Чего стоит Париж? - Владимир Свержин

– Когда-то, давным-давно, когда король Филипп Красивый еще не родился на свет божий, мы, рыцари Ордена Храма, открыли сказочно богатую землю за морем-океаном. Землю, где золото валяется под ногами шо грязь, а драгоценными камнями мостят дороги, ведущие к Истинному Храму. Когда Капитул решил послать меня сюда, а не в какое-нибудь другое место, я вначале думал привезти в подарок то, что именуется в ваших краях драгоценностями, но убоялся, шо когда вы, мессир, воочию узрите, сколько этой байды там у нас, вы попросту решите, что я над вами злобно подшутил. Скажу только, что все те богатства, которые Кортес похитил у одного из мелких вассалов Великого Ильича для испанского короля, – это лишь крохи с обеденного стола любого из наших князей. Все это может принадлежать вам, если вы только дадите согласие, принять золотую кепку великого кормчего, приведшего эскадру рыцарей Храма к далеким берегам земли, названной нами Террой де Флоридой, ибо оттуда началось триумфальное шествие братьев тамплиеров от победы к победе. Нас вел к свершениям Хулио Педро Гомес де Ильич, Великий Навигатор Ордена. Победа осталась за нами, а мы – намного впереди нее. На лихом коне. С мечом наголо и щитом на руке. С крестом на всей дальнейшей судьбе. Мы шли под грохот канонады, пока не дошли до следующего побережья. Ну и остановились, поскольку тянуть корабли через Скалистые горы накладно, а Панамский канал еще не прорыли. Почти триста лет мы обживали эту суровую землю, превращая ее в земной рай, признавая над собой лишь волю Божью и руководящую роль династии Ильичей. Но увы, великое горе постигло нас! – Лис сделал паузу и обвел глазами залу, чтобы оценить произведенный эффект. Золотой туман плыл в глазах собравшихся, и вся небывальщина, слышанная когда-либо сотрапезниками Гиза о сказочных землях Вест-Индии, воочию оживала в их воображении при взгляде на экзотическую фигуру моего напарника.

– Не бойтесь! – стоически заверил слушателей Лис. – С Господом все в порядке! Но последний из Ильичей покинул нас, не оставив преемника. И вот я, простой Эльдорадский Омовельник, заведующий священным обрядом Первого омовения вступающего в Орден и Последнего Омовения уходящего от нас по лунной тропе, я, Хранитель запасных ключей Входа и Выхода, стою тут перед вами… – при этих словах Рейнар отвесил земной поклон, – чтоб выполнить волю собратьев. Не корысти ради, а токмо волею пославшего меня Тайного Капитула, дабы предложить вам Золотую Кепку Ильича и полную власть над бескрайними просторами Эльдорадо.

– Почему именно мне выпала такая честь? – наконец приходя в себя после всего услышанного, проговорил герцог Гиз.

– «Капитан, по-быстрому придумай почему. Какой-то недоверчивый клиент попался». Во-первых, нам известны ваши рыцарская отвага и благочестие. И это в столь молодом возрасте! Шо ж будет дальше!

– «Лис! Прабабушка Гиза – Лукреция Борджиа. Ее брат, а поговаривают, и прадедушка, как ты выражаешься, клиента – Чезаре Борджиа – последний великий магистр ордена Санта-Мария-дес-Монтес, прямых наследников кастильских тамплиеров. Тоже род известный не хуже твоих Ильичей».

Моя информация была немедленно озвучена Лисом с добавлением, «шо наряду с Санта-Марийцами, Санта-Нанайцы всегда были глазами и ушами заморских братьев, впрочем, далеко не единственными. Но если Его Светлости угодно отвергнуть предложение Капитула, то ему придется сделать подобное предложение королю Генриху Наваррскому, хотя лично он, Мэй д'Одир, не слишком жалует гугенотов».

– Предвижу ваш следующий вопрос, – опережая Гиза, промолвил Рейнар. – Вас, должно быть, интересует, каким образом я очутился в замке, незамеченный многочисленной стражей. Отвечаю. Нам, рыцарям Храма, известны такие тайные знания, шо при помощи их мы можем пронзать пространство, точно шилом, летать по воздуху, как птицы, видеть происходящее за много лье отсюда и еще много чего, о чем вы узнаете, став нашим Великим Магистром.

Нынче же ночью я должен покинуть вас так же, как появился, и все желающие могут быть тому свидетелями. Но ровно через месяц я вновь появлюсь, чтобы выслушать ответ. Обдумайте все тщательно, как подобает будущему Великому Правителю! – Он горестно вздохнул. – Мы зовем их любовно Внучатами Ильича.

– Пока еще вечер, а не ночь, – поднимаясь со своего места, проговорил Гиз. – Почтеннейший Мэй, прошу вас быть моим гостем.

* * *

С Рейнаром все было понятно. Голодная смерть в ближайшие часы ему не грозила. Лишь бы на радостях он не объелся и не хватил лишку спиртного. Насколько я помнил его планы посреди ночи резидент эльдорадской разведки намеревался поразить собравшихся у наследника Золотой Кепки мятежных баронов загадочным исчезновением из пустой часовни. Прыгать же с дерева на дерево, волоча за собой переполненное брюхо, – весьма накладное занятие, А мне самое время было спланировать ночной визит к мадам королеве. Переодевшись как подобает, я, по возможности скрытно, обошел все коридоры, прилегающие к апартаментам «моей супруги». Осмотрел лестницы и даже выбрался на крышу, прикидывая пути отхода в случае, если возможный «семейный совет» приобретет чересчур бурные формы. На всякий случай было решено, что меня наняли за пределами Парижа как штирийского ландскнехта и понятия не имели, кто я такой на самом деле. К тому же брат Адриэн, весьма кстати вспомнив, что аббатом одной из ближних святых обителей является его сорбоннский однокашник, немедленно отправился навестить его, прихватив на всякий случай моего коня. Так что в случае необходимости быстрого прощания с Шалоном мне было на чем уносить ноги. Вопрос только – куда?

Ужин, принесенный Жозефиной, был проглочен с той стремительностью, с какой притаившийся в листве хамелеон сглатывает неосторожно подлетевшую муху. На вопрос Жози, вкусно ли было то, что я только что съел, к стыду своему, я даже не смог вспомнить, чем же потчевали меня повара герцогини Лотарингской. Спустя час после ужина паж королевы Наваррской прибежал за Конфьянс, спеша передать ей волю госпожи, Ее Величеству было угодно видеть свою камер-фрейлину. Королева желает слушать чтение мадемуазель де Пейрак. Конфьянс, не заставляя ждать госпожу, удалилась вслед за пажом.

Понятное дело, чтение какого-нибудь новомодного Амадиса Галльского заменяло Марго отсутствие реального Генриха Гиза, пировавшего в данный момент с именитым Мэй д'Одиром. Все ее существо бунтовало против патриархальных нравов и правил, принятых в этой провинциальной глуши. Избалованное дитя Парижа, любимица Лувра, она просто не представляла себе, как можно ложиться спать в такую рань. Выждав некоторое время, я тихо направился к опочивальне Маргариты.

Слава богу, мне не пришлось следовать примеру Лиса, демонстрируя изощренную технику эльдорадского рукопашного боя. Приставленный к дверям королевских покоев страж, уже изрядно немолодой швейцарец, явно не разделял воззрения младшей из сестричек Валуа на назначение дня и ночи. Он дремал стоя, облокотясь на алебарду, и по всему было видно, что подобный способ ему явно не внове. Мысленно я поблагодарил здешнего дворецкого за хорошо смазанные дверные петли и чуть отворив дверцу, чтобы не создавать сквозняк, проскользнул в спальню. Хранитель королевского покоя даже бровью не повел. Наверняка не я первый осуществлял подобные манёвры здесь в столь поздний час.

Тяжелая бархатная портьера цвета бордо, затканная серебристыми лилейными крестами, скрыла меня, предоставляя возможность вдосталь любоваться происходящим. А любоваться, Сакр Дье, было чем! В кругу золоченых бронзовых канделябров, озаряющих мерцающим зыбким светом спальню, на огромном ложе, застеленном черной, точно морская пучина, шелковой простыней, сияло волшебной жемчужиной ослепительно прекрасное тело Маргариты Наваррской, едва-едва прикрытое почти прозрачной ночной сорочкой. В комнате, несмотря на позднее время, было жарковато, и соболье одеяло, переливающееся в неровном пламени свечей, было небрежно откинуто в сторону и почти сползло с ложа, лишь едва-едва касаясь маленькой тонкой ножки королевы.

Ее Величество скучала, едва слушая декламируемые стихи и разглядывая то замысловатое литье канделябров, изображающее безумную пляску вакханок, то лепнину, украшающую карниз, то оплывшие восковые свечи… Она была прекрасна и, несомненно, осознавала это. Тело ее жаждало ласк, душа – любви, но, увы, и то, и другое сейчас заменяли стихи, выразительно произносимые моей юной сообщницей. Надо сказать, черный цвет простыни был весьма кстати рядом с этой красавицей. Уж и не знаю, был ли это своеобразный траур по невинноубиенному брату Карлу, но то, что он безупречно оттенял молочно-белый цвет ее кожи и выгодно подчеркивал изысканное совершенство форм, было несомненным.

…Так живи, пока жива,Дай любви ее права —Но глаза твои так строги!Ты с досады б умерла,Если б только поняла,Что теряют недотроги.

Любоваться прелестной картиной отдыха царственной одалиски можно было бесконечно долго, однако пришло время действовать. Я отдернул тяжелую портьеру, открывая удивленному взору Марго свое убежище.