Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит"

И газеты эти пакостные — где трое соберутся, так напишут, что сотня, а коли есаул пригрозит взять толпу в нагайки — так непременно пропечатают, что стреляли и рубили. Нет бы народ успокоить, так еще больше норовят, как костер керосином тушить.

— А в уезде что делается?

— Тут точно не знаю, все больше с кумом в мастерских сидел, но по слухам, крестьяне землю делят, усадьбы дербанят и пару мельниц сожгли. А, еще законники киевские приезжали, адвокаты — власти после погрома вгорячах многих похватали, так эта, как ее, “Правозащита” очень толково всех, кто в погроме не замазан был, освободила.

— А многих арестовали? — правозащитники были проектом Муравского и было очень здорово, что они работают не только в больших центрах, но и вот в таких маленьких городках.

— Дак вся тюрьма забита была, кого только не было — и погромщики, и социалисты, и ворье всякое, слабину почуявшее.

А после погромов, как рассказал Терентий, пришла другая волна — подметные письма и экспроприации. Ушлые ребята сообразили, что если подписываться “борцами за народное дело” или там “группой анархистов”, то можно по-легкому срубить бабок.

— Вот, Михал Дмитрич, полюбуйтесь, специально газетку сохранил.

“Господину Присяжнюку от анархистской группы “Черное Знамя“.

Буржуазия ограбила народ, и мы возвращаем ему эти деньги для освобождения народного. От вас, как принадлежащего к классу буржуазии мы требуем сто рублей. Эти деньги вы должны сами вынести в семь часов вечера на Сарнавскую улицу, направляясь от своего дома по левой стороне. В одном месте к вам подойдет человек и возьмет деньги, который вы должны держать в руке; если же вами будет сделана попытка положить руку в карман, то в вас будут стрелять. Если деньги не будут даны добровольно, то мы возьмем их силою. Ваше благоразумие подскажет вам, что лучше заплатить сто рублей, чем быть взорванным на воздух. В случай отказа от исполнения этой буржуазной повинности вы будете застрелены на улице, а дом взорван.”

— И как, поймали?

— Пытались, одного городового ранили, а мазурики утекли. Но многие платили, это точно, пару раз отказывались, так им бомбы взрывали, вот и раскошеливались. Кто сто рублей, кто пятьдесят, а Швейгин целых пятьсот.

Эти веселые разговоры и нараставшая в Москве с каждым днем тревожность привели меня к мысли отправить Наташу, Аглаю и Митяя в Цюрих, по всем признакам в Москве без большой стрельбы не обойдется, так что лучше уж пусть побудут там. Однако все трое встали на дыбы — Наташа и заявила, что она связная и уехать никак не может, Аглая не готова была просто так отдать Терентия Ираиде, а Митяй просто уперся рогом, не желая уезжать “на самом интересном месте”.

Плюнув, я запретил им вылезать дальше километра от Сокольников, уповая на то, что на ипподроме и просеках баррикады строить точно не будут.

Матрос не без помощи Наташи и участия Ян Цзюмина быстро поправлялся после ранения и я покамест пристроил его лаборантом к Лебедеву и подумывал насчет того, чтобы определить в телохранители. И вообще, мой дом — моя крепость, квартира это хорошо, но где тут забор в три метра? Где бункер? Где, в конце концов, пулеметная вышка?

Аристовы, у которых мы арендовали дачу, уже второй год подряд проводили лето в Ялте и я написал им с предложением выкупить участок, ну и закинул такие же вопросы хозяевам соседних дач и начал думать, как должен выглядеть дом моей мечты.

***

— Да ладно, никто не узнает! Скажем, на Яузу ушли, к вечеру вернемся!

Сидеть в Сокольниках, когда в городе творятся такие дела, было невозможно и Митька, презрев запрет, выбрался с Лятошинским в училище Фидлера рядом с Чистыми прудами, центр притяжения передовой молодежи. Тамошние реалисты еще весной образовали комитет и теперь сами решали, кого пускать в здание, а кого нет, отчего здесь уже который день подряд шли митинги.

Было страшно интересно. Вернее, интересно и страшновато. Митька не боялся, что влетит от Михал Дмитрича, знал на что шел, но вот оказаться в самой гуще революционеров, готовых прямо хоть сей секунд в бой с самодержавием было стремно, не отпускало тянущее чувство в животе, как перед прыжком с обрыва в речку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Товарищи! Не следует отказываться от образования отряда или откладывать его образование под предлогом отсутствия оружия, — вещал с трибуны очередной оратор, с виду гимназист с едва пробившимися усиками, отмахивая для убедительности рукой. — Даже при отсутствии оружия, даже при личной неспособности к борьбе каждый из нас может принести громадную пользу восстанию, было бы желание работать!

Лятошинский пнул Митяя и показал на одетого с претензией человечка, что-то черкавшего карандашом в книжечке.

— Шпик небось, ораторов переписывает.

А говорящий все не унимался.

— Нельзя забывать, что лозунг восстания уже дан, восстание уже начато! Упуская сегодня удобный случай, мы оказывается виновным в непростительной бездеятельности и пассивности, а это позор для всякого, кто стремится к свободе не на словах, а на деле! Решительность, энергия, немедленное использование всякого подходящего момента — таков сегодня первейший долг революционера!

— Москва большая, откуда сил на нее взять? — перебил его скептический голос из зала. Митька присмотрелся — это явно был человек постарше, лет двадцати или двадцати двух, с гладкой бородкой, не поймешь, то ли недостаточный студент, то ли зажиточный мастеровой.

— За нами поднимется весь народ и мы сметем самодержавие! — припечатал взмахом руки гимназист под одобрительное гудение зала, четверть которого составляли курсистки и гимназистки.

— Народ это хорошо, но в городе две гренадерские дивизии, тридцать тысяч солдат! — гнул свое бородатый.

— Разагитируем! Желающие отправится в казармы могут записываться в комитете на втором этаже!

— А подкрепления привезут? Гвардию из Питера? — на неверующего уже начали шикать, по залу поплыли шепотки “Провокатор!”

— Дружинники железнодорожных мастерских захватят вокзалы, чем предотвратят доставку войск!

Бородатый только махнул рукой и пошел пробиваться на выход, следом за ним вышло еще несколько человек.

Революционные речи, наэлектризованное собрание, присутствие девушек и общий энтузиазм будоражили кровь и Петька предложил проверить, куда делся бородатый “провокатор”. Они с Митяем вывалились из зала в предвкушении погони, поимки, разоблачения и лавров от революционных товарищей, но делся он совсем недалеко — стоял тут же в коридоре у окна и о чем-то резко говорил с десятком реалистов, студентов и гимназистов. Где-то внизу пели “Марсельезу”, чуть подальше еще одна группа передовой молодежи, озираясь и напуская на себя таинственность, хвасталась револьверами и спорила, какой лучше.

Ребята было сунулись посмотреть, но в аудитории раздался гомон, распахнулись двери, выскочил писавший в книжечку, ему вслед раздалось “Держи шпика!” и повалила толпа. Пока Митька сооображал, что делать, Лятошинский рванул наперерез и успел поставить подножку, тип грохнулся, на него тут же насели и под девичий визг скрутили.

Из соседней комнаты появился молодой человек с решительным взглядом серых глаз.

— В чем дело? — по тому, как он задавал вопросы, вернее, даже по тому, как на них отвечали, стало ясно, что это кто-то из руководителей.

— Шпика поймали! — загомонила молодежь.

— Кто таков? — сероглазый подошел к пойманному.

— Репортер, — ответил тот, пытаясь выпутаться из державших его рук. — В “Московском листке” служил, сейчас на “Известия” работаю. Да пустите же!

— Отпустите, никуда он не денется.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Благодарю, — репортер принялся приводить в порядок раздерганную и помятую одежду и продолжил объяснения. — Можете справиться у господ Гиляровского и Дорошевича, они знают меня лично.

Дальше смотреть было уже не интересно и только что гордившийся перед девчонками ловкой подножкой Лятошинский предпочел отойти в сторону, где на дверь соседнего класса вешали бумажку “Штаб восстания” и куда, закончив с репортером, двинулся сероглазый, но остановился на полпути.