вроде злого рока. — Дана нервно мяла в руке подол своего халата. В комнате было слишком тихо. Она взглянула на Джосса и была поражена выражением жалости и боли на его лице, он ошеломленно смотрел на нее. — Я не хотела, дорогой, — торопливо сказала Дана, сообразив, что обидела его, и желая взять свои слова обратно. — Это просто так странно, что мы оба не знаем и не узнаем своих отцов. Пойми, я не имела в виду тебя.