Порученец Царя. Персиянка - Сергей Городников

– Мне надо срочно попасть на Заячий остров, переговорить с княжной, – глухо проговорил Удача. – Пусть она поможет остановить Разина. Надежда примирения с царём ещё не исчезла.

– Нет больше персиянки. Утопил её атаман.

Голос Антона был сумрачно деловитым, в нём не было желания участвовать в дальнейшем развитии местных событий. После такой новости, которая не стала неожиданной, Удача и сам понял, что остановить войну Разина с воеводой невозможно. Он не имел сил для уже бесполезных расспросов, и, унимая дрожь, подчинился уверенности товарища, последовал за ним, выбирался из ила на прибрежную траву.

– Придётся возвращаться за спрятанными деньгами, – устало произнёс он вполголоса в ответ своим невесёлым мыслями и уселся на травяное покрывало земли.

Антон не отвечал. Насторожено оглядевшись, он вернулся в реку, и там опять недовольно зашелестели камышовые листья. Он выбрался оттуда с вытягиваемым отрубом, протащил его под ветви ивы, где перевернул дуплом вниз.

– Да брось же ты этот плавучий хлам, – посоветовал Удача. – Не понадобится он больше.

На его товарища совет не произвёл ни малейшего впечатления. Антон по-хозяйски пнул ствол возле дупла, и, убедившись, что обломки корней вцепились в землю, зашагал к виднеющемуся невдалеке чёрному краю побережного леса.

– Эй? – удивлённо окликнул Удача парня. – Ты куда?

Но уже и сам расслышал тихое ржанье ждущего людей коня. Раздевшись и отжав из одежды воду, в неё же и одевшись, он, как смог, поспешил к тому лесу.

Оба аргамака были завязаны поводьями за ветви орешника в лесной опушке, а на земле рядом с ними горбатились два седла. Оседлав своего коня первым, Антон исчез в зарослях, а когда появился снова, за плечом у него была их кожаная сумка с деньгами нижегородского воеводы. Прикрепляемая к седлу она тяжело брякнула золотыми и серебряными монетами. Удача вздохнул с облегчением, так как исчезла причина возвращаться на другой берег, и, будто между прочим, спросил:

– Письмо, что я спрятал, тоже забрал?

– Я всё забрал и перепрятал, когда плосконосый хотел меня выследить, – отозвался Антон со строгой серьёзностью, давая понять, что теперь сам отвечал за их общие денежные и хозяйственные дела. – Только зачем оно тебе?

– Да уж пригодится, как тебе отруб. – И с надеждой в голосе полюбопытствовал: – А может, ты и еды захватил? После суточного пребывания взаперти, я голоден, как волчья стая.

Антон вытянул из веток кроны соседнего дерева походный мешок, протянул ему.

– На ходу поешь.

И он поднялся в седло, видом показывая, что нечего дольше задерживаться.

– Так, – пробормотал Удача. – А я подумал, остались без денег. – Он похлопал аргамака по шее. – Хорошие кони, – одобрил он. – Хоть и выторговал ты, дешевле некуда.

– А зачем же деньгами сорить? – проворчал Антон, разворачивая жеребца.

Он пришпорил его и перевёл с шага на рысь. Удаче ничего не оставалось, как подняться на своего коня и нагонять своевольного товарища.

Выехав к открытому полю, оба, не сговариваясь, приостановили коней, глянули туда, где был противоположный берег. Красное зарево не видимых пожаров лизало низкую завись туч. Оттуда донесло до слуха отзвук выстрела пушки, потом ещё один. С тягостным молчанием они отвернули морды коней и отправились прочь, на запад.

Послесловие

Ночь заканчивалась. Рассветало позади, а кони неторопливо вышагивали к ночному ещё западу. Голова Антона от размеренного покачивания медленно спадала к груди, после чего он вздрагивал, вскидывал её и в который раз пытался бороться с лукавыми нашёптываниями сна. Удача же выспался за предыдущие сутки, когда таким способом коротал время в потёмках корабельного склада. И теперь его одолевали походные думы.

Там, куда они направлялись, могли повстречаться ногайские кочевые орды. Ногайцы всегда были склонны к дикому грабежу, признавая лишь силу оружия, и по возможности их надо было избегать. А дальше был Дон с казачьими поселениями, неспокойный и волнуемый слухами и сказочными преувеличениями о разинской атаманской удали, которая размахнулась вопреки грозному предупреждению царской власти. К тем поселениям за ними по пятам спешила весть о новой волне буйств и похождений удачливого вождя. И без семи пядей во лбу можно было предсказать, что за этим последует. Надо было заранее обдумать, с какими словами и как встречаться с многочисленными шайками движимых жаждой разбоя молодцев, которые устремятся с Дона на Волгу, под предводительство Разина.

Немного мучило сознание вины, что не удалось выполнить царского поручения. Никогда ещё с ним не случалось такого провала. В Москве теперь ждать ничего хорошего не приходилось, домыслы врагов перевесят любое оправдание. Да и оправдываться не хотелось, потому как было не в чем. Он смутно осознавал, что столкнулся с таким противостоянием стихийных сил, которое не смирить намерением царя привлечь казачьего вождя на свою сторону. Эти силы, как пылинку, отмели прочь даже его, со всей его сравнимой с дьявольской ловкостью и изворотливостью, они справились с безмерной властью на Разина изумительной красоты персиянки. Порождённые обстоятельствами они неумолимо втягивали государство в тяжелейшую войну за собственное выживание. И война эта неизбежно, своими не подвластными человеку законами сталкивала московскую власть с верной древним преданиям народной казачьей вольницей. Он увидел лишь начало этого страшного, обильного кровью столкновения и не желал быть ни за ту, ни за другую сторону. Во всяком случае, теперь и в ближайшее время. Он лучше послужит царю в тылу внешних, извечных врагов.

Вспомнилась Дарья. Но впечатления о ней потускнели. Да и вряд ли она будет ждать его. Кто он для неё? Как ни крутись, а всего-то царский порученец, смелый и смышлёный, но непоседливый и беспокойный. Найдёт кого-нибудь знатного древней породой, быстро забудет. На душе после такого вывода стало легче. Он глубоко вдохнул, осмотрелся. На глазах светало, и степная ширь становилась необъятнее, постепенно открывала взору свою привольность и бескрайность. Чаруя, она влекла заглянуть туда, в немыслимую, ещё неизведанную даль, где смыкались земля и небосклон и где бывать ещё не доводилось. Волнение крови пробежало по всему телу от этого вызова любопытству и предприимчивости. Вдалеке послышалось или почудилось ржанье лошадей. Затем стали видны крытая повозка и непонятно, с какой целью, окружающие её всадники.

Пришпоренный и огретый плетью аргамак удивился, взвился от обиды, но затем, как будто понял наездника и согласился с ним, гордо тряхнул головой и сорвался в бег.