Полуночная тень - Алина Сконкина

на весь мир, которую она теперь срывала в одиночестве на вечно снующем рядом, по её же приказу, Спайди.

В глубине души мальчик понимал Рин, иногда ему тоже хотелось выпустить злость, разгорающуюся внутри, но он терпел и ненавидел девчонку за её выходки. Он знал своё место в цирковой труппе и не мог позволить себе избить кого-то, вот только и самому Спайди не хотелось становиться мишенью чужого гнева. В конце концов, не оборотень причина неудач цирка, к тому же мало кто пытался войти в положение мальчика. Все знали, чем Рин занималась в своём небольшом шатре, но никто не вмешивался. На следующий день циркачи провожали мальчика сочувствующими взглядами, и только. Наступал новый вечер после тяжёлого дня и внучка добрых стариков показывала своё истинное лицо. Спайди был вынужден сидеть, руками обхватив голову, пока злобная блондинка хлестала его плетью, выпуская пар.

Одним вечером волчья кровь взбунтовалась в оборотне, мальчик схватил прут, опускавшийся на его лицо, вырвал из рук слабой девчонки. Рин выпучила глаза и развернулась, чтобы выбежать из шатра, рыдая и жалуясь старикам, но в этот момент Реми ударил разодетую в розовые рюшки девчонку по спине, прут с треском сломался, а Рин, взвизгнув, вывалилась из шатра.

Всех повергла в шок реакция Спайди на ежедневные избиения. Оборотень смотрел на людей, осуждающих его действия и жалеющих принцессу цирка, и проклинал их. Неужели он должен терпеть издевательства, и молча подставлять вторую щёку по удар, как учила местная религия.

Старики чуть не выгнали мальчика из труппы, его спасли логические аргументы Натори, которые клоун не преминул озвучить. Спайди хотел оправдаться, но его удержала Миака. Девушка понимала, что любые слова бесполезны. Бабка с дедом питали к внучке болезненную любовь и винили в её проступках всех остальных. Мальчика наказали, объявили ему бойкот на неделю и нагружали работой на холоде, которую никто не хотел делать – мыть посуду, собирать хворост, чистить тропинки между шатрами, присматривать за инвентарём.

Оборотень счищал снег с телег, наслаждаясь тишиной и одиночеством, и проклинал Рин. Перевоспитывать девушку поздно, она не слушала никого. Только могила исправит горбатого, как-то сказал Николас о Страшиле. К Рин эти слова относились не меньше.

Все с нетерпением ждали весну. Весна всегда вселяла надежду в людей, предвещала перемены к лучшему. Вместе с набухающими почками, из которых распускались на деревьях листочками, и благоухающими цветами, расцветали и сердца людей, распускались их души, и зарождалась вера в добрый мир. Лицедеи верили, что двери городов откроются перед ними и за лето всё образумится.

С наступлением весны труппа должна была покинуть Южное Приземье и войти в Зацентралье. Оно славилось своим гостеприимством и добродушием. Надежды на славное будущее давали силы циркачам.

– Зима полётом своим снежным,

Меня с тобой не разлучит!

Дождём прольётся влага между

Нами. Весна соединит, – распевал Эмильен песни о любви и весне, аккомпанируя себе на арфе, весенней ночью под взглядом Персефоны. Заметив проходящего неподалёку Спайди, бард обратился к нему строчкой серенады:

– Мой милый друг, благословенная молодость твоя.

Мой милый друг, благословенная красота твоя.

Мой друг, близ тебя, светла любовь моя! – завывал в ночи опьянённый музыкой бард.

– Ты что, один из тех парней, что любят мальчиков? – прямо спросил у незадачливого романтика Спайди.

– Нет! Нет, конечно! Ужас! Как тебе только в голову могло прийти такое? – оправдался ошарашенный бард.

– Так слова в твоей песне,… – начал было Спайди.

– Там про дружбу! Мой милый Друг, – сделав ударение на последнем слове, перебил мальчика музыкант.

– Двусмысленные слова, – пожал плечами оборотень.

– О нет! Тебе просто не понять всю оригинальность музыкальных рифмований и смысл, доносящийся нам сквозь призму бытия с мелодией песни, – патетично размахивая руками рассуждал Эмильен.

Спайди счёл за лучшее промолчать. Повисла неловкая пауза, но Эмильен не растерялся, воспользовался шансом и завёл новый разговор:

– Ах, друг мой, – бард подошёл к Спайди и приобнял мальчика за плечи. Заглянув в лицо метателю, юноша наткнулся на красноречивый взгляд и убрал руку. Прочистив горло, он продолжил: – Гхем, тебе тоже не спится в такую прекрасную белую ночь? – но, не дав оборотню и рта раскрыть, вновь заговорил: – Неужели и твоё сердце похищено прекрасной девой?

Только этого мне не хватало. Нет, чел, просто я – оборотень, но скажи я это вслух, как ты умрёшь от страха прежде, чем я успею показать тебе клыки. Люди такие пугливые, думал Реми. Он старался не показывать на лице никаких эмоций, но всё же что-то отразилось в глазах мальчика, заставив музыканта сделать выводы и продолжить, развивая в своём монологе очередную философскую идею:

– Ясно. Думаю, ты ещё мал для любви. Хотя, говорят, что ей покорны все возрасты.

Спайди не слушал, он любовался Персефоной, ярко светившей на ночном небосводе. В жизни оборотня одна любовь – к голубоватой повелительнице ночи, которая своим взглядом заставляет кровь кипеть.

– Знаешь, Спайди, я завидую тебе, – внезапно произнёс Эмильен, заставив метателя навострить уши, чуть не выдав в себе волка.

– Почему? – он не смог удержаться от вопроса, когда тишина зависла в воздухе на несколько длинных минут. Ему завидовали! Лишь умалишённый мог завидовать юному оборотню, сироте, неприкаянно шатающемуся по миру.

– Ты всегда рядом с ней. Вы всё время вместе. – Спайди не мог понять о ком идёт речь, ему и в голову не пришла белокурая девчонка, от которой он сбежал и сейчас отдыхал. – Ты ночуешь у её шатра, вы неразлучны. Ты следуешь за ней, куда бы она ни пошла и проводишь рядом столько времени. Когда ты подолгу не выходишь из её шатра, я начинаю ужасно ревновать. Она ведь делиться с тобой своими тайнами, да? Вы ещё малы, чтобы заниматься чем-то иным.… О нет! – схватился за голову бард, все его движения выглядели наигранными. – Не отвечай. Я не смогу пережить это. Моя любовь столь безответна, – он ходил из стороны в сторону то, закидывая руку на лоб то, хватаясь за грудь, выглядел он при этом, как переигрывающий актёр-новичок в дешёвой постановке.

– Ты о Рин говоришь? – не верил своим человеческим ушам Спайди. Неужели Эмильен единственный, кто не знал, что в палатке белокурая стерва била мальчика прутиком, покуда хватало сил. Если бы музыкант знал истинное лицо своей возлюбленной, никогда бы он не воспылал к ней нежным чувством.

– О нет! Не произноси её имя. Я дрожу, когда слышу его. О Рин. Моя милая Рин, – и снова театральные ахи и вздохи, разносящиеся по округе, заглушаемые лишь неутихающим по весне ночами зазывным пением птиц.

Интересно,