Клуб избранных - Александр Овчаренко

– О вашей безопасности, Роман Юрьевич, – быстро ответила Мария, и её лицо опять стало непроницаемым. – Нам известно, что перед уходом из Конторы Вы скопировали некий компромат на известную Вам личность. Отдайте его нам, а мы постараемся сделать так, чтобы вашим бывшим коллегам стало об этом известно. Рано или поздно они придут за ним, не могут не прийти, и тогда… Впрочем, методы работы ваших коллег Вам хорошо известны. Если же компромата у вас нет, то ликвидировать Вас бессмысленно: утечки информации это не остановит, а шуму наделает много.

– К сожалению, я не могу передать вам интересующие Вас материалы. У меня их попросту нет!

– Роман Юрьевич, я к вам добиралась поездом, и со мной в купе ехал молодой человек, обманщик и фантазёр, который пытался убедить меня, что он начинающий бизнесмен. Так вот его враньё было бескорыстным, Ваша ложь может Вам может обойтись очень дорого.

– В своих рассуждениях Вы правы, но у меня действительно нет компромата. Я через доверенных мне людей переправил его за границу. Исправить сложившуюся ситуацию практически невозможно.

– Вы не хотите посвятить меня в детали?

– Не вижу смысла: компромат надёжно хранится в одном из западных банков и в случае моей смерти будет тут же опубликован. Так что вряд ли мои бывшие коллеги пойдут на крайние меры. У англичан есть поговорка «Не будите спящую собаку» – это аналог нашей русской поговорки «Не буди лихо, пока оно тихо». Я думаю, никто не заинтересован в раздувании скандала!

– Допустим, Вы меня убедили. Вопрос в том, сумеете ли Вы убедить того, кто придёт к Вам после меня? Боюсь, что это будут не только ваши бывшие коллеги.

Когда Мария покидала его дом, Денисюк смотрел на её ладную фигурку, сильные, но женственные руки, на то, как тяжёлый и неудобный чемодан бил её по голени правой ноги, и на то, как она мужественно терпела это неудобство.

– Наверное, я с ней больше не увижусь. Жаль! – с грустью подумал Денисюк. – Если бы Макар привёл её в мой дом в качестве невесты, я был бы просто счастлив!

«Наверное, я больше не увижу старика в живых! – подумала Мария, продолжая пинать при ходьбе чемодан. – Жаль! Всегда жаль терять профессионала, даже если он не из твоей команды».

Синим сентябрьским вечером, когда на даче было по-домашнему уютно и тепло, и, как встарь, мягким зелёным светом горела настольная лампа, входная дверь тихонько скрипнула. Денисюк оторвался от книги и прислушался: тонко пискнула половица. Роман Юрьевич машинально положил томик за отворот стёганной домашней куртки и направился в прихожую. Из вечернего сумрака навстречу шагнул незнакомый мужчина с пистолетом в руке.

– А, старик, хорошо, что ты дома, мне хлопот меньше! – с удовлетворением произнёс одетый в чёрное незнакомец, шаря взглядом по комнате.

– Ты один? – спросил незнакомец, и сам же ответил, – Один!

Денисюк с тоской посмотрел на висящий в прихожей старый армейский бушлат. В кармане бушлата лежал наградной ПМ[63], с которым он в последнее время не расставался. Сегодня утром было прохладно, и он, перед тем как прогуляться по участку, положил в карман бушлата пистолет. После прогулки Денисюк повесил бушлат на вешалку в прихожей, забыв взять пистолет из кармана.

– Мне сказали, что у тебя есть то, что тебе не принадлежит. Отдай! – жёстко потребовал незнакомец и качнул стволом пистолета.

«Он не прячет лицо. Плохой признак! Видимо, уже «списал» меня в покойники», – с горечью подумал Денисюк, глядя на обладателя седого ёжика и квадратной челюсти.

– Отдай, старик! Не играй со смертью! Ты же видишь, сегодня не твой день.

«Видимо это мой последний день», – решил про себя Денисюк, но вслух произнёс:

– Хорошо! Я отдам Вам то, за чем Вы пришли, а Вы сохраните мне жизнь.

Роман Юрьевич откровенно блефовал, но другого выхода не было. Медленно он подошёл к письменному столу и вынул один из трёх ящиков. На торцевой стенки ящика липкой лентой была приклеена «флэшка», на которую Денисюк «скинул» свои ещё неопубликованные мемуары. Отодрав ленту, он взвесил «флэшку» на ладони, помедлил мгновение и кинул её незнакомцу. Таинственный визитёр поймал её, покрутил в руке и вернул хозяину.

– Так дело не пойдёт! Включи "комп" и выведи содержимое «флешки» на экран, – потребовал незнакомец.

Денисюк вынужден был подчиниться, и по монитору побежали выстраданные автором строки.

– Фуфло! – коротко резюмировал ночной посетитель. – Должен быть фильмец, а ты мне что подсунул?

Денисюк промолчал: блеф не удался.

– Я так понимаю, разговора не будет? Не упрямься, старик! Жизнь дороже! Отдай, и дело с концом.

Денисюк молчал, между ним и пистолетом в кармане бушлата было метра три, но на пути стоял вооружённый незнакомец. Шансы завладеть пистолетом были равны нулю. Оставалось ждать неминуемой развязки, и она не заставила себя ждать. Визитёр вздохнул и выстрелил. Пуля ударила Денисюку в грудь, и он упал в стоящее за ним старенькое кресло. Убийца посмотрел на ещё живую жертву и выстрелил второй раз. Вторая пуля вошла в грудь чуть левее первой. Денисюк дёрнулся, но продолжал дышать и удивлённо моргать глазами.

– Что за чёрт? – удивился незнакомец и, приподняв ствол, выстрелил третий раз. Третья пуля ударила точно в переносицу, и голова жертвы резко запрокинулась назад. Движимый профессиональным интересом, убийцу подошёл к трупу и, запустив руку за отворот куртки, вынул на свет пробитый двумя пулями томик стихов Ахматовой.

Раскрыв книгу наугад, незнакомец многозначительно хмыкнул и тихонько, в полголоса прочёл:

«Не бывать тебе в живых! Со снегу не встать!

Двадцать восемь ножевых, огнестрельных пять.

Горькую обновушку шила другу я

Любит, любит кровушку русская земля»!

Через десять дней в далёком Нью-Йорке Макара Краснопольского нашло письмо с московским штемпелем. В письме нотариус Андреева сообщала, что

«…господин Краснопольский является единственным законным наследником имущества г. Денисюка, и в связи с кончиной последнего, наследнику надлежит в течение полугода вступить в свои права». Так нежданно-негаданно Макар стал владельцем трёхкомнатной московской квартиры, гаража-ракушки, истерзанной российскими дорогами старенькой «Волги» и дачного участка без жилого строения, которое, как сообщалось в письме «…было уничтожено в результате пожара вместе с его бывшим владельцем».

Глава 13

Тёплым летним вечером, когда солнце скрылось за Яблоневым хребтом, но продолжало золотить край поблёкшего от жары небосвода, старец Алексий задумчиво сидел у раскрытого окна. На массивной кедровой столешнице лежала перед ним раскрытая библия, но мысли старца в этот вечер были далеки от божественного откровения. Синие сумерки, щедро сдобренные ароматом разнотравья, вливались в открытое окно, наполняя чисто убранную горницу дурманящим запахом тайги. Алексий свечу не затеплил: так и сидел в тишине летних сумерек, вдыхая густой и духмяный, словно медовуха, запах.

Неожиданно в дверь робко постучали.

– Кто? – сурово спросил старец.

– Пусти, отче! – прозвучал скрипучий голос, по которому Алексий узнал Николу-Травника. Никола был истинным верующим, себя и семью свою содержал в строгости, как в Священном Писании сказано. Промышлял Никола сбором целебных трав, за что и получил прозвище Травник. Алексий Травнику доверял, и знал, что попусту его беспокоить бы не стал. Знать, что-то случилось, раз Травник явился к нему, на ночь глядя.

– Войди! – разрешил старец и затеплил от лампады тоненькую свечку.

Никола вошёл в горницу, но остался стоять у порога, покорно склонив голову. Длинные седые пряди, перехваченные на лбу тоненьким кожаным ремешком, спускались на плечи. Через плечо у Николы висела холщовая сума, в которую он собирал целебные корешки да травы.

– Говори! – коротко повелел старец.

– Из Разгуляевки я сейчас, Отче. Бабка Степанида просила заглянуть: постоялец у неё захворал. Вот я и ходил хворого навещать, – степенно начал Травник.

– Помогать немощным сам Господь велел, – поддержал его Алексий, догадываясь, что главную весть Травник сразу сказывать не решается.

– Постоялец-то пришлый, из самого Тобольска, – продолжил Никола. – Назвался он Фёдором Кузьмичом, говорит, что человек он божий, по земле странствующий. Да только никакой он не Кузьмич и не мужицкого он роду-племени. Ликом чист, пальцы длинные, тонкие, к мужицкому труду не привычные. Чует моя душа, из благородных он!

– Экое диво! Мало ли среди божьих людей богатеев, кои от мирской суеты удалились и, замаливая грехи свои, по земле странствуют.

– Видел я его, Отче! Раньше видел, когда к Ваське Карасю за солью ходил. В зале у Карася картинка в рамке висит, вот на ней и видел.

– Да ты, Никола, толком сказывай, что за картина и, при чём здесь постоялец бабки Степаниды?