Над океаном - Владимир Смирнов

— Экипаж, можно отстегнуть кислородные маски.

Агеев отозвался:

— А уже давно.

— Как же так, товарищ подполковник? — сказал Кучеров. — Кто здесь командир?

— Зуб! — неожиданно хохотнул Агеев.

— Чего-чего?

— Зу-уб, говорю! У меня зуб пломбу потерял! А такой зубчик лучше всякого альтиметра. Я высоту и без твоих приборов определяю ныне.

В наушниках длинно смеялся Щербак.

— Командир, — сбил смех Машков, — кажется, все.

— Кажется или все?

— Все. Все, командир. Мы входим в нашу зону. На подходе. Можно начинать.

— Боюсь, ошибаешься, — задумчиво произнес Кучеров.

— Я? Ошибаюсь?

— Я не вижу наших. Не верю, не верю, что не будет. Должны быть.

— Берег где-то на ста двадцати — ста тридцати градусах. Но какой?

— Точнее, штурман. Ты ж Машков! Точнее!

— Не могу я точнее! Не могу, Сашка... Нет у меня ничего — ведь на одном компасике идем. Как пионеры...

— Далеко?

— Думаю, минут через тридцать пересечем береговую черту.

— Тэк-с... Экипаж! Пристегнуться плотней. Все лишнее, все незакрепленное в отсеках убрать или раскрепить. Всем быть готовым к аварийному покиданию самолета. Штурман! Как можно точнее дай снижение.

— Ясно.

— Помощник?

— Готов.

— Щитки, закрылки?..

— Го-тов! — резко ответил Савченко, и Кучеров быстро взглянул на него. «Молодец!» — успел прочитать в этом взгляде насупленный, взвинченный помощник.

— Ну, славяне-бойцы, тогда поехали...

И через двадцать минут Кучеров мягко, но решительно отжал вперед штурвал и, следуя команде Машкова, повел бомбардировщик вниз, к тяжело лежащему под ними серому молчаливо-грозному болоту тумана, в стремительно пролетающих назад разрывах которого мелькало море.

Впереди был родной аэродром. Было спасение. Татьяна была, наконец! И ждала страшная опасность. Опасность земли, невидимой, неслышной, родной и надежной — и грозной земли, затаившейся в ожидании...

 

Вся земля затаилась в ожидании, казалось Цареву. За его спиной негромко стукнула входная дверь — вошел вестовой с подносом, на котором дымились стаканы с коричнево-могучим чаем, стояли блюдца с розово-белыми бутербродами; остро запахло свеженарезанным лимоном. Матрос, остановившись, обвел взглядом молчащих офицеров, все понял и, осторожно поставив поднос на столик в углу, возле выключенного телевизора, тихонько вышел, так же осторожно затворив за собой дверь.

Царев не мог понять одного: если Кучеров на подходе, почему его не видят посты радиолокационного слежения? Либо компас завел их куда-то далеко в сторону и они еще не подошли к нашей зоне, либо у Кучерова не выдержали нервы и он сделал ошибку, которую совершают все неопытные пилоты, попавшие в тяжелый туман, — то есть пошел вниз, чтоб увидеть землю. Даже с полной «рабочей» приборной доской летчики порой не выдерживают нагрузки на психику и снижаются, хотя знают — этого делать нельзя, это опасно, это почти всегда гибель. Но разум отказывается верить наставлениям и науке, приборам и приказам, все существо человека требует: «Вниз! К земле!» Пилот отжимает штурвал — и...

Но только не Кучеров!

Тогда где он? Где?!

Впрочем, разведчик погоды донес, что над Балтикой — примерно в том секторе, где предположительно пройдет Кучеров, — туман рассеивается и его верхняя кромка значительно понизилась. Следовательно, Кучеров, экономя время, мог уже снижаться.

Царев решительно взял стакан и, не помешивая сахар, сделал осторожный глоток. Сосущая боль в солнечном сплетении, которую он старательно не замечал почти всю ночь, утихала, уходила с каждым ароматным, пахучим глотком. «Устал, — подумал Царев, — уже устал. Желудок стал часто болеть. Как нагрузка, так и боль. Раньше или позже медики меня застукают. Вот стерва, не боль, а стерва: мягкая, пушистая, свернулась, как подлая кошка. Да, похоже, укатали меня авиационные горки — да и то сказать, не мальчик, давно муж. Годика два, пожалуй, налетаю — и все. Тут, на КДП, будет мое постоянное рабочее место».

Хуже всего то, что пока нельзя поднять даже дежурное звено истребителей-перехватчиков ПВО — куда их поднимать в таком «молоке»? Обидно. Лучше б наоборот с погодой — там, выше к северу, туман был бы плотнее и выше, а тут пореже. И здесь срабатывает «бутербродный закон», будь оно все неладно. Впрочем, надо сейчас связаться со «свистками» — может, у них, у истребителей, уже развидняется? Не может же так капитально не везти!

Он поднял глаза к часам. Неумолимая секундная стрелка, тоненькая ярко-красная ниточка, бодро бежала, попрыгивая, по своему безопасному кругу. Даже если они и не слили топливо — а зная Кучерова, можно быть уверенным, что он подумал об этом и давно избавился от лишних тонн, — так вот, даже если топливо и не слито, у них остается часа полтора.

И тут он понял, что давно все для себя решил, только не успел обдумать порядок и способ исполнения принятого решения.

Ну что ж, пора. Самое время!

Итак, прикинем. Конечно, для поставленной задачи больше всего подходит Ил-28. Он у них есть — старый добрый трудяга, уж который год добросовестно таскающий в полигонах мишени, в которые столь же добросовестно лупят бортстрелки. Надежная, крепкая, редкостно послушная машина. Экипаж — три человека. А возможность капитально разбить машину при взлете или посадке — вполне и вполне. «Значит, пойдем вдвоем — я и мой штурман. Нет, каков я молодец — заранее его вызвал сюда! Выходит, я все знал уже тогда? Ай да Царев...

В общем, ясно. Кто полетит — тоже.

Что я теряю, если... Ну, в общем, «если»? Мои это ребята — во-первых. Во-вторых, я их послал — ведь я! — значит, я и должен сделать то, что должен. Значит, я справлюсь. Только я — и никто другой. Потому что мне это надо больше всех. А штурман — он ведь не просто штурман. Он друг мне.

Теперь — когда. Ну, это просто. Ждем еще тридцать минут, и если ничего не будет, я иду».

Царев чуть улыбнулся — он очень любил этот славный, простоватый, внешне совсем не грозный самолет. «Старина Ил-28, сколько лет мы провели вместе!»

Он, едва не обжегшись, допил в один глоток чай, стукнув, крепко поставил стакан на поднос и решительно шагнул к Тагиеву:

— Алимыч, им остался час.

— Знаю! — резко ответил Тагиев и, щелкнув тумблером, потребовал: — Пост дальнего радиообнаружения! Жду доклада.

— Есть, — ответил динамик. — Обстановка прежняя. Мы держали их по сопровождающим до ноль семи сорока восьми, после чего контакт был потерян вновь. О потере контакта вы знаете. «Пятьдесят третий», по данным...

— Помню, — нетерпеливо оборвал Тагиев. — Дальше.

— Снижаясь, он дошел до нижней кромки радара и вышел из видимости локаторов. В тот момент он имел высоту...