За тихой и темной рекой - Станислав Рем

— А вот и храм во имя Покрова Божьей Матери. Его освятили в день коронования государя Александра. Папенька приезжает сюда по праздникам. Но, я так думаю, не молиться, а пообщаться со священником. О-очень любопытная личность. Ему бы не священником служить, а философию преподавать в столичном университете.

— Каждый священник в некотором роде философ, — заметил Олег Владимирович, снова бросив мимолётный взгляд на спутницу. — Потому как по сану следует находить лад между бедными и богатыми, арестантами и тюремщиками…

— Торговцами и покупателями! — неожиданно вставила Анна Алексеевна.

— И это, — согласился Олег Владимирович. — В вашем голосе слышатся нотки сарказма — отчего?

Дочь губернатора несколько отстранилась и насмешливо посмотрела на собеседника:

— А вы пользуетесь успехом у женщин данного сословия.

— Не понял. — Олег Владимирович нахмурился. — Что вы имеете в виду?

— Как? — сарказм в голосе девушки теперь был приправлен ядом. — Купеческая дочь делает вам комплименты, выискивает всякую причину, чтобы остаться с вами наедине, а вы ничего не замечаете и не понимаете!

— Я, конечно, не близорук, — смутился Белый, — и вижу тоже нечто, чему пока не могу дать определения. Однако делать такие скоропалительные выводы… И мои чувства…

— Ах, простите, я задела ваши чувства! — девушка откинулась на спинку сиденья и отвернулась.

— Я говорил о Полине Кирилловне. Она нафантазировала себе бог весть что, но её можно понять. Будь на моём месте другой, все осталось бы так же: новое лицо из столицы, и не более того.

— Довольно оправдываться, — отмахнулась Анна Алексеевна. — В конце концов мне безразлично, кто на вас кинул взгляд… А! Вот и романтическое здание: церковь во имя Второго Славного Пришествия…

— Господа Нашего Иисуса Христа и Страшного Суда Его, — раздражённо перебил спутницу Олег Владимирович, вспомнив лекцию кучера. — Что романтического в местах, где отпевают усопшего?

— И проводят бракосочетания!

Анна Алексеевна попросила кучера остановиться перед деревянным, покоящимся на каменной подушке храмом, спрыгнула на землю, и прошла к низенькому деревянному штакетнику, которым была окружена церковь.

— Вот, Олег Владимирович!

Белый взглянул на придел, колокольню, над которой возвышался железный, восьмиконечный крест, на дополнительные пристройки, где могло находиться что угодно.

— Что вас приводит в восторг?

— То, во имя чего эту церковь построили!.

— Во имя Господа Нашего!

— А вот и нет! — глаза девушки смотрели с грустью. — Этот храм спроектировал и построил Степан Васильевич Крыгин. Местный архитектор. Неблагозвучная фамилия, не правда ли?

— Фамилия как фамилия, — повёл плечами молодой человек.

— У него была невеста. Они должны были пожениться осенью шестьдесят восьмого года. Но той зимой Евдокия Сумина, невеста, простыла и вскоре скончалась. В тот год морозы были просто лютыми. Могилу выкапывали трое суток. Архитектор всё это время сидел рядом с гробом. Не пил, не ел. Даже сон его сморить не мог. И когда Евдокию несли на кладбище, он шёл в одном сюртуке, весь бледный-бледнёшенький. Но держался. А когда гроб начали опускать в яму, вдруг все услышали стон изнутри. Могильщики чуть верёвки из рук не выпустили. А Степан Васильевич бросился к гробу, обнял его, но уже ни звука не было. Архитектор всё кричал, чтобы гроб достали и открыли. Мол, её заживо хоронят. Еле увели беднягу. После на кладбище полмесяца стража стояла: архитектор всё пытался пробиться к могиле и раскопать её. Ну а когда успокоился, то спроектировал эту церковь. В память Евдокии.

— Вы верите в эту историю?

— А как же? — Анна Алексеевна направилась в сторону дрожек. — Это мне сам Степан Васильевич рассказал. Он жив по сей день. — Девушка оглянулась. — Правда, на память жалуется.

Белый тряхнул головой и расхохотался:

— Куда мы теперь?

— К Триумфальной Арке! Надеюсь, вам ещё никто ничего о ней не рассказал?

— Уверяю вас: никто и ничего!

Анисим Ильич быстро вышел из телеграфной конторы, свернул за угол, достал из кармана скомканное сообщение, разгладил пальцами ленту, и еще раз прочитал телеграмму.

— Невероятно, — пробормотал он, вновь смял послание и спрятал его в карман пиджака.

Мимо сыщика нестройными рядами прошёл взвод новобранцев. Возраст вновь призванных составлял нечто среднее между сорока и шестьюдесятью годами. Шли разодетые кто во что горазд, но размашисто, солидно и весело. Впереди вышагивал унтер, писарь из штаба артиллерийского полка. Недовольно посмотрев на стоящее в стороне гражданское лицо, подтянулся и зычно рявкнул:

— Шельма, песню запевай!

Из рядов послышался смешок, который тут же прекратился, и над строем взлетели знакомые слова, облитые маршевым ритмом:

Как ныне сбирается Вещий ОлегОтмстить неразумным хазарам.Их сёла и нивы за буйный набегОбрек он мечам и пожарам!

Анисим Ильич присел на корточки, стянул с головы котелок и взъерошил редкие непослушные волосы. Ответ из столицы пришёл неожиданный, и никак не укладывался в заранее продуманный план действий сыщика. По ответу, как ни крути, Анисим Ильич оказывался в дураках. Причём полных и круглых.

Депешу он завсегда успеет передать Киселёву, а вот помянуть свои, так неожиданно рухнувшие мечты, случая могло более и не представиться. Кнутов с трудом поднялся, отряхнул колени, огляделся и направил свои стопы к ближайшему питейному заведению.

Через полчаса младший следователь Селезнёв нашёл своего начальника сидящим в одиночестве, за пустым столом, на котором возвышалась нетронутая бутылка водки и стакан рядом с ней.

— Анисим Ильич, я только что с «Селенги». Вахтенный матрос припомнил: Сухоруков покинул судно только со своей парусиновой сумкой. С которой и поднялся на борт в Хабаровске. Сумка такая тощая была, он ещё пошутил, мол, все учитель успел схарчить… А саквояжа при нём не было. Далыпе-то что? Назад, в гостиницу? Поди, постоялец уже вернулся.

Кнутов взял бутылку, подержал её и вернул на место.

— Нет, Харитон. Приезжим я сам займусь. Возвращайся к Бубновым и опроси-ка всех по очереди. Кто и чем занимался в день убийства хозяина. Протокол составить не забудь. После поезжай к Мичурину. Проведи дознание, при каких обстоятельствах было совершено нападение. И возвращайся в департамент.

— Так ведь воскресенье, Анисим Ильич. Неужто до завтра не терпит?

Кнутов невесело усмехнулся: